На главную страницу

Биография

Произведения

Фотогалерея

Геннадий Ганичев

ЕЩЕ НЕЖНЕЕ

Суббота

Прощание Поспелова и Вики у него дома

Ничего не скажешь: Поспелов Александр Ефимович брился обстоятельно: предстояло выглядеть. Он разделял разные «выглядеть»: на концерте, когда тебе просто делают лицо, - и выглядеть на улице: не бросаться в глаза так, чтоб соблюсти собственное понимание корректности. Проснувшись, он перепрятал пачку денег из пиджака в ящик стола: в его доме жила гостья, которой он побаивался: Кузнецова Виктория Николаевна.

Он с неприязнью повторил эти фамилию, имя и отчество про себя.

-Вика! – подумал он, лишний раз утверждаясь в неприязни. - Две недели их бурной любви – и что? У меня больше нет сил. Моя любовница – в моей квартире. В постели  с фетишисткой. С девушкой¸ что охотится за знаменитостями и их вещами. Как я до такого докатился? Мне не нужно такой близости, такого «счастья». Ее безвкусие во всем, ее непонятная злость, ее незнание элементарных вещей. При этом она рядится в звезду. У меня появились чужие фобии, чужие проблемы. Зачем они мне? 

Вчера рядом с Викой привиделось, будто я - со Светкой! Настоящий кошмар. Зачем мне это надо? Почему так пренебрежительно о ней думаю: «Светка»? Какая же она для меня «Светка»? Почтительно будет «Светлана Юрьевна». А про Вику и знать не хочу, как она там по батюшке. Зачем подпускаю женщин так близко? Почему я и Света не стали любовниками, не оправдали молву? Мое имя не должно быть связано с Викой. Никогда никаких пересудов. Светик последний раз глянулась такой озабоченной. Взываю к ней рядом с Викой; это неприятно.

Когда встретил Вику год назад, сразу понял, что она любит. Нервные, кое-как взбитые кудряшки, а рядом с ними упрямая мальчишеская челка. Странно было думать, что этот подросток любит меня. Будто меня можно любить! Можно любить мой образ, мое пение, - но не меня же! Уже тогда я подумал, что между нами могло бы быть всё, хоть женщин не люблю. А две недели назад, когда она «попросилась» ко мне, я уже не мог устоять.

Почему она сразу не уехала домой, в свой Торжок? Неужели надеется остаться здесь? Теперь неприятно, что она рядом. Куда ее деть? Вокруг меня «в мире эстрады» полно приблудных девушек, живущих, с кем получится, переходящих от одного мужчины к другому - и часто не как приз, а просто из лени или еще какой слабости. Таких девушек сотни, но этими же самыми сотнями они канут в небытие. Но Вика – другая: она борется за более высокое положение. Сначала жила со Светой, теперь со мной. Я для нее – победа, очередной приз.

Он вымыл бритву под теплой, осторожной струйкой воды и еще раз всмотрелся в свое лицо. Таким меня увидят другие. Волосы можно немножко покороче. А так ничего.

Стать кем-нибудь - вот девиз Вики. Занималась многоборьем; во всем, что ни делает, чувствуется тренировка. И в постели старается, будто на соревнованиях. В спорте не получилось, так, возможно, с постелью повезет больше; это у нее в башке. Но с кого началось это ожесточение честолюбия? Не верю, что с меня, не верю, что со Светки. Где эти ненасытные мальчики, так расшевелившие ее чувственность? Что она у себя в Торжке до нас делала? Мы не знаем. Теперь ее не представишь со случайным партнером, научилась просчитывать возможные неудачи.

Он услышал телефонный звонок, пропищавший коротко и ясно.

-Не мне! Кто это нашей Вике названивает? – усмехнувшись, подумал он.

Поспелов прислушался и снял трубку, соединяющую с охраной:

-Кто ей звонит?

-Не знаю. Какой-то мужчина.

-Хоть что-то о нем известно? Вы запишете разговор?

-Конечно, запишу. Я вас подключаю, Александр Ефимович! Слушайте. Пожалуйста, не выходите из ванны, пока не закончится разговор.

Он прослушал разговор и облегченно вздохнул: Вика скоро уедет! Зачем подпустил ее так близко? Тихонько лежит подо мной, такая же спокойная, как на улице, в толпе; только челочка немножко растреплется. Что же ей нравится в этой сексуальной, нежнейшей игре? Она может заниматься этим всю ночь напролет. Что с ней ни делай, сколько с ней ни делай, она всегда старается опередить твои мысли, всегда бежит впереди паровоза.

Вика была одна в комнате, когда зазвонил телефон.

-Это Виктория Николаевна?

-Кто меня спрашивает? – испуганно спросила Вика.

-Ты не узнаёшь мой голос?

-Сеня, это ты?

-Конечно, я.

-Тебе что надо?

-Меня послала твоя мама.

-Я же ей писала, что скоро приеду.

-Ты ей написала год назад! Вика, как ты оказалась во всей этой компании?

-Сенька, ты откуда узнал этот телефон? Сюда звонить нельзя.

-Хочешь, я расскажу тебе, что с тобой происходит, где ты живешь? Ты в квартире Поспелова Александра Ефимовича.

-Какого еще Поспелова? – она попыталась притвориться.

-Вика, не дури! Я знаю о нем все: и возраст, и адрес. И что угодно. Еще неделю назад ты жила с Петровой Светланой Юрьевной. Со «Светиком». Знаешь, как ее зовут в газетах?! «Незабудка».

-Сенька, да ты что?! Откуда ты все это знаешь? Почему ты мне угрожаешь? Зачем тебе все это знать? Я не хочу, чтоб ты сюда звонил!

-Радуйся, что я не сообщил в милицию! В это же воскресенье ты поедешь домой. Поедешь вместе со мной! Ты долго жила у этой певицы?

-У какой еще певицы! Ты что?!

-Хватит придуряться. В качестве кого ты жила в ее квартире? Домработницы или любовницы? А может, всё сразу?!

-Отстань от меня, Сенька. Я не знаю. Я не могу говорить!

-Хорошо. Через час ты будешь в кафе «Минутка». Это рядом с тобой. Сто метров направо. Не заблудишься.

-Я?! В кафе? Да ты что, Сенька?

-Попробуй не приди! Я знаю: тебя унижают. Я слишком хорошо знаю. Или ты сама уедешь со мной, или я тебя умыкну против твоей воли. Твоя мать давно подписала заявление о пропаже дочери.

-Сенечка! Пожалуйста! Оставь меня. Уезжай домой. Я приеду.

-Ты поедешь со мной. Попробуй не приди в кафе. Пока.

-Вот он, голубчик! – сказал Поспелов охраннику. – Это он уже звонил мне! Именно он.

-Он звонил с мобильного, так что застукать, где он, нельзя.  Александр Ефимович, я, если вы не против, могу сфотографировать их в кафе. Если попросите.

-Мне нужно, чтобы он скорей убрался из Москвы

-Тогда не стоит их торопить: и так все идет к этому.

-Вы думаете?

-Да. Кто знает, что ему взбредет в башку? По крайней мере, фотография не помешает. Меня Виктория Николаевна знает, но я найду человека, который сделает это фото в кафе.

-Договорились? – говоря с охраной, он никогда не упоминал ни имени, ни фамилии своего работника.

-Да. Он кажется слишком безобидным, этот Семен. По каким-то делам приехал в Москву, а завтра уже уедет. Так что тут нет проблемы.

Так это «Сенька»! – подумал Поспелов. - Явно знакомый по Торжку. Он ее и увезет. Неужели свобода?

Он очень обрадовался. С плеч долой, из сердца вон! Надо ж, это какой-то ее дурачок Сенька ввязался ей помочь. Да, пожалуйста! Бери свою кралю, Сеня.

Вика подняла голову и увидела улыбающегося Поспелова.

-Тебе кто-то звонил? – добродушно спросил тот. - Не Светка?

Он сделал вид, что ничего не знает, но его коварная улыбка его выдавала.

-Что ты! Нет, конечно, - побледнела Вика. - Чего ты все недоволен? Я тебе надоела?

-С чего ты взяла, что я недоволен? Я улыбаюсь.

И тут же добавил уже строго:

-Я же просил этого телефона никому не давать. Самой, что ли, до этого не догадаться? Кто звонил?  Явно какой-то мужик.

-Не скажу.

-Нельзя, чтоб знали, что ты живешь здесь, - наставительно, по-отечески сказал он. - Этого нельзя! Поняла?

-Да ты что, Сашка! – она старалась показать, что беззаботно улыбается, но у нее ничего не получилось. - Почему?

-Потому что у меня ощущение, будто меня вычисляют.

-Да кого ты все боишься?

-Мне есть, кого бояться. Что ты знаешь о моей жизни? Расскажи мне все об этом человеке!

-Не могу. Я тебя понимаю: ты не хочешь, чтоб кто-то из знакомых узнал, что у тебя в квартире живет женщина, - запинаясь от обиды, сказала Вика. - Почему? Может, я – твоя родственница?! Скажи, что это так!

-Это глупо! Я не могу.

-Почему, Саша? Возьми меня в свою команду! Ты обещал. Почему ты этого не сделаешь? Тогда все уладится.

Неужели эти две недели он только врал? – подумала она. - Он устраивал всех своих дружков, а мне помочь не хочет. Неужели мужики никогда не говорят правду? Почему я поверила этому жлобу? Потому что хотела верить.

-Так не принято, - опять соврал он.

-Сволочь! Ты, Сашка, - просто сволочь. Использовал меня – и выбрасываешь.

-Девушка! – зло ухмыльнулся Поспелов. – Может, ты будешь выбирать выражения? А? Или как? Катись отсюда. Катись по-хорошему. Если человеческого языка не понимаешь.

-Что ты злишься? Разве я не имею права так сказать? Мы же пустились в море откровенности! Мы ведь друзья, да? Мы – свои, да? Навсегда?

-Мы  пустились в море откровенности! – Поспелов с издевкой и удовольствием ввернул фразу Вики. - С чего ты взяла про откровенность? Какая еще откровенность? Что тебе надо, девонька?

-Ты еще вчера говорил это.

-Я что, твой банкир? Твой жених? Твой брат? Почему я должен решать твои проблемы?

-Но ты же обещал! Ты мне все обещал! Все, все, все! Неужели ты все это забыл? Скотина ты такая!

-Ого! Это уже не море, а «океан» откровенности! Иди ты, знаешь куда, со своими наскоками! Это не мое призвание – решать твои проблемы!

-Лощеная морда! Сволочь! Подонок! Гад!

-Ну ты, дура! Кончай свои истерики! – строго прикрикнул он.

-Дурак!

-Хорош, Виконька! Хватит изрыгать на меня свои проклятья! Мне уже надоело. Давно надоело. Ты можешь убираться отсюда. Я буду только рад этому. Это тебе не гостиница.

-Ну, мой миленький дракончик! – поморщился Поспелов. – Не понимаешь, что ли? Катись отсюда. Не умеешь ты жить в мире, так катись. Эта сволочь, твой Сенька, всех нас шантажирует, - а тебе весело! То ты, Виконька, все играла в любовь, а вот пошли игры менее безобидные. Ты хочешь, чтоб я вызвал милицию, и вас арестовали: и тебя, и этого шантажиста? Ты этого хочешь? Собирайся. Ты что, не слышишь? Собирай свои вещички и уматывай!

-Саша, пожалуйста! Найди мне работу. Мало ли, что не принято! Главное, ты бы этого захотел.

-Тебе только показалось, будто я решаю всё. Ты мне нравишься, но устроить тебя не могу.

-Ты только играл со мной!

-Нет, не играл, - строго сказал он.  Просто не могу тебя устроить; вот и всё.  Я работаю с людьми подолгу, а ты работать не умеешь.

-Вика, я к тебе неравнодушен, - он знал, что откровенно лжет, и потому постарался произнести эту фразу с чувством, - но это ничего не меняет. Так быстро эти проблемы не решаются!

-Ты бы мог помочь, но ты не хочешь! Неужели ничего не случилось? Неужели эти две недели не перевернули тебя? Чего ты улыбаешься? Думаешь, лапши на уши навешал – и все?

Она хотела его ударить, но он легко увернулся.

-Ты использовал меня и выбрасываешь, как половую тряпку. Лощеная, наглая знаменитость! Значит, ничего у нас не было, и ты вернешься к своим мужикам?

-Да, да, да! – спокойно, зло, сухо крикнул он. – Да. Дурочка! Ты мне сто раз говорила, что изменишь мою «сексуальную ориентацию». На что ты надеялась? Думала, я всё брошу ради тебя? Что кривишься? Ты так мне говорила!

-Так вот что, Вика! – еще раз сказал он холодно и зло. – Теперь ты поняла, что любишь мужчин?  Теперь ты оставишь Свету в покое?   Я, как любил мужчин, так и люблю: ты ничего не смогла в этом изменить. И всё! На этом поставим точку! Ты больше не будешь обсуждать со мной мою личную жизнь! Никогда.  И катись отсюда, хватит твоих нотаций! Катись, как можно скорее. Придешь к нему в кафе, так и скажи: Сенечка, увози меня! Увози, побыстрее! А то нам обоим достанется на орехи! Дуй к своим торжковским, ярославским, вологодским и еще каким мужикам! Это будет лучше всего.  

-Но ты забыл! Ты сам мне сказал, что моя любовь изменила тебя! Что твое призвание – любить женщин! Ты ведь сам это говорил. Ты меня обманул?

-Ты мне надоела. Не вздумай вернуться к Свете. Ты ей не нужна! Ты ее любишь? Да что я спрашиваю? Я и так знаю, что любишь, хоть она тебя прогнала. Что ты молчишь?

-Мне кажется, я ее люблю. Все равно ее люблю.

-Почему? – он был уверен, Вика лжет. - Я не понимаю этого рода привязанности. Между вами, действительно, какая-то особая связь? Как это получилось со Светой? Она кажется такой сдержанной! Ты много раз рассказывала, но я так ничего и не понял.

-Сдержанной?! Да ты что, Саша? Ты ничего о ней не знаешь.

-Почему это я не знаю? Я, как-никак, - ее друг и коллега!

-У нее коллег тыщи!

-И тем не менее! Я – особенный: я еще и друг. Я не думаю о ней, как ты, но каждый момент знаю, что она делает. Зачем мне это знание? Я не понимаю. А ты? Ты знаешь? Нет. Ты не знаешь. Что она делает сейчас?

-Сидит перед зеркалом и воображает о себе бог весть что.

-»Бог весть что»! Скажешь же! Неправда. Еще только утро. Она садится к зеркалу позже. Чаще всего где-нибудь к полуночи. Ты так и не стала другом.

-Ах, вот так! Почему это о ней ты знаешь больше меня? Вы когда-то жили вместе, так ведь! А теперь вместе меня совратили! Вы наверняка договорились, как бы меня побольше унизить.

-Опять ты со своими соплями и глупыми выдумками! Ты сама пришла и легла! Сначала под нее, а потом под меня. Милая девушка! Это твой выбор. Свету знаю с первых дней, как она сюда приехала.

Она пододвинулась к нему слишком близко, а это заставляло его быть особенно осторожным. Все их прелюдии были столь же яростными, как и эта.

-Ты не хочешь меня? – со злостью спросила она. – Не хочешь?

-Не хочу, золотце. Не хочу. И не надейся.

Он осторожно, но твердо ее отодвинул.

-Вы что себе позволяете, Виктория Николаевна? Почему тебе все нужно знать обо всех? Это дурной тон, знаешь ли.

-Ого! Это ты, Сашик, будешь учить меня благородным манерам? Премного благодарна. Ты уверен, это у тебя получится? Скажи, неужели она тебе никогда не нравилась? Не поверю. Помнишь, как мы были втроем?

-Втроем? Еще скажи, мы изобразили шведскую тройку! Фантазия у девушки разыгралась. Я часто появлялся у вас, но не с целью тебя поиметь!

-Да?! Кто поверит? Как ты меня в постельке кувыркал? Забыл, да? Сразу видно, давно об этом мечталось! У Светки дома ты просто побоялся! Кто положил мне руку на грудь? Разве не ты, скотина? Только я захоти, ты стал бы моим!

-Ты - дура! Всё! Знаешь, если я буду вспоминать, кому я там по пьянке руку на грудь положил! Вика! Ты все время переходишь границу. Все время. Какая неприятная особа. Что ж мне так не везет, а? Все женщины, с которыми я спал, оказывались дурами!

-Ты имеешь в виду меня или твою бывшую жену?

-Дура стоеросовая! Еще и жену приплела! Зачем ты с утра заводишь о ней бывшей супружнице? Это плохая примета.

-Сейчас ты опять скажешь, что у тебя больше не будет женщин.

-Молчи, змеюка, - ласково урезонил он. Он знал, что хамить надо вежливо.  - После тебя буду огибать баб за семь верст. Знаешь, почему ты у меня была? Потому что ты – единственная, кто попросил меня о любви. Ты пришла ко мне и сказала: «Сашка, я хочу быть твоей». Сильный ход! Как ты догадалась, а?

-Я сообразительная.

Тут тревожно заверещал телефон, и Поспелов зло кивнул на аппарат:

-Это твой Сенька опять тебе названивает.

-Хотя нет, - сказал Поспелов, взглянув на экран определителя, - это Светка звонит из дома. Это ты, Света?

-Это я, Саша. Ты куда-то исчезал.

-Да. Ты не знала, где я был? На гастролях. Во Владимире.

-На гастролях?! Их запланировано не было! Почему ты меня не пригласил? Я бы тоже прокатилась.

-Подвернулась халтура. Пригласили только меня.

-Куешь деньгу?

-Да. Что тут особенного? Работа как работа. Пригласили, посулили хорошие бабки – я и полетел. Обычный случай.

-Я тебе сто раз звонила. Ты себе не представляешь, что тут происходит, а посоветоваться, кроме тебя, мне не с кем.

-Чего ты меня пугаешь? Что там такое?!

-Наши письма читаются! Какой-то мужик позвонил мне и потребовал, чтоб я «отпустила» Вику. Будто я, злая королева, заточила в свой замок несчастную, бедную девочку.

-Когда ж это было?

-Прямо перед твоим бегством.

-Мне никто не звонил, но письмо прислали. Мерзкое. Мой охранник его прочитал. Успокойся, тебе ничего не угрожает. Я даже знаю, кто это сделал, но пока не могу тебе пересказывать. Придешь на репетицию, там и поговорим.

-Так это не страшно?

-Нисколько. Полно сумасшедших. На мой личный сайт постоянно присылают гадости. «Отзыв» уже боюсь открывать. Ты что, не знаешь, что Интернет – большая помойка?! Если на каждого реагировать, сил не хватит. Ставь определитель и подключай к телефону диктофон.

-Что это было, Саша? Этот идиот требовал, чтоб я больше не встречалась с Викой. Что ему надо, я не понимаю. Ведь у меня ее больше нет. В таких случаях определитель все проблемы не решит. И завести охрану, как ты, не могу: не те доходы. Как хорошо, что ты появился! А то мне даже не с кем посоветоваться по этому поводу. Как ты меня обрадовал!

-Он что-то рассказал о себе? Его случайно зовут не Сеня?

-Он ничего о себе не говорил. Я попросила Вику не появляться. Наши отношения и так не были идеальными, а еще это.

-У тебя там кто-то есть?

-Есть. Водопроводчик. Виталий Николаевич. Симпатичный мужчина. Уже уходит.

-А чего ты своего не пригласила?

-Ты о ком?

-Светик, ты же знаешь, о ком я.

-Ай, да брось ты! Пока.

-Пока, Светик.

-Видишь, и Светочка нам названивает! – пошутил Поспелов.

-Чего ж ты ей не сказал, что я здесь? Испугался? И почему ты решил, что Сеня шантажировал и ее? И кто это у нее «свой»?

-Откуда я знаю? Надеюсь, ты заметила: она сама призналась, что тебя выгнала.

-Не придумывай. Ты скоро увидишь Свету?

-Да, увижу.

И он строго урезонил:

-Ты вела себя невежливо! Когда мы начали разговор, тебе, раз ты хорошая девочка, стоило б уйти.

-Куда?! В туалет? Сашка, что у тебя за отношения со Светкой? Я ревную. Ты ее хочешь.

-Опять этот ложный пафос. Это слишком! Кстати, ты опять ко мне прижалась. Я же просил этого не делать!

-Это жестоко. Почему ты так изменился? Почему? Ты забыл! Ты пригласил меня поехать с тобой во Владимир. Я поехала: я думала, ты любишь меня! А ты любишь ее!

-Вика, я тебя убью. Я все терплю твои выходки, но когда-нибудь так по твоей глупой башке шарахну!

-Но что мне делать? Я люблю вас обеих!

-Проститутка!

-Я? Я – проститутка? Ты чего, идиот?

-Вика, ты вынуждаешь меня сказать это.

-Жестокая скотина! Мне же больно.

-Гражданка! С вещами на выход!

Знание Поспеловым тюремного сленга пришлось кстати. Он довольно улыбался.

-Я собираю. Ты что, не заметил?

-О чем ты говорила со Светкой чаще всего? О мужчинах?

-Дурак ты. Что ты понимаешь! Кому это интересно – мужчины?! Были темы и поинтересней.

-Например.

-О ее груди. Сашка, смешно, но все ее фобии сводятся к одному: «У меня большая грудь; поэтому все меня хотят».

-Тебя послушать, так все – идиоты! Все кругом – одни идиоты. Дуры-бабы! У вас что, других проблем не бывает? Никогда, что ли, не обсуждали проблему твоего трудоустройства, где тебе жить, где тебе питаться? Сидите и выдумываете ваши маленькие трагедии. В твоей жизни полно настоящих, больших проблем!

-Я тебе клянусь! Она мне часто говорила: «Моя грудь мешает мне работать». Она уверена, где-то к пятидесяти грудь начнет серьезно болеть, у нее будет рак груди, а в старости она сморщится до чего-нибудь неприличного.

Поспелов не выдержал и захохотал:

-Ну, бабы, у вас и комплексы!

-Да, мы, бабы, такие.

-Тут одна из причин, почему Света все-таки тебя бросила, - наставительно сказал Александр Ефимович. - Ты заставляешь ее вспоминать о каких-то подростковых комплексах! Да, так оно и есть! – И он шаловливо подмигнул Вике. - В твоих нежных ручках грудь кажется ей особенно огромной, особенно неуклюжей. Твои маленькие апппетичные грудки и – ее титьки трактористки!

-Грубый, недалекий мужик! Что ты из себя корчишь? Тебе не на сцене петь, а навоз таскать на ферме. Что ты себе позволяешь? Тебе нравится думать о женщинах, о сексе, нравится думать, что ты сам – женщина, но ты ничего о нас не знаешь. И не хочешь знать. Поэтому так часто твои шутки, твои фантазии просто глупы.

-Про титьки трактористки ты сама мне рассказывала!

-Не придумывай!

-Я тебе говорю, дурочка! Я бы тебе не поверил, но Cветунчик часто об этом намекала. Она хорошо помнит, с каким ужасом еще в школе видела, как ее грудь растет, превращается в скопище страхов и волнений. Но, с другой стороны, женщина с большой грудью более чувственна и более уступчива.

-Еще одна мужская теория!

-Вика, ничего подобного! Уступчива в хорошем смысле слова: она где-то чувствует, что может больше дать мужчинам, может больше их принять.

-Она не могла тебе такое говорить. Не могла.

-А комочки, Вика?

-Что?! Тебе она говорила и про комочки?

-Конечно.

-Не верю.

-Мол, еще в школе у нее в правой груди нашли в них какой-то комочек. Потом его вырезали, и стало легче.

-Дурак! Не понимаю, как тебе удалось так легко меня получить! Ночью пришел ко мне в комнату и просто лег рядом. Ты обнял меня и сказал: «Я тебя люблю». И всё! Я сразу поверила. Неужели ты не понимаешь, как это много для меня: поверить кому-то вот так сразу? Я поверила, дура!

-Ты бы могла уйти и ночевать в машине. Как делают девушки, если они на самом деле хотят вести себя пристойно. Ты не захотела этого. Чего ты не уехала в родной город? Не захотела быть «гордой», «чистой», «благородной»! Это всё твои слова, знаешь ли!

-Это жестоко! Я на самом деле поверила в твою любовь! Я влюбилась в тебя! Бывает такое! Понимаешь?

-Хорошо, я верю. Я не смог устоять. Как ты думаешь, Света тебя разлюбила? Почему она тебя прогнала? Молчишь, деточка? А я тебе скажу! Тебе не приходило в голову, что ей просто надоело тебя содержать?

-Содержать! Еще этой ночью говорил, что любишь меня, а уже обвиняешь! Это жестоко. Что значит «содержать»? Я что, заказывала себе сережки с бриллиантами?

-Но ты ведь жила за ее счет!

-Нежность не переводится на деньги, подонок!

-Вика, подожди! Не плачь. Ладно, не буду, не буду.

-Поцелуй меня.

-Она к тебе неравнодушна, - Поспелов сжал ее плечи и поцеловал в шею, - но продолжать такие отношения она больше не может. Тем более, у нее появился мужчина.

-Ты врешь!

-Я тебе говорю!

-Сашка, это жестоко. Ты меня размазал. Просто размазал по стенке.

-Она скоро выйдет за него замуж. Деточка, не плачь. Ну, ладно, ладно. Утри слезки, глупенькая. Прижмись ко мне.

-Это не смешно! Саша, это не смешно! Мне же больно! Сколько можно шутить? Мне же больно! У нее была сотня мужиков, но ей в голову не приходило выходить замуж. Ей и в голову не приходило! Ты все врешь. Но для чего? Ты хочешь, чтоб я умерла прямо здесь, в твоей роскошной квартире?

-Я как раз очень не хочу этого.

Он хотел, чтоб она во всем запуталась, чтоб она растерялась – и он этого добился.

-Она выходит замуж, - повторил Поспелов. – Почему? Я и сам не могу этого объяснить. Может, она чувствует, что стремительно стареет? Она боится старости, слабости, публики, водопроводчика – всего, всего, всего!

-Мы любим друг друга! Любим. Это не то, что с тобой.

-Нет, Вика. Ты ей нравишься – это да, - но ей многое нравится. Она увидит красивого мужчину – и начинает волноваться.

-Что ты ее изображаешь, как какую-то жалкую поб-ядушку? Ты обо всех говоришь гадости! Нет, ты ее не любишь!

-С чего ты взяла, что у нас любовь? Мне это противно, унизительно. Чокнутая!

-О вас так пишут! Судя по газетам, вы уже лет десять как любовники. Теперь я понимаю: вам обоим нужна эта дымовая завеса! Ты скрываешь слабость к мужчинам, а Света – к женщинам. Неплохо устроились, господа знаменитости. Господа победители!

-Виконька! Мы так много говорили эти две недели, но сейчас не верю ни одному твоему слову. Почему ты только и умеешь, что врать? Ты мне две недели пела о какой-то необычайной любви ко мне. Где она, твоя любовь?

-Я люблю тебя, Сашка. Больше, правда, ненавижу.

Она беспомощно посмотрела на него:

-Саша, неужели я больше тебя не увижу?

-Я устал от тебя. Ты собралась, да? Поживи у себя дома, в своем прекрасном, далеком Торжке! Встретимся когда-нибудь. Чего ты всё плачешь? В тебе много хорошего. Тебя интересно слушать. Потом, в постели ты – очаровательный ребенок: у тебя все получается будто в первый раз. Знаешь, если честно, после печального опыта брака, я уже не надеялся испытать с женщинами хоть что-то подобное. В твоей близости со Светой есть ложный, но неотразимый блеск, - он чувствовал, что непоправимо лжет, но его увлекал тяжеловесный, с потугой на романтизм стиль собственной речи, - так что ничего удивительного, что мне почудилась любовь. И сейчас чудится, но уже себе не верю. Я и не хочу, и не умею любить женщин, а после тебя эта слабость кажется вовсе недостойной. Ты была исключением, но больше таких исключений не будет.

-Ты хочешь сказать, в твоей жизни больше не будет женщин?! Так я тебе и поверила!

-Я не готов совсем отказаться от всех вас, но в больших дозах вы мне неприятны. Больших доз больше не будет! Я тебе клянусь.

-Но женщины - интересней, Сашик! Признайся, - наивно сказала Вика.

-Нет. Знаешь, какое чувство вы вызываете? Мне хочется гордо сказать: «Пусть будет любовь творчества, творческая любовь, - а этой жалкой похоти мне не надо!».

-Разве то, что мы делаем в постели, - не творчество?! Я так старалась! Как ты этого не заметил?

-Я иду на репетицию.

-Я должна уходить?

-Да, должна. Пожалуйста, поскорей. Мне еще надо собраться на репетицию.

-Я ухожу навсегда?

-Да. Навсегда.

-Я с первого дня знала, ты меня не любишь.

-Почему? – с презрением спросил он.

-Ты ни на минуту не отключал камеру. Ни на минуту.

-Конечно! И не подумаю отключать! Она работает круглосуточно и наблюдает за всем, что происходит внутри дома и около него. Наблюдает так же за тобой, как и за мной. Как и за всеми, кто в доме. Вопросы безопасности для меня слишком важны. Я, знаешь ли, не хочу в один прекрасный день взлететь на воздух. Ты уходишь?

-Я ушла. Прощай.

Светлана проснулась

Глаза Светланы еще слипались, когда она увидела грязную воду на дне ванны. Опять! Еще не успеешь проснуться, а уже. Кажется, такой хороший дом, но в туалет бросают то пакеты с очистками картошки, то еще что.

Ну и пусть

в сердце грусть,

пусть ночей не сплю, -

крутилась в ее голове любимая песня детства.

Ты пройдешь – отвернусь,

Словно не люблю.

Верю я, всё пройдет,

Верю я, счастье ждет,

Если в сердце есть любовь.

Почему именно эта песня? Кажется такой жалкой, советской, забытой, а с утра непременно вспоминается. С туалетом ни недели без проблем. Вчера с утра позвонила в ЖЭК и строгим голосом потребовала водопроводчика. Обещал прийти в три, я, как дура, сидела, а он так и не пришел. Тот раз заявился пьяный, а мне пришлось сделать вид, что я рада. Пьяный мужик! Противный на редкость. Все что-то крутился вокруг меня. Никак не могу запомнить, как их звать: меняются слишком часто. Никаких чаевых не дала: и так высокая квартплата. Он скривился и исчез; теперь договаривайся с новым. Наверняка, они все заодно, они переговорили и уже все решили насчет меня. Но мне-то, мне что делать? Новый дом, квадратный метр полторы тыщи баксов, всю жизнь на квартиру угрохала, а жить невозможно. Не простоял и пяти лет, а трубы надо менять. Сколько сил ухлопала на обои, на ремонт, а у соседа наверху прорвало трубу - и мои стены в подтеках. Кто-то звонит в дверь. Кого принесло так рано?

-Кто там?

-Водопроводчик.

-Вы из ЖЭКа?

-Да. Вызывали – открывайте. Если не откроете, я уйду. Сегодня, как вы знаете, уважаемая барышня, суббота, и никто не работает. Я решил прийти, сам не знаю, почему.

-Спасибо большое, что пришли, – строго сказала она и открыла дверь.

Когда этот здоровенный, неуклюжий мужик вошел, Светлана Юрьевна не на шутку испугалась. Но что же ей оставалось, как не склониться перед сложившимися обстоятельствами?

-В конце концов, этот человек починит тебе ванну! – сказала она самой себе.

-Где же прежний?  - спросила она, улыбнувшись.

-Вы имеете в виду Василия Федоровича? Уволился в прошлом месяце. Я – Виталий Николаевич. Как вас звать-то? Простите, забыл.

-Светлана Юрьевна. Вы пока что меня и не спрашивали, как меня зовут, - она постаралась улыбнуться.

-Так вот, уважаемая Светлана Юрьевна! – в свою очередь постарался улыбнуться водопроводчик. - Правила теперь новые. За приглашение работника ЖЭКа вы платите 100 рублей, за мою работу официально - 150 рубчиков. Ну, если сверху хоть на пиво подбросите, буду рад.

-Вы что, серьезно?!

-Куда уж серьезней. Такова селяви. Ничего не попишешь.

-Хорошо, Виталий Николаевич, - покорно согласилась она. -  Так это не вы вчера говорили со мной по телефону?

-Я, конечно. Серебряников Виталий Николаевич.

-Спасибо, что повторили. Теперь запомню.

Был Василий, теперь Виталий, - подумала она. - Приходят какие-то мужики, а я открываю им дверь. Внизу охрана, но часто это не спасает. Вон тридцать вторую квартиру как обокрали! Вынесли всю технику. Мама рассказывала, один мужчина в 1984 году ходил по квартирам под видом водопроводчика и насиловал девушек. Мол, позвольте кранчик починить, а сам связывал руки и насиловал. Перед уходом заставлял девушек намыливать голову. В таком виде ты не побежишь в милицию. Почему она по голосу она не догадалась, что это - совсем другой? Как все-таки опасно жить одной! Если б рядом была мама! На такие случаи Людмила Викентьевна очень бы пригодилась. Как она мне сказала последний раз? Теперь такое время: надо есть орешки: там - живое зерно. Мама, да кто тебе это подсказал? Военрук Василий Павлович. Но это же дурак, мамочка! Дурак, каких свет не видел. Раньше ты сама мне объясняла, что таких кромешных дураков еще поискать. Последний раз она прочла целую лекцию о каком-то дуригане, необычайном лекарстве, спасающем сразу от всех болезней. Сразу от всех?! А чего мелочиться? Я, доченька, работаю в Академии Альтернативной медицины, и мы, альтернативщики, все сплотились вокруг нашего корня.  Думаешь, легко его найти? Его выкапывают только в тайге ранней весной. Светочка, ты не знаешь, что это за корень! Он всем поможет, всем! Я тебя уверяю. И это – моя мама! И с  «МММ» ты говорила то же самое – пока не потеряла последние накопления.  Ее крупно надули, а она сделала вид, будто ничего не было.

-У вас засор? – строго спросил он, словно б во всем заранее обвиняя Светлану.

-Вчера залило ванну.

-Дежурный не приходил?

-Не приходил. Я ждала до полночи.

-Хорошо. Я посмотрю, - сказал Виталий Николаевич и ушел в ванную.

Когда он уходил, она отметила, что он не такой уж неуклюжий, как ей показалось сначала, и скорее худощавый, чем жирный; к тому же, в его походке было что-то неуверенное – это и успокоило Светлану Юрьевну.

Все обойдется. Хоть пришел – уже хорошо. Вроде, даже не пьян. Какая сила воли! Как раз вовремя. Вода так и киснет в ванне. Что за удовольствие жить в таком бардаке? Попить кофе? Подожду, пока уйдет. Может, Сашка вернулся? Опять закатился на Багамы со своим Сереженькой. Сколько эта дылда возьмет за прокачку? О чем приходится думать! Почему трубы так часто засоряются? Степан говорит, все мы варвары, и я тоже. «Чего ты хочешь? Сама заварку выливаешь в раковину! По-твоему, - сказал он, - засоряет раковину какая-то нечистая сила, а ты не виновата». «Степа! – ответила я. - Я не могу думать о таких вещах! Просто не могу».

Сначала позвоню своему Степану, а уж потом Сашке.

-Ишь, какой табель о рангах изобрела, - с насмешкой подумала она о себе. - Любовник выше друга.

-Привет. Как ты, Степчик? Я тебя не разбудила?

-Нет. Уже девять утра. Для меня это поздно.

-Я не одна: пришел водопроводчик. Представляешь, как мне страшно?

-Представляю. Вчера на работе устроили такой крутеж! До дому добрался уже в час ночи.

-Мог бы сейчас приехать ко мне!

- Знаешь, у меня дела по дому, я бы не хотел сейчас приезжать. Потом, мне сегодня на смену, так что хотелось бы отдохнуть. Этот тип больше не звонил?

Речь шла о телефонном террористе.

-Не звонил. Все равно неприятно. Знаешь, как зовут водопроводчика? Серебряников Виталий Николаевич. Представляешь, ванну опять залило!

-Очень даже представляю. Пока посиди дома, а потом я прикачу.

-Так ты не можешь приехать?

-Не могу. Нет сил! Ты считаешь, у меня не работа, а тихая заводь, а для меня это каторга. Бывают же нормальные службы, а эта – сумасшедший дом. Вчера чуть не в полночь сообщили, кто-то везет несколько килограмм золота, так что мы на ушах стояли, пока его не нашли. Правда, всего триста грамм. Вез в желудке! И как ему не страшно? Потом нашли марихуану… Ты где вчера была?

-Я тебе говорила: на репетиции.

-А! У тебя завтра концерт. Да, ты говорила. Я приду обязательно. Мне и теперь все кажется, я на работе под камерой слежения. Неприятно! Нервотрепка.

-Контролируется каждое твое движение! С ума сойти! – она повторила то, что он часто ей говорил. – У многих моих коллег видеонаблюдение даже в доме. Я уж не говорю, и вокруг дома. Ты можешь еще сказать, что твоя работа – это рутина, как у всех, но с большими нюансами. В пассажирском потоке надо постоянно кого-нибудь вылавливать, иначе создается впечатление, что мы не работаем, премиальных не получаем. Вот и идут в ход «новейшие технологии».

-Хватит тебе, Светка. Я тебе скоро позвоню.

Степан Васильевич любил Свету со всем пылом романтизма, но сознательно ограничивал тот же самый романтизм, когда это было удобно.

-Хорошо, Степа. Слушай, Виталий Николаевич уходит, мне надо с ним поговорить. Так что пока.

-До скорого.

Водопроводчик укоризненно смотрел на Светлану Юрьевну:

-Вы думаете ремонт делать или ждете, пока все развалится?

-Ремонт?!

-Что вас так удивляет? Да, ремонт! Вы не ослышались.

-Я, знаете, сколько таких ремонтов делала?

-Это были не ремонты, а ремонтики. Что с них толку? Делать - так делать.  Это вам не шутки. Я, поверьте, не всегда говорю вот так прямо.  Какой-то месяц – и вы не узнаете вашей квартиры! А пока это не квартира, а халупа.

-Что вы можете сделать?

-Я?! Да всё! Все, что вы захотите. Настоящей квартире, как ваша, и ремонт нужен настоящий.

-Сколько раз бывало: я сделаю ремонт, а потом все насмарку: то сосед зальет обои, то наводнение в туалете.

-Это все пустяки! Ремонт нужен настоящий, а не какой-нибудь! На этом не экономят, дорогая Светлана Юрьевна! Простите, что я вас так называю.

-Прощаю.

-И не экономьте! – приказал Виталий Николаевич. - Это, знаете, как на душе экономить: себе дороже выйдет.

-Даже так! Вы нашли трогательное сравнение. Но на большой ремонт я так сразу не решусь.

-Подумайте. Я не тороплю. Можно номер вашего мобильника? У меня знакомая в дизайнерской фирме работает, я с ней тоже посоветуюсь.

-Вы думаете, надо?

-Я же вам говорю: делать - так делать! В ванную надо финскую технику, а не турецкую.

-Такое сделаете? – она принесла вырезанную из модного журнала страницу, где на потолке вместительной жилой комнаты красовались классические загогулины.

-Конечно. Давайте мне это фото. Я вам скоро позвоню.

-А это тоже сделаете? – она перевернула страницу журнала.

-Конечно. Нет проблем.

-Хорошо, - она послушно отдала фото.

-Так. Фото беру, - сказал Виталий Николаевич. – Сделаю ксерокопию. Можете дать сотню сверху за труды.

-Вы починили? – почему-то виновато спросила она.

-Не видно, что ли? Кстати, я же вам не показал!

Они зашли в ванную.

-У вас барахлили оба крана. Привел в порядок. Плюс прокачка.

-Возьмите, - она протянула деньги. - Виталий Николаевич! Сколько можно мне их чинить? Три месяца не прошло!

-Со мной пройдет гораздо больше. Вам просто не везло с мужиками. Теперь повезло. Вы встретили меня – и у вас все получится. До свидания.

-Даже так! До свиданья. Я вам позвоню.

От счастья Светлана не могла прийти в себя. Настоящий ремонт – мечта трех последних лет жизни. Вот мужик! Только появился, сразу все понял. Ишь, какой деловой. А ну, как ограбит: с ремонта накачает баксов кусков на десять. Придется подключить моего Степчика. Прямо сейчас поеду его агитировать. Но какой же он лентяй! Сто раз тут был, а не посоветовал начать ремонт. Другой бы прикатил: Я все сделаю для тебя, любимая. Уймись, Светунчик: такого не бывает. Как было бы приятно услышать это от него, а не от какого-то водопроводчика! Куда я бросила вчера колготки? Вчера так устала после репетиции, что голова кружилась. И на косметике не экономьте, Светлана Юрьевна!

А я возьму да и приеду. Как прошлый раз. Степчик, я еду к тебе. Что за манера: оставлять меня с мужиком наедине. Любой так придет и скажет: Я – водопроводчик. Этот все-таки с шармом. Особенно можно не одеваться: тепло. Накину-ка я плащик светлоглазый. В прошлом году вышла по жаре в одном платьице и так продуло, что не смогла работать.  Так что лучше плащик. Если б вы знали, как вы изящны в этом платье! – сказал он. Уже через пару недель могут зарядить дожди, а пока чудесно. И все равно я в этом стареньком плаще: так чувствую себя более защищенной. Это было ее давнишней привычкой: одеваться кое-как. Блистать только на концерте, потому что это входило в работу, а в прочее время приятней выглядеть дурнушкой. А духи? «Палома Пикассо». Подороже. Это он оценит. В аэропорту отхватила очень дорогие. Глупо было б не похвастаться.

Сегодня всё расскажу Степе о нашем ребенке. Это слишком важно, чтоб могло остаться тайной. Решительно и смело шагаем мы вперед. Если это предатель, лучше разорвать сразу. Не верю, что он плохой. Неужели у меня будет ребенок от любимого мужчины, а мы будем вместе, всегда втроем вместе? Но почему нет, Светик, почему? – спрашивала она себя в сотый раз.

Неужели он не поймет, что он для меня – первый? Я позвонила первому ему, и если в душе с кем-то говорю, то больше - с ним. Мужчины не хотят быть первыми. Все-таки мало дала этому Виталию Николаичу. Всего сотню. Девушка считает деньги! Он должен подумать именно так.

Метро! Едва спустилась в этот огромный, раскаленный ад, как почудилось, вагон взорвался - и все мы попали на небеса. Стало так тихо, я будто проснулась, и Вика, чудится,  подошла ко мне сзади и обняла. Это она назвала меня «Незабудка», она искала меня по всей Москве и нашла здесь, среди воя и скрежета вагона.  Незабудка, я хочу тебя.

Откуда эти наваждения? Вздрагиваю, осматриваюсь. Все, вроде, спокойно, только я что-то раскипятилась. Так действует на меня метро. Хватит безумной любви, хочу покоя.

Нежность всякой бывает.

Хрупок нежности след.

Закричишь – нежность растает,

Как тает солнца свет.

И что помню мамины песни? Я ведь не застала Кристаллинскую. Я рожу Степе сына, и втроем нам будет хорошо. Вот мы едем втроем гулять на ВДНХ. Чем плохо? День солнечный и теплый, а мы вместе. Будто не в метро еду, но пишу Степе огромное письмо о любви. Огромное, как небо с утра. Оно такое большое, что он читает его всю жизнь. Вот он прочел, вот мы понимаем друг друга - и это так много, что задыхаюсь от счастья.

Столько лет мы виделись лишь изредка, но эти встречи были переполнены нежностью.  Тогда я не знала, что это серьезно, и у меня были другие мужчины, а у него - другие женщины. Мы не могли видеться часто, зато каждое свидание было событием. Еще три остановки. На самом деле мне очень повезло, что еду к нему не на тачке: сейчас застряла бы в центре. Ни одной пересадки, а я все жалуюсь.

И снова метели,

И снова метели

Над нами встают,

Над нами встают.

Это уже современная песня для современной оторвы, вроде меня. Почему мне первой не дали спеть эту песню? Сашке часто дают первому, вот он и богатый. А мне только объедки. У мужчины нет страхов. Даже Степа не понимает, что мне просто страшно. Не соврал Сашка, что больше бояться не надо? Как выглядит этот человек? Почему он хотел унизить меня? Даже если он узнал о моих отношениях с Викой, разве стоило меня оскорблять? У страха красный цвет: как платье у этой растрепанной девушки. Она уверена, что ей все идет; и это тоже. Плохо, Степа видит, что я бедная. На год лишили прав, так хоть машину можно оставить в его гараже. Если он когда-нибудь узнает, что я содержала Вику? Сашка на своего Сережу тратит тыщи баксов, а я? Суну тыщонку или даже сотню. Нет, Юрьевна, это не называется «содержать». Хватило б этих подачек на ремонт? Вряд ли. Теперь неприятно: будто заплатила за любовь. Как это все глупо. Завяжет ленточку на груди в бантик – и так приятно! Дурочка, а приятно.

Привыкнешь к машине – и в метро люди кажутся грубыми и  измученными. Неужели это они ходят на мои концерты? Ну, Виконька! Я прошу тебя. Еще нежнее.

Вика внушала, будто мои мрачные фантазии – вокруг моей груди. Да, иной раз, спохватившись, замечаю, что думаю о ней. Стоит хоть чуточку не верить в себя, как грудь кажется ненадежной. О собственной груди я думаю как о вещи!

Мимо Светланы, смешно и горько коверкая слова известного, исполняемого и ею шлягера, проковылял крохотный мальчик. Она сунула ему двухрублевую монету, а потом вытерла свою ладонь салфеткой.

Старушка в старом пальтишке, маленьком, слово б украденном у мальчишки, резко заголосила, запричитала, перечисляя свои несчастья, и Светлана Юрьевна сунула руку в карман.  Дать ей мелочи! Надо же, ни копейки.  Как мама говорила, ни копья. Поездка в метро превращается в жалкий спектакль. Любимая песня мамы:

Ну-ка, солнце, ярче брызни!

Золотыми лучами обливай.

Всё напевала с утра, всё-то меня терроризировала. Кудрявая, что ж ты не рада призывному пенью гудка? Да, я была кудрявой, и я была не рада. Совсем не рада. Я была романтичной в мои семнадцать, мне нравилось с ним гулять, а он у меня дома схватил меня за грудь. Я еще подумала: «Надо потерпеть, раз это ему приятно». Мамино воспитание. Мама еще была на работе, я пригласила его посмотреть телик. Вот и все! Хотелось его двинуть и удрать на край света. Он хотел показать, какой он страстный. А другой вцепился и сосал, как ребенок. Понимаю, это он ради шутки, но ведь больно. Или не было больно, а просто я была чувствительной, слабенькой девочкой? Ты просто живешь, и вдруг тебе объявляют: «Ты – девочка, у тебя молочные железы»! Спасибо большое. До первой любви гордилась своей грудью, мне нравилось, что на нее все заглядываются.

Откуда несет такой кислятиной? Прямо как газовая атака. А, банки! Сразу пять юнцов сосут свои банки, уже пиво и на пол пролили. Они орут на весь вагон, а тут еще ползет нищий с обрубками рук. И в таком мире – я со своими маленькими бедами. Мне надо взрослеть, быть сильной, а я то ли не хочу, то ли не могу. Это всё мама со своим «Светочка». Я буду кормить этой грудью, - и эти страхи пройдут.

Почему так болит грудь? Или показалось, что болит? Нет, вроде больно. Да, больно. Мне на самом деле страшно. И тянет, и тянет! Сейчас бы завернулась в большой, пуховый платок – это б успокоило.

В жизни Степа не всегда приятен, готов вечно спорить, но зато как нежен, когда близко. В жизни мы все злые, потому что нищие. И ты, Светочка, - нищая; не заблуждайся на свой счет. Как мне Вика однажды объявила: «Светик, когда ты обвинишь себя?».

Этого Степану рассказывать не стоит: надо создавать дистанцию между нами, - но такую, чтоб устраивала обоих. Никогда не поверю, что он хочет всей правды: не такой уж он идиот! Вика! Я вычеркну тебя из души, никто никогда не узнает о моей слабости, никто. Я больше не буду любить женщин, и не потому, что не хочу, а потому, что так надо. Спрятаться за Степу. Одна мысль, что у меня будет ребенок от него, любимого мужчины, повергает в такую мешанину непонятных чувств, что совершенно не владею собой.

Даже летом концертов мало, а так хочется петь много. Даже тут, в преисподней, кажется, что пою – и так хорошо, что забываешь про метро. Последний концерт был в обычной декашке, но на сцене стало так хорошо! Лучше близости, лучше мечтаний, лучше всего! Будто всё сбылось и летишь себе за облаками.

Помню, после концерта поехала к Степану, лежали как на небесах, но я почувствовала, что это слишком.  Зачем мне так много! Масло масленое. Не надо Степчика сразу после концерта: чтоб работа не наползала на удовольствие.  Вика, и тебя не надо, заинька: и так хорошо. Пела и устала до изнеможения, но это не было бессилием, не было опустошенностью, меня переполняла добрая уверенность в себе и надежда.

Мне что-то слишком хорошо. Так не надо. Надо поровнее. Кто спасет  от радужных надежд? Даже не верится, что они – мои, - но помни, Светка, этот момент: они так легко уходят! Секс без огромной любви – это отрицание надежды. Как я могла заниматься этим раньше! Чуть покажется мужчина покрасивей – и всю ночь с ним. Я стала говорить об этом с Викой, а она: «Врешь ты все! Будто он делает с тобой все, что хочет. Нет, Светочка! Это ты делаешь с ним, что хочешь». Этого больше не будет: «Светочка» выросла. Эта слабость больше не будет главной в моей жизни, она не имеет право на существование. Я буду другой, буду лучше. В этом мне помогут мой сын и мой муж. А пока что я слабая, и с утра тянет на безобразия. Вика приучила! Ходила без штанишек по квартире, и мне не удержаться. Сначала даже нравилось получать все сразу с утра. Наш роман не длился б целый год, не старайся она по-настоящему. Она делала всё, что я просила, я открыла для себя всё, что желала, - и вдруг – отвращение. Почему ее нежность не «раскрутила» мою чувственность, а наоборот, уводит от секса? Светочка! Тебе не нужно ни особой радости, ни особых наслаждений, но лишь покой. Странно! Почему Вика? Почему не нашла возлюбленного, кто бы с утра делал все, что попрошу? Или плохо искала?

И с творчеством не поучается: не умею, как Сашка, пробивать концерты в хороших залах, очаровывать нужных людей. Там больше гомиков, чем любителей женщин, так что у меня ничего бы не получилось, даже если б я очень старалась. Хочется красивых отношений, а получаются простые утренние безобразия. Когда это секс стал «безобразием»? Еще пару месяцев назад делала это просто для души, а теперь спрашиваю себя, зачем это надо.

Моя станция? Нет, еще одна. Как люблю мир и людей, когда работаю, когда пою! Только ради этого уже не брошу профессию. Пою – и волнуюсь! Пою, а получаются невероятные чувства: будто я в объятьях самого прекрасного мужчины в мире!

Зря надела розовую рубашечку: напоминает о Вике. Надоело давать ей деньги. Кто будет решать мои проблемы? Блуждаю в каких-то странных мечтаньях, а ведь надо еще просто жить: звонить в ЖЭК, требовать водопроводчика, ходить на репетиции, написать письмо маме. Именно письмо, ведь по телефону ей не объяснишь. Вчера пришлось взять вантус и прокачивать самой. Руки устали, тряслись, как у алкоголички. Виталий на самом деле желает мне добра? Коснулся моих пальцев, когда брал сто рублей. И что он все приходит в голову? Водопроводчики в ее жизни. Скорее всего, безобидный. Ему наплевать, пою я или нет. В среду села за рояль попеть сольфеджио, а сил нет. Виталий Николаевич. С этим мужиком легче: не пьяный.  Может быть, интеллигент, просто так деньги зарабатывает. С кем не бывает. Может, он на самом деле учитель или физик, а раз в школе не заработаешь, пошел в водопроводчики. Обои на самом деле ужасные. Сколько еще сражаться с бытом?

Тут выходить. Потом в какую сторону? Скорее всего, направо. Нет, еще остановка! Прошлым летом вызывала маму. Помогла с ремонтом, но стала за мной следить, превратившись в злющую, востроносую старушонку с трясущимися кудрями. Ты где ночевала, Светочка? Мама, не твое дело. Нет, мое! Еще как мое! Она мечтает о внуке, мечтает, я уверена, только он и примирит ее с моим бегством из родного дома. Все не поймет, почему я оказалась в Москве. 

Уй, опять кто-то толкнул в спину. Ну да, я встала на проходе, вот он и поддал коленкой. Уже третий раз. Вроде, и одет прилично. Чего шмыгнул? Может, и его толкнули? Наверно, есть женщины, которых это возбуждает. С утра – в толпу. Намните меня хорошенько, господа.

Найти деньги на ремонт – святая цель! Ну, хоть что-то свое! Хоть что-то. После концерта все разбегаются по домам, а мне остаются пустые призраки. Я приду в свой уголок, где всё красиво, всё моё. Всё. 

Кто-то настойчиво толкнул ее в ногу. Светлана Юрьевна обернулась и с ужасом увидела внизу инвалида без рук и без ног. Еще один! Когда-то он был мужчиной, но теперь казался карликом, насильно затянувшим себя в военную форму.  От человека осталась одна голова! Чтоб пропустить нищего, ей пришлось прижаться к женщине в легком платье.

Мама, все, что я хочу – это нормальной жизни. Неужели ты не понимаешь? Вот ты уехала, а кран опять протекает, я уже не смогу его победить. Никогда. Он такой, и мне его не исправить. Куплю для него прокладки, а их хватит только на месяц. И пусть протекает! Пусть он развалится, взорвется, пусть исчезнет, как кошмар!

Вике зачем-то дала две тысячи. Да не зачем-то, а чтоб она больше не приходила. Смотрит в меня, а складочка губ такая нежная, девчоночья. Как мне не стыдно? Разве это деньги? Всего семьдесят баксов.

Хоть бы что-то делало мою жизнь легкой! Компьютер, кажется, чуточку помогает: те самые виртуальность, невесомость, воображение, что отъединяли от других столь долго, столь неутомимо, стали принадлежать всем. Теперь кто-то постоянно думает о твоих снах - и более того: угадывает их. Уже и виртуальный поцелуй - что-то нормальное. Уже и виртуальный кот лучше настоящего. Теперь мы все виртуальны! Это делает нас такими маленькими, это так унижает нас, но все привыкли к этому очередному унижению цивилизацией. Мы все – с компьютерами, а значит, все – близки, - но что нового несет эта близость? Тебя могут взорвать в метро, ты не чувствуешь себя защищенной у себя дома – и тогда зачем такая «цивилизация»? И этот террорист? Может, и он – только виртуальный? Или человечество только выдумывает свои опасности, только тем и занимается, что преувеличивает их? Нет. Тогда не объяснить все эти бесконечные взрывы.

А мужчина так и не появляется! По телефону смешал с грязью. Может, его и нет вовсе? Может, мне просто жить и ничего не бояться?

Вика сидит в кафе и ждет Сеню

-Вы уходите, Виктория Николаевна? – вежливо улыбнувшись, спросил охранник.

Он, казалось, сочувственно смотрел на ее убогий чемоданчик.

-Да.

-Всего доброго, - он открыл тяжелую дверь и дружески кивнул.

Он что, следит за мной? – подумала она. - Только этого не хватало. Смотрит так, будто знает обо мне всё. Или ему так полагается выглядеть?

И она постаралась успокоить себя:

-Скорее всего, так.

Она шла по улице и боялась, что Сеня выйдет из-за любого угла и изо всей силы толкнет. Она укоряла себя: «Как это глупо так думать!», - и все-таки думала. Встреча с юностью! Еще год назад она бы была романтичной, а теперь ей страшно. Что ему надо? Он любит меня или хочет унизить? Остается надеяться на лучшее. Вот и кафешка. Ну, на билет до Торжка у меня деньги есть. На билет до дома и чашечку кофе. Почему я попадаю в ситуации, в которых что-то гангстерское?

Когда над ней вежливо склонился официант, Вика строго сказала:

-Кофе.

-Со сливками или без? – усмехнулся он.

В строгости ее голоса он легко угадал неуверенность в себе.

-Без.

Где эта скотина Сенька? Собственно, почему он – «скотина»? – спохватилась она. - На самом деле, мне приятно, что он приехал. Может, хочет меня «спасти». Это в лучшем случае. Почему нет? Пожалуйста. Я не против. Прошло два года, как-никак! Я даже плохо его помню. Его забрали в армию, я ждала первый год, но на письма его отвечала кое-как.  Просто было лень, хоть мама и требовала. Уже тогда подкатился к маме! Ничего себе. Он мне нравился. Такой вихрастый. Помню, в мае, перед уходом в армию, завез меня на мотоцикле в лес и обнял. Я еще спросила: «Почему ты не повезешь меня к себе домой? Там удобней», - а он ответил: «Там еще сестра и брат». Мы были знакомы всего месяц, получился бурный роман, и Сеня сразу понравился маме. Она просила, чтоб я его не забывала, - а я? Наверно, я его помнила.

Мама еще много о чем просила. От этого и сбежала в Москву.  Неужели опять придется ее слушать? И всё же было б здорово, если б он силой посадил меня в машину и отвез в Торжок, к маме.  Но разве уеду, не встретившись со Светкой? Неужели она вот так просто оттолкнет меня?  Мамы боюсь: опять заставит сажать картошку.

Что за человек этот Сенька, что ему надо? «Лыцарь» на белом коне. Мой брат, пока не пропал, говорил «лыцарь», а не «рыцарь». Сохранила мама мои куклы? Забавно будет опять их увидеть. Теперь-то вижу: была только куклой тут, в Москве, мной попользовались и - выбросили. Я как мертвая. Кто вернет меня к жизни, сделает настоящей? Я сама этого не умею. Может, Сеня? Он не сказал прямо, но все же прозвучало ясно, что он любит меня и  спешит спасти. Здорово, если не врет.

Светка говорит, я красива со своей упрямой, мальчишеской челкой! Она просила звать ее «девушка в розовом». После всех нежностей у нее на самом деле розовое тело. Будто роза цветет в моих руках. Все с причудами. С утра уложит меня в постель и целует долго-долго, будто последний раз в жизни. Я сначала боялась, а потом привыкла. Мужики так не могут. Светка любит всё розовое. Смешно.  Розовые трусики, розовый пиджак, розовое платье. Неужели все ушло? Неужели? Кто еще с утра будет делать для нее всё, что она захочет? Эти измученные домохозяйки, что работают даже в субботу?

Вика сидела в кафе, ожидая друга детства, приехавшего в Москву, чтоб шантажировать ее здешних друзей. Не помня его, она понимала, что от него зависит - и поэтому злилась и нервничала. В полупустом кафе, где три парочки ласково смотрелись друг в друга, она бросалась в глаза своей неестественной собранностью. Она не могла знать, что ее уже сфотографировали и изображение уже послано на пейджер Поспелову.

Собранной?! Да. Ринувшись в столицу, она была готова ко всему, даже самому ужасному. Разве что со скуки года полтора назад она из чистой жажды приключений ринулась в Москву и всё это время жила очень «интересно». Она получила все, чего хотела, но этого оказалось слишком мало. Была «большая любовь» с известным певцом, но вот от нее в пару недель ничего не осталось. Любовь с певицей длилась целый год, но теперь Вика не верила, что сможет ее увидеть. Она перестала верить в свою звезду, в свой дар, в свою красоту, она не жила, а устраивалась в жизни. С устройством так ничего и не вышло!

Неужели Сенька в курсе всех моих похождений? – думала она. - Похоже, что да. Он знает, потому что любит. Поэтому и приехал, что любит. Нашел предлог. Одни ищут предлог от меня избавиться, а другие хотят меня видеть. Как мне хочется, чтоб он любил меня! Я смею в это верить, ведь он перед уходом в армию говорил, что любит, что боится оставлять меня одну. Что будет? Мама, я увижу тебя всего через пару дней. Я что-то не уверена, что хочу этого. Другое дело, что выбора нет. Меня все выталкивают, все гонят! А Сеня спасет.

Принесли кофе. Она осторожно улыбнулась официанту, все так же вежливо наклонившемуся над ней. В его темных глазах светились добродушие и насмешка. Казалось, он вот-вот спросит:

-Кого ты ждешь, девонька?

Всем нравится мое тело, но не я сама. Это не может длиться долго, мне первой не выдержать такого унижения. Какой я всё-таки ребёнок с такими мыслями. Неужели я никому не нужна? Лет через двадцать мое тело станет маленьким, смешным, противным, никому не нужным. Даже мне.  Сашка его не оценил. Я верила, он не сумеет от меня отказаться, а он запросто вышвырнул меня. Я-то думала, в работе он заводится, перегружается, - и снимает это напряжение только в близости. Нет, не так: ему не нужен постоянный партнер. Не нужен. Немножко секса, - улыбаясь, каждый раз говорил он и силой раздевал. Правила игры диктовал он.  Тут уж все решает, кто в этот момент окажется с ним рядом. Ему не очень-то нравятся женщины, поэтому в близости он так много экспериментирует, так заботливо старается разжечь себя, не пылая на самом деле. Если он со всеми дамами такой, так что же ему нужно? Скорее всего, не роман, не касания, не слова, но только эта животная огромная близость. Все равно с кем. А я? Хорошо им воодушевляться на сцене, но в чем найти радость мне? В близости с ними? В жизни им не нужен этот опасный азарт любви: им хватает того, что они о нем поют.

Стоит признать свое поражение: я ничем не удивила Сашку. Ничем. Я не дала ему больше, чем все эти мириады мужиков. Почему-то не люблю себе представлять, что они делают, раздевшись. И зачем думать о таком скучном? Пробовала даже смотреть об этом фильмы; больше пяти минут не выдержать.

Но зачем он бросился на меня? Он, как и все, ждал от меня больше, чем я могла дать. Новые впечатления, но их хватает ненадолго: две недели «страстной» любви, - а потом тебя вышибают пинком. Стыдно и страшно. Сколько еще в моей жизни будет таких Саш, таких грубых мужиков? Сколько ролей он сменил, когда был со мной в постели? Куда больше, чем на сцене. Грубый зверь со мной, а на сцене – лирический тенор. Этакий соловьишка.

В кафе сразу стало шумно: включили музыку. Одну из песен пел Поспелов. Этот мягкий, бархатный тенор мог говорить только о любви, - и разве до встречи с ним могла Вика думать, что он прост и расчетлив, что его дом охраняется пятью видеокамерами, что его охранник насмешливо, свысока разглядывать? Сашка сказал, повесил камеры, когда угнали второй джип. Были и другие неприятности: какая-то пьяная компания напала  на него после концерта; едва, говорит, выпутался. Зачем все это произошло? Пусть бы и оставался таким далеким, манящим призраком. Неужели он со всеми в постели разыгрывает такие спектакли? Эти девушки, что танцуют в его песнях за его спиной, - они все могли бы быть его наложницами. Все. Но это ему не нужно.

Кто меня загонял в его постель? Разве я не могла в тот вечер вернуться к матери в Торжок? Светка дала на билет, и даже больше. Нет! Я сама попросилась. Как собачка. Но он же шептал: Я люблю тебя! Зачем я поверила? Полюбил волк кобылу: оставил хвост да гриву.

Рядом с Викой, за окном, равнодушно мелькали прохожие, субботний день набирал краски.

Мне внушают, будто бы Сеня очень «стращал» и Поспелова, и Свету.  Это  только предлог, чтоб со мной разобраться. Вернее, разделаться. Что она о себе думает? Сидит перед зеркалом и говорит себе: «Какие у меня красивые, жгучие глаза!». Что со мной, бедной головушкой, будет? Что еще не было разбито в  моей душе, Сенька доломает.

У меня было всего так много: любовь, надежда, близость, - почему не осталось ничего? Почему мою любовь мне ставят в вину? Они, чудится, прочли мои мысли и сделали все, чтоб меня унизить.

Я встретила Светку на гребне волны: она была уверена в себе, у нее всё получалось. Ей захотелось еще и меня! Девочку на побегушках, что готова слушать каждое ее слово. Я ей расставляла кремы, покупала цветы, напоминала, кому нужно позвонить. Да мне все равно, что я для нее делала, ведь я любила ее. Любила, хоть никогда не верила, будто и она также любит меня. Она любит шептать «Вика! Еще нежнее», но любить из минуты в минуту, каждое мгновение, она не умеет. Последний раз Светка сунула мне пару тысяч; теперь кажется, она платила не просто так, а за близость.

Разве так все начиналось? Как-то после ее концерта я поднесла ей розу и попросила:

-Я хотела бы с вами поговорить.

-Подойдите к служебному входу, - ответила она.

Мы проболтали всю ночь, бродя из одного кабака в другой, потом мы ходили по музеям, а потом три дня провели в постели. Мы вставали только поесть: так было хорошо. Всего-то семнадцать месяцев десять дней назад, а кажется, вечность. А с Сашкой? Уже первым утром он сказал, что для него, Поспелова, жить со мной – большая жертва. Я заплакала от ужаса. Он опомнился и попросил прощения.

Поспелов в церкви

Саша Поспелов слушал церковную службу. Он зашел в церковь только на минутку, но с любопытством прислушивался к голосу священника. Его длинный, мягкий, белый шарф ласково обвивался вокруг его шеи.

Концерт завтра вечером, а пока что по теплу хорошо поболтаться по городу. В церкви я никакой не Поспелов, а божий раб. Сашка, раб божий. Санек, что ты все голосишь? Иди сено косить. Живешь, как свинья, а туда же: в храм ходишь. Почему такое мне приходит в голову? Так думал мой дед; так думаю и я. Мне есть, что замаливать; есть, в чем покаяться. Да, я греховен, но в строго определенных рамках: грешу «внутри» работы: в тех традициях, что уже сложились на эстраде.

Вот скажи ты мне, скотина (чаще всего он вот так строго обращался к себе, когда говорил сам с собой), почему ты не засветился ни на яблочный Спас, ни на Преображение? Такие знатные праздники, а тебе хоть бы хны.

Мне так хорошо в церкви, а бываю тут редко. Вот буду строить дом за городом, так обязательно с домашней церковью. Чтоб было, где помолиться и ночью.

Не выстоять всю службу. Три часа! Мне и концерт такой не выдержать. Да и вряд ли я кому нужен в столь больших дозах. Даже Ему, даже моим поклонникам. Здорово пройтись пешком. Непременно набредешь на что-то необычное.  Нищих, вроде, меньше стало.  Столько знакомых только и ездят на машинах, а про ходьбу забыли. А ведь это разрушает здоровье. Неужели я выгляжу чужим, слишком богатым? Но богатого во мне – только этот шарфик! Ни за что бы от него не отказался. Я хочу естественности и простоты. Вот уж чего никогда не добьешься с женщинами. С ними не бывает так хорошо, как тут. Прекрасно поют! Потому что без техники: всех этих усилителей, осветителей, микрофонов - и для соратников. Как-то в заброшенной церквушке я  попробовал было петь «Да исправится молитва моя», но ничего не получилось. Ничегошеньки. 

Что бы делал без сцены? Мне так хорошо петь. Приятно, что меня так много в мире: меня слушают, любят, ценят.  Приятно, но и странно, что, возможно, именно это загоняет в стресс. Вижу себя на тысячах кассет - и это переполняет мою чувственность. Впадаю в сладкое забытье, погружаюсь в него все глубже - и, когда оргазм уходит, с удивлением вижу, что со мной было что-то необыкновенное, что моя простыня и я сам пахнут потом. В этом есть что-то до того бабье, что неприятно. Принимаю ванну - и возвращается легкость. Освобождаюсь от воодушевления и могу просто почитать.

Почему в моем восторге – воображаемые слушатели, а не эти конкретные люди, что с такой робостью  стоят сразу и рядом со мной и пред Ним? Почему с ними – совсем другие чувства: с примесью страха и отчаянья, с огромным желанием преодолеть этот страх? Прошло столько лет, а у меня нет надежного, постоянного любовника. Что мне этот Сережа? Я не знаю, где он, слишком часто. И не сказать, как это опасно по нашим временам: может, я уже болен СПИДом? Не знаю. Думаю, что нет. Уже не могу, не должен не рисковать.

Почему бы не приспособить в любовники знакомого или поклонника? Не получается! Сколько раз пробовал – не получается: они хотят своего, а не моего экстаза. Да, они - со мной, но думают не обо мне: они в каких-то своих мечтах. Жаль, мы все неисправимо грубы и скучны в самом интимном, все, что мы можем, - это калечить друг друга. Поэтому всё, что происходит между нами, - с примесью ужаса.

Не странно ли, что начинаю понимать людей именно сейчас, когда полностью в них разочаровался? Нет, я разочарован не вообще в людях, а в себе, в сложностях, которыми меня наделяла природа.  Эти «сложности» сделали меня певцом, но они же превратили мою жизнь в ад.

Скоро на репетиции встречу Светку. Мы не болтали две недели! Испытание для нашей дружбы. Я ей как-то сказал:

-Светка! Ты знаешь, что наша дружба бессмертна?

Она ответила сразу, словно б ожидала этого вопроса:

-Знаю.

Из всех женщин приятна только она. Может, потому, что она не была моей женщиной?! Я спал с Викой, потому что ее не уважаю; я поступил с ней нехорошо, но она сама на это нарывалась. Так и говорят: на кого нарвешься. Это только эпизод, больше такого не будет. Тут я на самом деле слетел с катушек; этого она и хотела. Светка, Светочка, Светунчик! Нельзя хотеть друга. Нельзя хотеть человека, который так много понимает в тебе. Она далеко от меня, но читает мои мысли. Я часто говорю с ней, а она со мной, - но вместе нам быть нельзя. Скоро и она изменит мне: уйдет в обычный женский идеал: замужество, дети, ребенок.   Она не хочет устроиться в искусстве, - нет: она просто пристраивается к какому-то лопоухому мужику. Я точно не знаю, но уверен, что всё именно так. Глупо думать, будто он решит все ее проблемы. Наоборот: ей придется решать за него всё. Бедная! Не дожив до идеала, она попросту ему изменила. Наверно, ее слабости надо искать в характере ее матери. Она у нее такая строгая училка, этакий Цербер в юбке.  Слишком внимательно следила за ее «развитием», а потому Светка всегда робеет, когда надо показать кулак. Моя мама умерла рано, она не была другом. Может, не успела стать другом? Почему нет? У стольких знакомых мамы живут до девяносто; я им завидую.

Что помню о моей? У мамы были блестящие пуговицы. Теплое зимнее пальто, и эти пуговицы, что всю жизнь ровно сияют в моем сознании. Мне было стыдно понимать, что их блеск соблазнял меня. Это было первым, что я любил в этом мире. И каждый день мы шли в садик, и каждый день – этот ровный, манящий блеск. Они вбирали в себя надежды и блеск мира, превращались в волшебные, крутящиеся диски, я даже боялся до них дотронуться.

Мама! Я так и не пойму, что потерял вместе с твоей смертью. Может, потерял всё? Именно всё, никак не меньше. Ты умерла рано, ты осталась огромной несбыточной мечтой о несостоявшейся близости со всем тем миром, что окружает меня. Мама, мое странное, ослепительное видение! Смотрю на икону, а чудится, вижу ее. Она бы не пережила известия, что ее сын – нетрадиционной сексуальной ориентации. В России это унизительно и страшно. Тебя могут толкнуть под машину, пнуть ногой, оскорбить. То же и с лесбиянством. Потому я и Света так близки. Заговорщики.

Почему Светка так похожа на мою сестру?  И у нас была строгая мама, и моя сестричка Ленка, как все девочки, думала повторить ее. Потом сестра неудачно вышла замуж, муж ее бросил, дети поселились в нашей квартире - и это вынудило меня уйти. Помню, тогда я ходил в большом английском пальто, и мне все завидовали. Пальто прислали как гуманитарную помощь какому-то правозащитнику, а он его пропил моей сеструхе. Я надраил его пуговицы, чтоб больше походить на маму, которой уже не было, - и, на самом деле, помнить ее стало легче.

Я, казалось бы, - москвич, - но так долго жил в коммуналке. Да еще с подселением. До тридцати пяти лет не было своей комнаты. Я стал петь, но без всякой надежды на славу, я пел десять лет только для того, чтобы заработать, чтобы вырваться из нищеты. Я не мог выиграть ни одного конкурса!

Подселенку убрали, но мама умерла – и квартира досталась сестре.  Но мне все-таки повезло: стало получаться на работе. Так долго петь было только работой! Безутешной и малооплачиваемой. Я всё не мог поверить, что умею петь, но у меня уже появился менеджер, который тащил меня вверх рейтинговой таблицы: он хотел на мне заработать. Славка и сделал из меня гомика. Я и так-то мало переносил жену, а теперь у меня появилось отвращение к женщинам. Вернее сказать, не именно к ним, а к тому назойливому, постоянному, что есть в них.  Они, не желая того, внушили отвращение к сексу с женщинами. Когда им занимаюсь, забываю про это отвращение, но ненадолго.

Не знаю, что и было б, не найди свою нишу в «искусстве». Разом сцена стала домом. А то ведь подумывал «уходить из искусства». Глупо. Да! Деньги появились в нужный момент, а то б, чего доброго, опустился на самое московское дно. Бывает и такое. Деньги пришли поздно, всего-то несколько лет живу как человек. Теперь выбираю я. Почему иногда выбираю женщин? Не знаю. Скорей всего, потому, что они мне не нравятся. Куда интересней студенты с пламенными очами, но тут уж я боюсь болезни, боюсь ненадежности. Разве не мог бы снять кому-нибудь из них квартиру и просто жить с ним? Это было бы проще всего, но именно этого и не смею.

Я выбираю Серегу больше всего по привычке, по дружбе. Все-таки, он и осторожен, и умен сразу; редкое сочетание. Кстати, он понимает, что я андрогин. Он понимает это как нечто естественное: как черту моего характера. Во мне живут и мужчина, и женщина, хоть в постели во мне больше женского.

Что было этой ночью? Уже ни о чем не помню. Неужели ни о чем не думал в его объятьях? Мне надо помнить об этом счастье, а я не помню ничего. Может, и был – только мираж? Причудилась любовь и близость. Просто провалился в огромное, нежное. Как бы посмел отказаться от нежности, если она ведет к творчеству? С Серегой я забылся, а с Викой думал. Значит, не любил. Женщины слишком похожи друг на друга – это и заставляет на них думать.  Они меня не расслабляют, не дают мне отдохнуть, они плохо напоминают мне, что я мужчина.  Слишком большой недостаток.

Мне только чудится, будто люблю женщин! Они – только наваждение, не больше.  После близости с ними прихожу в себя – и мир нестерпимо ужасен.  Почему так? Или мое прошлое против меня? Или то, что люблю женщин, разрушает душу? Скорее всего, так.

Что-то с машиной. Не заводить же личного шофера! Охрана – это я понимаю, но повара и шофера просто не потянуть.

Я, наверно, жесток, но только так удерживаюсь на плаву. Светка, та давно летит вниз, хоть заметила только сейчас. Все-таки заметила. Лучше поздно, чем никогда. Мой воображаемый, виртуальный медовый месяц всегда был с ней, а житейский получился с Викой, этой ко всему безразличной, глупой потаскушкой.

И все-таки, мне было хорошо. Творческое озарение в постели? Или простой оргазм?  Что на меня находит? Почему я не хочу быть серьезным? Так мне нужна была эта Вика? Попробовал с ней все, что приходило в голову. Неужели нужна вот такая на все готовая раба? Неужели я так плох? В постели я не был джентльменом. Для чего мне это? Зачем тебе это, субчик – голубчик? Думаешь, репетировать легче будет или посетит вдохновенье?  Фига. Тогда зачем мне это? Мне нужна лишь редкая близость, и все-таки с мужчиной. Нужна именно большая любовь, чего не получается с женщинами.

Будь мой Сережа хоть немного поумнее, разве б это было? Куда он исчезает? Что с ним сейчас?

С Викой было хорошо, но это – не вдохновение; только пародия на «высокие» порывы.  Слишком разные вещи: жизнь и сцена. И вообще, мой секс далеко от меня: он не входит в меня глубоко, а только щекочет чувственность, не утоляя. Сережу хоть вспоминаю без злости.

Певчие всегда немного в стороне, притулились за иконостасом. Жалкие, измученные, убогие, но - настоящие. Мои далекие предки стоят рядом со мной и внимательно слушают. И они, и я – мы все сейчас перед Ним. Для чего? У меня завтра концерт. Перед кем я на сцене? Только перед зрителем или еще и пред Богом?

Неприятное слово «оргазм», но оно достает меня и здесь. Что я такое минуту близости? Я беззащитен и асоциален, а потому не стоит множить эти моменты слабости. Мне это не нужно, мне это неприятно. Ведь социум - это мои друзья, моя родня, слушатели, потребители моего искусства. Да куда же мне без них? В момент экстаза я выхожу из этой семьи, и - где же я? В близости с женщиной мне не хватает огня, экстаза, восторга. Разве талант не складывается из таких неожиданных озарений? На улице просто хочу добра этой равнодушной, даже враждебной толпе, но когда я на сцене, мы – одно! Чудо. Для него и стоит пересиливать тяготы среды. Этого нет в Светке: так и не поймет, куда попала, так и осталась девочкой.  Да, за выходом на сцену – борьба, странные нравы, - но если ты не превозможешь эту гадость, то останешься никем.

Надо бороться, Светулик! Что делать, если это входит в работу. Ты ищешь мужа, а не работы. Может, уже нашла? Всего тебе доброго. Неделю назад я увидел ее афишу на каком-то жалком Доме Культуры  за станцией Тушино.  Как ее туда занесло? Просто стыдно стало. Поет, где придется. Что с ней происходит? Не умеет отстаивать себя. ДК – это был дом искусства, а теперь заброшенный сарай. Хоть тоже на хозрасчете и аренду платит.

Надеется, за мужем будет как за каменной стеной. Все они сначала так думают. А если не получится? Может, уже и рожать собралась. Вот уж кто любит окружать себя бесполезными страхами. Не может без волнения говорить с мужчиной, хоть и самым невзрачным. Бедная! Как жить с такими прибабахами? А вот живет. Небось, залетела, а мне ни гу-гу. Смешно, как бабы любят шебуршаться, что-то изобретать, особенно чувства. Все равно ей больше не с кем пооткровенничать, она мучает себя этой невысказанностью. Как и я. О чем она весь этот год пролялякала с этой дурой Викой? Скорее всего, это любовь не слов, а объятий.

После Вики – муж. Мужлан с густой бородой в русском стиле. Попросту прикроет наши откровенные разговоры.

Чаще всего, родив, забывают сцену. Нет сил на репетиции, тусовки, ночные концерты. Сознательно искала клетку и нашла. Думает, в клетке легче работать. Да ничего подобного. Придешь к ней в гости, а у нее какой-нибудь паршивый Фраскати и обои в подтеках. И на вине экономит. Хоть не такая уж и бедная. Да! Людей надо воспринимать такими, какие они есть. Тут уж ничего не попишешь. Она никогда не могла найти человека, кто бы ей помог. Вика только грабила ее. Я даже знаю, как: по тысчонке. Детишкам на молочишко.

Едва он вышел из церкви, как с десяток нищих ему церемонно поклонились. Он положил несколько мелких монеток сразу в три руки.

-Вы можете мне хоть сколько-то дать? – к нему неожиданно обратился джентльмен в явно прохудившейся одежке.

Впрочем, в его чертах светилось былое благородство.

-Что? - опешил Поспелов. 

-Я из Коломны. Мне домой не добраться.

-Извини, парень, - Александр Ефимович дружески кивнул и решительно зашагал прочь.

Да сколько ж их! Окопались у церкви. Наверняка, прибыльное место. К этому с подбитым глазом подошла какая-то  женщина. Знакомая. Делят добычу.  Я б подавал больше, не будь их так много. Почему у него такое лицо? Мог бы работать учителем в школе. Какая там Коломна! На водку не хватает.

Почему со Светкой так хорошо говорить? Если нет друга или сестры, их изобретаешь. Чтоб не сойти с ума.

Пою, бог знает что, а на прогулках вспоминаю Шумана и Шуберта. Как спасение, из-под земли поднимается музыка. Меньше б удивился, приди она с небес. А то – из бездны! Откуда во мне эти немцы?! Мелодия неожиданно пронизывает насквозь - и останавливаюсь, пораженный ее красотой. Когда начинаешь думать о человеке, он не кажется красивым, а вот мелодия - вне мысли. Поэтому с музыкой еще чувствую, что живу. Слушать музыку в других, в природе, в церкви – всегда хорошо: только в ней освобождаешься от мысли, что жизнь в чем-то просто невыносима. Теперь кажется, будто, пока я не пел в больших залах, жизнь была адом. Почему? Разве тогда не было хорошо на душе?

Все-таки хорошо идти наугад. Про каждого встречного думаешь, это – твой зритель, он любит тебя. Приятное чувство. Наверно, такие иллюзии нужны для полноценной работы.

Он вынул мобильный телефон и еще раз вгляделся в переданное охранником изображение Сени. Отвести его сейчас в милицию, а там можно и судить за шантаж. Поймаю, а что дальше? Больше возни. Просто дурачок. Должен любить Вику, если так рискует ради нее. Судить?! Но какой состав преступления? Его нетути.

Наверно, Серега придет в клуб. Все-таки он находит силы прощать. Мне везет. Я только сейчас понимаю это. И все равно мне не прощают: не прощают как раз то, что везет. Приходится быть членом клуба счастливых и одиноких. Мне уже тридцать восемь. Все труднее держаться на плаву. Это разделяет меня с людьми. Сколько людей не в силах оценить, как много им дано. Они могут только завидовать, только плевать тебе в след. Потому что в лицо не решаются.

Устал, что ли? Вика – приятная зверушка: все время кусается. Пока не укусит, не обнимет, не раскроется. Почему вспомнил эти сцены любви? Наверно, любил на самом деле, а больше не люблю. Здорово сгоняли во Владимир. Несешься по летнему шоссе, и красок столько, что не вмещаются в душу. Владимирка! Та самая, по которой гнали заключенных и везли в Москву икону Владимирской Божьей Матери. Обочина переполнена прекрасными юношами с горящими глазами. Они открывают любовь, а Вика? Так хотелось ее спросить:

-А знаешь, в чем твое призвание? Ты – проститутка.

Нельзя любить женщин: это слишком больно. Никто, как Вика, не мучил меня, никто так не унижал любовью. Это было и с женой, хоть она была полной противоположностью Вики: слишком сдержанной, корректной, с безупречной репутацией среди коллег.

Светка вцепилась в «свово» мужика, потому что считает его «совсем нормальным». Куда нормальнее ее прочих друзей. Меня, к примеру. Думал, она больше не позвонит. Никогда. Плохо, когда все начинают друг друга избегать. Наверняка, он придет на ее концерт. И хорошо! Потом встретимся в ресторане. Если всех не примирять, останешься один.

Как звать ее мужика? Наверно, Василий. «Васенька! Я люблю тебя!». А что? Звучит неплохо. Как было б интересно, если б Вася влюбился в Вику! И муж Василий, и кот Василий. Благодать. Наверняка, Вика припрется и на концерт, и в ресторан.  Потому что дура. Почему ей нравится, когда мне больно? Это есть в женщинах. С виду нежная кошечка, а сама терзает.

Приучить Васюшу ко мне и Вике. Должно получиться. Вика – дерзкая девка. После первой ночи сунул ей сотню баксов. А сколько ей передавала Светка!

Зазвонил мобильник. Поспелов посмотрел, кто звонит.

-Свои! – довольный, определил он.

Он боялся звонков незнакомых людей, тщательно скрывал свой номер и регулярно его менял.

-Александр Ефимович, разглядели этого типа? Он бросается в глаза своей большущей, дурацкой шляпой.

-Разглядел. И впрямь, как пугало какое-то. Деревенщина. Я вернусь минут через двадцать.

-Камеры показывают, этот Семен заходил в наш подъезд три дня назад.

-Спрашивается, для чего? – усмехнулся Поспелов.

-Ему удалось прослушать пару ваших разговоров.

-Как это возможно?

-Вы не всегда кладете трубку!

-Ах, вот как!

-Да, так, Александр Ефимович. Ну, я не думаю, что он успел узнать много, но что-то он знает. Тут моя некомпетентность, - признался охранник. – Не могу же я проверять всех входящих!

-Не переживайте. Пока.

Степа и Света у него дома

-Кто там? – в голосе Степы ясно прозвучало крайнее удивление.

-Я.

-Светка! – он открыл дверь. – Входи.  Да ты что учудила? Это же опасно! Может, этот тип тебя высматривает.

-Уже не высматривает, Степа! Посмотри, какое сообщение пришло только что! Степчик, вот этот идиот, что меня запугивал, - и Светлана протянула мобильный телефон с фотографией Сени.

-Мы даже знаем, как его зовут: Доронин Семен Геннадьевич, - сказала Светлана.

Она устало скинула плащ и уселась в прихожей:

-А я, глупая, всё равно боюсь. Извини, я не выдержала и сама ринулась к тебе. Хотела тебя приятно удивить.

-Ты и удивила. Что-что, а это у тебя получается.

Степан Васильевич ошалело смотрел на нечеткое изображение:

-Невероятно. Как его зовут?

-Семен. Вот именно, что невероятно! Милое, спокойное лицо, а со мной говорил как настоящий бандит. Устала. Дай хоть ноги вытянуть.

-Понимаю. Посиди, посиди. Сапожки что надо.

Он аккуратно расправил и повесил плащ:

-И плащ, и сапоги! Чего ты их надела? Еще не осень. Август только.

-Отстань. По-моему, меня знобит.

-Знобит, так пойдем попьем кофе. Ты ведь не пила, да?

-Конечно, не пила. С кем было пить? С водопроводчиком, что ли? Мы опять заговорили о ремонте. Как ты думаешь, что мне делать?

-С Семеном? Я сделаю то, что ты скажешь. Наверно, возможно избежать скандала.

-Про этого дурака забудь. Я про ремонт. Как ты думаешь, он нужен?

-Так ты уже не боишься его? Молодец.

И Найденов рассудительно посоветовал:

-Конечно, нужен, но где взять такие деньги? Это ж надо пару тысяч баксов. Если их нет, не стоит и затеваться. Что с тобой?

-Со мной? Ничего.

-Я же вижу, что-то не то! Чего ты, Светка. Хочешь что-то сказать?

-Хочу. Угадай, что.

-Светка! – улыбнулся он. - Я, кажется, знаю.

-Ты знаешь? – спокойно переспросила она.

-Да. Ты можешь этого не говорить.

И он выпалил:

-Ты уже на третьем месяце.

-Ты давно заметил?

-Нет, недавно. Прости! Я не решался сказать раньше. А ты не волнуйся: тебе уже нельзя так. Надо беречься. Наверно, это я первым должен был тебе это сказать. Прости. Была у врача?

-Была. Уже два месяца.

-Здорово! В марте он уже будет, наш ребенок. Прости, я не поехал к тебе. Чего-то разленился. Простишь меня?

-Да.

-Я на самом деле вчера весь день носился как взмыленный. Ты позволишь предложить руку и сердце? Я бы сказал это еще лет пять назад, а решаюсь только сейчас.

-Сеньор! Предложение ваше я принимаю. Слушай, я даже не знаю, чего бы я сейчас хотела. Что у тебя есть?

-Простите, сеньора, я не сразу пригласил вас закусить. Самые приятные слова за все десять лет знакомства.

-Почему не сказал раньше? Степчик, это глупо!

-Это не глупо: это – осторожно. Я боялся показаться навязчивым. Так я тебе нравлюсь?

-Да. Как хорошо, что ты розочку поставил, как я просила!

-Стараюсь тебе понравиться. Конечно, я бы раньше предложил руку и сердце, но боялся, что синьора не примет предложение.

-Только это?

-Не только! – Степан смущенно усмехнулся. - Мне казалось, у тебя роман.

Он произнес это многозначительно и с иронией.

-Так ты думал, я тебя обманываю! Но с кем?

-Сама подумай.

-Но я теряюсь в догадках! – засмеялась она. - Откуда ты мог слышать такое?! Просто невероятно! О нас знают больше, чем мы сами.

-Ты хочешь сказать, что была одна?

-Да, - призналась она. – Именно одна. Можешь не сомневаться. Только ты, Степка, всегда спасал от одиночества. С чего ты решил, что я неверна?

-Ты разве не знакома с Поспеловым?

-С Сашей? Ты почему про него спросил?

-Ходят слухи, у вас роман.

-Мало ли, что говорят. Моя мама, моя дорогая Людмила Викентьевна тоже всё решила про мои особые отношения с Сашей. Ее поразило, какой он разный: на сцене жирный и сладкоголосый, а в жизни подтянутый и умный. Даже намекнула мне: мол, чем не муж?

-Он не живет с тобой, Светик?

-Клянусь, нет. Как это возможно, Степан? Он не один. Я даже знаю, с кем он живет.

-Скажи, - потребовал он.

-С одной стороны Виконька, а с другой Сережа, красивенький мальчик.

-Надо же! Но кто они? Певец и певица?

-Нет, конечно.

-Что же она делает?

-Она не певица: она – куда больше: живет с певцами. Это немножко другой жанр. А Сережа – это только Сережа, не больше. Хорошенький мальчик; больше ничего.

Они заржали как сумасшедшие.

-Ну, Светка, у тебя и окружение! В каком же зверинце ты живешь! Что там у вас на  самом деле происходит? – радостно орал Степан. - Пойми, мне эту идею про Поспелова втюхивали лет десять, не меньше! Ты ведь часто выступаешь с ним. И  когда начинался наш роман, вы пели вместе.  Голосит так сладенько-сладенько. Чирикает, будто и не мужик вовсе. Я купил билеты на все твои концерты – их было восемь, что ли – и приносил тебе цветы. Один раз он пытался меня не пропустить. Я ему говорю: «Ты чего, парень?» Я еще подумал: «Что это за чудо в перьях в цветастом пиджаке?».  Потом узнал его по гриму. Чуть с ним не подрался.

-Степа, я прошу тебя, не говори о нас плохо. От тебя мне больно слушать такое. Нас и так  считают мартышками, идиотками, проститутками. Нас слушают и любят, но в нас и плюют. Может, потому и любят, что плюют? Мы для многих кривляки и бездари, которых если и стоит слушать, то только в туалете или в машине, когда она несется сквозь утро и надо, чтобы что-то звучало. Потому что так веселее. Неужели ты не видишь, что моя профессиональная жизнь – бесконечное испытание. Каково жить по законам бизнеса!

-На самом деле, я приятно удивлен. Он так легко вычислил твоего шантажистка, даже вызнал его инициалы. И все равно, он какой-то странный. Почему он любит такие цветастые пиджаки?

-Это его слабость. Он имеет право на слабости, как и все мы.

-Он тебя не домогался?

-Никогда. Что ты! Вообще-то он голубенький и исключение сделал только для «Вики». Так зовут Кузнецову. Это для него дисквалификация: переспать с женщиной. Пойми, Степан: это мой друг! Ты знаешь, что это такое? Вот, например, этот шантажист, что накатывал на меня: он припугивал и Сашку! Утром после тебя позвонила ему, а он и говорит: «Не бойся ты этого шантажиста! Я его вычислил».

-И даже фото на мобильник прислал. Как он его «вычислил»? Значит, у него определитель.

-Определитель и охранник. И камеры слежения: и в доме, и рядом с домом. Очень осторожный.

-Надо же! На сцене такой порхунчик.

-Только на сцене. А в жизни больше похож на бизнесмена. Все на какие-то гастроли катается. Правда, он не гордый: может сгонять и в Удмурдию. Где заплатят, туда и слетает.

-Куда ему столько денег?

-У богатеньких свои заботы. Я познакомилась с ним на концерте в какой-то поганой дэкашке. А потом он помог: протолкнул. У нас никогда не было внерабочих отношений, и нам это обоим нравится. Я мало о нем знаю. По-моему, он ревнив.  Я только, как многие, знаю,  он открыто живет с Сережей. Но это и все, что я знаю. Это его дело.  Он имеет право спать, с кем он хочет. Да хватит о нем! Тогда твои цветы были настоящим подарком. Поверь, до тебя мне никто их не дарил! Это была сказка!

-Тебе не приносили цветы никто, кроме меня?

-Постоянно, как ты, - никто. Ты соблазнял меня довольно профессионально.

-Я все-таки надеюсь, соблазнял тебя больше страстными ночами! – игриво подсказал он. – Одних цветочков тут бы не хватило. Хотя, конечно, они все-таки сделали свое дело. Каждый раз, отпуская тебя, я думал, ты уходишь навсегда. Значит, думал я, она не уверена, что ей нужна моя близость. Не уверена! 

-Я всегда верила, ты любишь, но не связывала это с жизнью. Даже эти совсем наши ночи меня больше пугали, чем привлекали. Я боялась того, что я делаю! Не забывай, что я была мамина дочка, во многом ею и осталась, а моя мама – коммунистка. Тут уж ничего не попишешь.

-А чуда ты не ждала? – улыбнулся он.

-Не ждала. Чудо, если оно есть, если оно бывает - во мне самой. От тебя чуда не жду. Будь нормальным! Это всё, чего я хочу. Мы стареем, в нашей жизни чудес все меньше, а усталости, работы - все больше. Не спасай меня, а просто будь рядом, просто помоги.  Я спрашиваю себя, почему я одна, и отвечаю: Потому что без тебя.

-Здорово! – восхищенно воскликнул он. - Момент, когда твоя любовь тебе ясна до конца и ты знаешь, чего от нее ждать, этот момент – прекрасен. Ты курицу будешь? Я зажарил, как смог.

-Давай. Мне уже нельзя ничего горячительного: допрыгалась.

-Уже август. Через какой-то месяц пойду дожди, а то и грянут холода. В том году пела на День города третьего сентября. Холодрыга была ужасная.

-Этот раз тебя пригласили? – спросил он.

-Да. Дай мне яблочка.

-Антоновка еще не созрела, а другие я не ем.

-Другие не любишь?

-Не люблю, Светка. В рассказе «Деревня» Бунина пьют чай именно с антоновкой.

-Значит, для тебя литературные традиции - прежде всего?

-Конечно. Я сам стараюсь нагнать как можно больше литературы в мое серенькое существование! Чтоб не было слишком скучно.

-Я не знала, что ты любишь литературу.

-Светка, ты просто не заметила этого. Слушай, но я-то для тебя – явно не блестящая пара. Ты могла бы найти звезду! Неужели в твоей жизни не было чего-то невероятного?

-Что ты называешь «невероятным»?

-Твою парижскую эпопею. Расскажи ее еще раз. Я надеюсь услышать новые нюансы.

-Я уже тебе сто раз это рассказывала! Где-то в двадцать, не раньше, я стала различать лица, ринулась в жизнь - и скоро получила все сразу. Это был уже 90 год. Я рванула в Париж и жила там полгода с одним французом. Думала, брошу Россию, но потом мне надоело зависеть от него. Он слушался меня не только в постели, он на самом деле старался меня понять. Я довела мой плохой французский до среднего и - убежала.

-Но почему? Ты разлюбила его?

-И это – тоже. Но куда больше я не выдержала той самой парижской свободы, к которой так рвалась: мне в ней явно не было места. До сих пор не жалею, что удрала. Да, это со мной было, но зачем тебе напоминать о «звезде»?

-Почему нет? Ты была звездой для слишком многих, а теперь ты сияешь лишь для некоторых, зато как они тебя любят!

-Спасибо. Думай так: мне это будет приятно, - но я сама не строю на свой счет каких-то особых иллюзий. «Незабудка» никогда такой уж звездой не была, да и я сама не чувствую себя звездой. Зачем себя тешить какими-то сказками? Сегодня ты – звезда, а завтра тебя все забыли. Знаешь, если откровенно, я слишком бедная для своей среды: у меня нет денег ни на охрану, ни на приличный образ жизни.  Не соответствую! Сашка, к примеру, тот без охраны никуда.

-Видишь, как я ошибался! Мне всегда казалось, ты не одна.

-Не обижай меня глупыми подозрениями! Тебе что, казалось, кого-то я люблю огромной любовью, а тебя – какой-то другой? Что за глупости!

-Мне приятно, что ты меня отчитываешь. Слушай, да ты сто раз права!

-Ты обманут молвой, Степа! Тебе еще тысячу раз скажут, что я сволочь. Но почему? Не потому ли только, что с голым пупом скачу по сцене? А что я могу поделать? Это входит в мою работу. Ты должен сам разобраться, где правда, а где клевета.  

-Представь, этот парень, - она показала на изображение знакомого Вики на экране мобильника, - звонил мне два раза!

-Ты рассказывала. Почему он требовал оставить Вику?

-Потому что сволочь. Ты уверен, я жила с Сашей, а он уверен, я помогла Саше заполучить Вику.

Чтобы  изменить тему, она насмешливо прошептала:

-Признайся, ты сразу, как я пришла, догадался, будет что-то серьезное?

-Я не ждал тебя! Как ты решилась прийти сама? Я-то думал, ты – трусиха. Я не «догадался»: я уже давно верил, что так случится. Такой вот самонадеянный тип, этот твой Степан. Кстати, сегодня очень жарко. Почему в плаще?

-Не знаю.

 -А я знаю. В тебе больше не чувствуется обычной решительности и напора, ты не уверена в себе – и это нормально!  Такой я люблю тебя еще больше. Светунчик, я хочу тебе заранее сказать: все дела по ремонту я беру на себя. Если мы найдем деньги. Помнишь, почему прошлый ремонт у тебя не получился? Потому что ты стала советоваться с мамой, и вас обеих запросто нагрели. По крайней мере, этот раз номер не пройдет: меня не обманешь. Все просчитаем. Если денег не хватит, не будем и затеваться. Хорошо?

Запищал мобильный телефон, и Света бросилась к сумочке:

-Степка, кто-то до меня дозванивается. Скорее всего, по ремонту.

-Договаривайся! В конце передай трубку мне.

-Договаривайся сразу сам!

Она услышала знакомый голос водопроводчика:

-Это вы, Светлана Юрьевна?

-Я.  Виталий Николаевич! Поговорите, пожалуйста, с моим мужем.

-Але! – сказал Степан. - Виталий Николаевич! С вами говорит Степан Васильевич. Ремонт, видимо, предстоит большой. Как вы: справитесь своими силами?

-Не только своими, Степан Васильевич: у меня знакомство в дизайнерской фирме. И материалы могу помочь покупать со склада. Так что сделаем все, что захотите.

-Сегодня суббота. В понедельник приду прямо в фирму: договариваться. Идет?

-Идет. Предварительно все-таки скажу вам: я предварительно уже говорил со Светланой Юрьевной.  Ремонт потянет не меньше, чем на тыщу. Проводка, побелка, закатка потолка. Тыща – это вместе с материалами. Справимся за неделю. За особые желания – особая плата. Вы не против, если вам позвонит еще и шеф фирмы: Чистякова Клара Ивановна.

-Наоборот, так было бы лучше, - ответил Степан.

-Хорошо. Тогда она позвонит.

Виталий Николаевич сообщил адрес фирмы и попрощался:

-До свиданья. Всего доброго вашей жене.

Степан положил записанный адрес  в карман:

-Видишь! Пока говорит о тыще. И тебя женой назвал!

-Он опережает события. Но это же без разводиков! Обои хочу простые: веселенькие, с приятным узорчиком.

-Обои-то копейки, а вот что за «разводики»?

-На потолке!

-Эти загогулины могут стоить дорого.

-Но я их хочу! Имею я право хотеть? Как здорово, что ты согласился помочь с ремонтом: он нужен для нас! Представь, ты приедешь в какую-то развалюху!

-Что?! Ты хочешь, чтоб я жил у тебя?

-Конечно. А твою сдадим.

-Почему ты так говоришь? – спросил он. - Может, ты знаешь о моем долге?

-Догадываюсь. Я знаю, ты покупал эту квартиру. Неужели успел всё выплатить? Не может быть! – сказала Светлана Юрьевна.

-Да, у меня должок. Небольшой, но все-таки. Жене я решусь даже назвать сумму: десять тысяч баксов.

-Разве не лучше поскорей его отдать? – вкрадчиво спросила она. - Глупо не сдавать квартиры, если их несколько. Говорят, и в Европе миллионы живут так.

-Я знаю, - дружески оборвал он. – Тут мы легко договоримся.

Он смотрел на Светлану, улыбаясь, и не решался продолжить разговор.

-Чего ты молчишь, Степка?

-С квартирой вопрос утрясли, но есть еще один большой вопросик. Кажется, самый важный.

-О чем? – искренне удивилась она.

-Как ты думаешь? - он хитро улыбался.

-Слушай, да говори прямо!

-Скажи, а, правда, что ты пишешь? - Степан Васильевич округлил глаза, изображая притворный ужас.

-Я?! – она попыталась отвертеться. - Да ты что? Хватит о литературе.

-Светка, но это смешно! Я ведь твой муж. Я могу знать это.

-Мне стыдно. Я на самом деле пишу, и мне стыдно за мою галиматью. Стыдно. Не напоминай мне об этом лишний раз.

-Не стоит стесняться, любимая: я и так всё знаю.

Старинное слово «любимая» заставило ее улыбнуться.

-Да не смейся ты! Я выловил в интернете твои записки. Хочешь ты этого или нет, ты – известный интернетный автор. Этот Семен прочел твои письма – и поэтому шантажировал тебя. Он не понимал, что это только твои фантазии.

-Так ты понимаешь это? – обрадовалась она.

-Конечно! Милая моя фантазерка! Ты известней, чем ты думаешь.

-Но почему я сама не знаю об этом?

-Такова она, эта самая «сетевая культура»! Интернет переполнен пошлятиной, в нем миллионы авторов, так что ничего удивительного, что человеку приписывается всё, что угодно, а он даже не знает об этом.

-Бред какой-то!

-Я ни минуты не верил, что это написано тобой. Тебе приписывают свинство! Правильно! Теперь если и можно заработать, то только на свинстве. Ты стала частью массовой культуры. Ничего не поделаешь. Назвался груздем – полезай в кузов. Все-таки, ты пишешь, и многое из того, что приписывается тебе, на самом деле твоё. Именно твоё!  Так вот, заинька ты моя: ты талантлива. У тебя ужасный, черный, современный юмор! Ты даже не подозреваешь, какой у тебя талант! Ты можешь писать и этим зарабатывать большие деньги. Не хуже всех этих бойких дамчатушек, чьи книженции продаются на каждом углу.

-С чего ты взял?

-Хочешь, я прочту тебе твой кусок, всех рассмешивший?

-Откуда ты его взял?

-Да из компьютера! Откуда еще? Смотри.

Он достал карманный компьютер и прочел:

-Твои страстные ласки мучают меня! Я вся горю. Что ты делаешь, безумец?

Она не могла признаться, что все его откровенные разговоры были для нее пыткой: она слишком сильно боялась своего прошлого, слишком мало доверяла себе, чтоб говорить о себе хоть сколько-нибудь откровенно.

-Хочешь, я тебе докажу, что люблю тебя! – задыхаясь от счастья, сказала она.

-Пожалуйста, докажи.

-Я сделаю для тебя сейчас такое, что делают только проститутки и за большие деньги.

-Пожалуйста, сделай это! – взмолился он.

Ты себе не представляешь, как этот кусок всем понравился! Теперь ко мне каждый день подходит диспетчер Танька и говорит: «Степа! Я тебя прошу: давай я сделаю для тебя сейчас такое, что делают только проститутки и за большие деньги.  У тебя при себе тыща баксов?». Подходят ребята, все ха-ха-ха, ха-ха-ха, обсуждаем какой-то пикантный детективчик – и работать куда легче. Слушай, Светик: ты на таком стиле разбогатеешь! Это же как раз литература-для-транспорта. Представь: люди едут на работу и читают эту безобидную дребедень. Что тут плохого? Никак пригорюнилась, красна девица?

-Это не я писала, Степа!

-А кто?

-Не знаю. Не я.

-Но это есть на твоем сайте! Так что признайся, что ты.

Она не согласилась:

-Эта слабость была бы слишком недостойной.  

-Я тебе скажу яснее: иные слабости – на вес золота. Чем ты хуже этих вездесущих баб, что заполонили весь книжный рынок?! И ты куй деньгу! А почему нет? Я читал эти листки и понимал, какая ты у меня талантливая! Знаешь, как это приятно? Смотри, вот еще кусок.

Потом, уже после всех нежностей он смотрел футбол. За окном растаял свет дня, и, казалось, не было разговора, так много значившего для них.

-Что ты все футбол-то смотришь? Предложи кофе.

-Сейчас! Это решающий матч, понимаешь?

Совсем недавно мы задернули шторы, - подумала она, - и предались милому, приятному распутству, но мне все казалось необычным. Какой важный день. Неужели такие дни забываются? Кажется, Время стояло в изголовье дивана и насмешливо смотрело на меня. А мне было не до смеха.

-Это тоже приписывается мне?

-Да. Очень похоже, ты сама описала наши отношения. Да это шедевр, Светик! Надоест носиться по сцене – пиши. Ты не думай: мы - не вульгарны. Мы только такие, как надо. Этот мир нас не смешит. Что нам остается, как не смешить самих себя? Вот мы и пишем. Я ведь вижу, как тебе одиноко, так что никакой такой так называемой «культурной среды» не существует! Это мираж. У тебя друзья по работе, у меня друзья по работе, а на самом деле мы до конца одни. Пиши! Это забавно, но важнее, что  эти глупые строчки несут уверенность в себе и освобождение от других. Я вот тоже пишу, но только потому, что моя работа – грубая. Душу отвести негде – вот и пишу. Пишу просто так, а главное – другое: главное, что люблю тебя.

-Давай после всей этой «литературы» не говорить о любви! Мне эти писания  неприятны, я хочу простоты и искренности. Лучше б ты, Степчик, говорил о любви в жизни: пусть сбивчиво, пусть кое-как, - но по-настоящему и много.

-Как? Уверяю тебя: что ни скажи, получится фальшиво.  В уме я постоянно говорю: «Я просто люблю тебя. Как здорово, что в тебе уже шевелится наша общая жизнь: наше продолжение, наше будущее». Чувствуешь, как это будет неискренне, если произнести?  Такая эпоха: всё, что говорится, слишком похоже на ложь.

-Это всё ты написал. Сам. Именно ты. Почему ты не скажешь этого прямо?

-Потому что я бездарен.

-И все-таки это хорошо! Пусть бездарно, топорно, скучно, но хорошо. Всё равно говори о любви, Стёпчик! Я прошу. Это надо, потому что это – жизнь.

-Знаешь, что я думал после каждой встречи с тобой? Как было бы здорово записать весь наш разговор, напечатать и повесить в рамочке.

-Спасибо. Но что говорить о таких пустяках, как литература! Да, я что-то пишу для души, но мне стыдно за мою слабость. Может, этот недостаток искупает то, что ни в грош не ставлю свои опусы. Но их никто не читал!

-Дай прочесть мне!

-Степа, мне стыдно! Забавно, что в компьютере кто-то за меня пишет роман. Забавно, но и неприятно. Всё-таки, слабости надо скрывать. На то они и слабости.

-Милая моя Незабудка! Оправдывай свою репутацию: пиши! Представь, твой опус прочтет твой будущий издатель! Придет к тебе и скажет: «Мы сколотим целое состояние на вашей литературе, дорогая Светлана Юрьевна!». И уж ты не какая-нибудь там «Петрова» или «Не-пойми-что», но найди имя погромче: такое, чтобы все ахнули. К примеру, назови себя, как мать Петра Первого: Натальей Нарышкиной.

-Степа, хватит!

-Я буду писать за тебя, я! Только дай использовать твой псевдоним.

-Этого нельзя делать! Не надо тебе этих странных «изысков»!

-Почему «не надо»? Как раз наоборот: всё можно! Твой стиль – утопать в приятных деталях. Это у тебя получается. Меня за чокнутого считали, пока не прочитал твой кусок о «безумной страсти». Сразу стал своим. У нас один родственник начальника работает. Деловой парень, но как он шутит! Придет какая-нибудь девушка, а он: Что за бабца неслыханной красы к нам привели? А давайте-ка на него посмотрим! И пошло, и поехало!

-Ты мог бы и не рассказывать обо всех этих низостях!

-Прости, но мне больше некому. Что я могу изменить в этом? Я потому и люблю тебя, что ты не такая, ты из совсем другого теста. Почему ты раньше не вышла замуж?

-Поздно тебя встретила.

-А серьезно, Светка?

-Один раз мне предложили, а я побоялась.

-Ну, расскажи, расскажи. Кто он?

-Ты знаешь Кутепова?

-Конечно. Фотограф.

-Я его встретила еще двадцать лет назад, когда я только начинала петь. Федя теперь известен, его фото во всех модных журналах, а в прошлом году, когда встретились на какой-то тусовке, он снисходительно улыбнулся и даже не подошел. Понимает, что мы на разных уровнях. Знаешь, вчера я в темноте села к зеркалу, и вдруг оно так огромно, высокомерно посмотрело на меня, что я испугалась. Казалось, вот-вот – и оно предстанет изящным кавалером, который вежливо заговорит.

-Фантазии приятной дамы.

-И оно мне говорит: Что с тобой, странная, поющая девушка? Ты захотела стать взрослой?

-Зеркало на самом деле чудесное.

-Еще прабабушкино, Степа. Чудом переплыло весь двадцатый век! Для чего, спрашивается? Думаю, чтоб охранять мою душу. 

-У кого подкова на счастье, а у тебя – зеркало бабушки. Почему б тебе, Светунчик, не увидеть в нём свои жгучие, черные глаза?  Кой-кого они заворожили.

-Ты не рассказывал обо мне на работе?

-Нет, конечно. Я о тебе никогда никому не рассказывал. Поговаривают, у Найденова есть любовница, но кто она, никто не знает. Мы можем говорить обо всём! Забыть свой возраст – и просто любить! Я не надеялся еще раз испытать такое.

-А вчера? Разве вчера ты не чувствовал то же самое?

-Нет. Я не верил, что ты меня любишь. Так и не поверил бы, если б не женился. Я понимаю, что это глупо, но как же иначе? Итак, мы вместе пишем роман.

-С чего ты взял?

-У меня и сюжет есть, и написано много.

-Что за сюжет?

-Вот слушай.

Электротехник Василий Петрович любит свою супругу и работу, но он не подозревает, что его настоящее призвание – гомосексуализм. Его законная супруга Аполлинария Сергеевна – мирная  учительница русской литературы. Ее волосы туго стянуты в узел, она всегда не смотрит, а выглядывает – и выглядывает даже не строго, но мрачно.

-Зачем ты? Это низость!

-Совсем нет! Так нужно, чтоб нас читали – и всё. Любимая моя Светочка! Все, что ты делаешь, меня восхищает. Мне не кажется, что ты – из другого мира, с иной планеты. Чем больше ты рассказываешь о себе, тем ты ближе. Поэтому мне так хорошо бесконечно говорить с тобой. Вот мы будем жить вместе – и будем говорить с утра до вечера. И этот дурацкий роман нас сделает ближе. Потому что нельзя говорить только о проблемах! Теперь: почему гомик?! Объясняю. Пойми, в сознании массового русского читателя гомик – это смешно. И ты, и я знаем это. Надо писать о том, что смешно, потому что такое захотят читать!

Как-то Василий Петрович приходит к гомику Вите чинить проводку, они выпивают три банки пива и сильно сближаются.   Витя нежно обнимает Василия Петровича, и тот с ужасом понимает, что ему это приятно. В порыве откровения он рассказывает о супруге Аполлинарии Сергеевне, как порой с ней нелегко, как мало она зарабатывает, будучи учительницей – и Витя обещает ему помочь. Как? Да познакомить с интересной женщиной Валечкой Дурыкиной, что работает завмагом в продуктовом магазине. Он коварно не сообщает, что Валя – бисексуалка!  Однажды Валя продает Аполлинарии с десяток банок сгущенки значительно дешевле розничной цены и предлагает встретиться у знакомого Вити.

-Это твое мужское воображение! Оно не идет дальше сгущенки!

-А ты что предлагаешь?

-Хотя бы французское вино! Завезли всего пять ящиков.

-Очень смешно. Молодец. Тебе не смешно?

-Очень смешно.

-Вот видишь! Хорошо, про сгущенку я не буду. Пока не забыл: ставя гомика в центр повествования, мы указываем на главное: наш мир – мужчин, а не женщин. Мир насилия, а не слабости. Хочешь хоть чего-то добиться, будь мужчиной, хоть ты и женщина. Вот какая идея!

Аполлинария знакомит мужа с Валей, смутно надеясь, что она уведет мужа – и тогда можно будет прописать к себе дочь с ребенком от первого брака. В свою очередь, Василий Петрович сводит Аполлинарию и Валю в надежде, что та поможет ей уйти из школы и наконец-то зарабатывать хоть какие-то деньги. Он также хотел бы ее сближения с Вовой: возможно, она перекует гомика в нормального мужика и тогда поселится у него.

Потом следуют любовные сцены. Знаешь, всего удивительнее, так это то, что Василий Петрович и Аполлинария Сергеевна по-настоящему сблизились!

-После всех измен?

-Да.

-Степа, я обижусь!

-Но мы же договорились: это – только литература, только шутка! Но это не только смешно, Света: это – то, что надо. Это литература, которую можно продать. Давай напишем роман и хоть немножко заработаем. Мы очень бедные, у нас нет выхода, как что-то предпринять!

-Ты прав, что мы бедные. Тут ты прав. Но с чего ты взял, что у нас получится? Да, мы оба любим писать, но оба – только графоманы.

-А эти «писателки» – не графоманы? Почему ты ставишь себя так низко?

-Я – низко?! Нет, Степа. Я только реально смотрю на вещи. Я пишу о любви всерьез, но когда перечитываю, вижу, что это пародия. Смотри. Я тебе прочитаю.

Нежность ко всему миру чувствуешь в объятиях кого-то одного. Почему всегда так: приходит один и заменяет всех? И уже думаешь, какой этот человек особенно хрупкий, особенно нежный. А вся нежность достается ему, то есть тем мечтаниям, которые он во мне пробуждает. А с другой стороны, нежность - какой-то странный, невразумительный порыв. Больше всего нежности на сцене. Сколько еще пропою? Год, два, десять? На всю жизнь меня явно не хватит, а вот нежной буду до конца. Когда я решилась сказать ему «мой любимый», «мой единственный»? Он холодно ответил: «Женщины много думают об этом. Слишком много». Я принесла ему всю себя, всю свою огромную душу. Любимый! – сказала я. - Я когда-то думала, защищает только творчество, только работа. Как я ошиблась! Только любовь еще может спасти меня.

Разве это не пародия? Степа, а ведь это написала я!

-Да, пародия, но особенная. Если хочешь, чудесная пародия: читателю видно, как искренность становится пошлятиной; сам процесс этого превращения. Эта черта  нашего романа привлечет современного читателя, это для него не слишком тонко.

-А написано из лучших чувств! Почему так? Я не хочу ни над чем смеяться, но у меня получается. Противно. Я думаю: «Побыть бы звездой! Ну, хоть немножко. Немножко этой небесной, доверчивой нежности. Небо зовет меня, нежно касается, - но что скажу на его зов? Я только плачу, только прошусь в его спасительную высоту». Разве это не нормальные чувства? Но я боюсь об этом писать: получится похабщина. Я подумала: «Любимый! Я сделаю всё, чтоб тебе было хорошо!», - а получился тот дурацкий кусок про проституток.

-Видишь! Почему дурацкий? Умей посмеяться над собой. Это же очень смешно! Привыкни к своему дару! Пойми, как это смешно, и – смейся! Самое ценное – это адекватная реакция. Из этого смеха мы напишем роман, издадим и, уверяю тебя, что-то заработаем. Ты пишешь: «Она вышла на балкон, и небо предстало блистательным и близким. Его темнота была прошита серебряными ниточками звезд, источающими нежность и счастье». Это всё приторно и неверно, зато в духе времени. Давай используем тот простой факт, что мы живем именно в этом времени. Или давай оформим тот же материал под исторический роман. Вот смотри.

Сколько у меня было мужчин, сколько ночей любви, - думала княжна, тревожно расхаживая по светелке, - а только месяц назад захотелось навсегда остаться с бояричем. Встретиться с ним и проговорить целую жизнь! Как нежно при встрече светится его взгляд! Но кто его отец? Говорят, какой-то стременной боярин. И мать из Коломны и видела Романовых, когда они еще не пришли к власти. Только б одобрила матушка такой брак, а я готова хоть сейчас.

-Степка, это глупо, но здорово. Ты, когда пишешь, шутишь.  Я не знаю, талант это у тебя или что.

-Ты не права, что стесняешься своих шуток: зачем стесняться таланта?  Талант кособокий, как и все наше время, но талант. Ты мне сказала, будто я люблю литературу. Зачем эти громкие слова! Кстати, когда-то в молодости мой рассказ в Литературный институт прошел по конкурсу, я мог бы поступать.

-А ты что же? Не захотел?

-Хм! Сейчас умер бы с голоду.

И вдруг он спохватился:

-Ты заметила, я даже не смотрю футбол!

-Какая сила воли!

-Если б только футбол, а то и трахнуться забыли! Вот какие мы интересные люди! Я не верил, ты хоть когда-нибудь решишься пойти на сближение. Ты не представляешь, какой для меня это подарок! Ты просто не представляешь! Я ведь на самом деле много лет тебя люблю. Ты юнна и прелестна.

-Почему ты произносишь два «н» в «юнна»?

-Ты часто говорила это слово именно так. Кстати, поэтому оно мне так нравится.

-Я совсем не юная. Сорок лет. Бабка старая.

-Светка, да с чего ты взяла? Кому придет в голову, что тебе сорок? Что ты придумываешь?

Она включила телевизор:

-Смотри свой футбол, но меня обнимай.

Он поцеловал ее пальцы и спросил:

-А это тебе нравится?

-Конечно. Какой счет?

-Еще десять минут до конца второго тайма, а уже три два. Ладно, ладно! Не смейся.

-Три два или два четыре - не все ли равно?

-Дурочка! Что ты говоришь! От этого зависит настроение миллионов людей.

-Я знаю. Это очень глупо: то, что я говорю?

-Чушь несусветная, но тебе идет. Помнишь, у тебя были огромные черные очки и такой же чернющий жакет.  Ты куда это дела?

-Теперь не ношу.

Он открыл какой-то файл и прочитал:

Зачем я это делала? Думала, дура, любовные отношения с женщиной - это навсегда.  Была глупой! Все проходит, мой дорогая!  Жажда быть нормальной куда больше желания какой-то там невероятной любви.  Это была пустая  мечта, а теперь я освобождаюсь от собственных фантазий.

-Это точно мои строчки! – удивилась Света. - Опять роман!

-Не говори. И с чего я взял, что я – творческий человек?

 Тут он спохватился:

-Слушай! А мне ведь надо ехать к маме! От нее – прямо на дежурство. Я всё оттягивал да оттягивал, а больше тянуть некуда.

-Светка, меня только смущает вот что: я ведь ничего о тебе не знаю! Ну, рассказала ты о своем французе, - а что дальше? Просто ничего. Мне хорошо с тобой, но теперь, раз я – твой муж, расскажи о себе. Расскажи о себе много, расскажи о себе всё. Ничегошеньки о тебе не знаю. Не знаю даже, где ты родилась. Где-то на Урале?

-Разве я не говорила? В Кемерово.

-Да ты что, Светка! Я всегда думал, ты подмосковная. Кемерово?! Кажется, какой-то шахтерский район.

-Я сюда приехала в восемьдесят четвертом, двадцать лет назад.

-Так вот взяла и приехала?

-Да. Поступила в Институт Культуры, нигде не устроилась и стала петь. Опять мне ехать в метро! Больше всего устаю от него. Ты себе не представляешь! Приятно думать, тебя увижу, а в вагоне такой ужасный, душераздирающий скрежет. Я заболеваю. Я никогда не привыкну к этой преисподней!

-Ну! Ты уж красок не пожалеешь.

-Просто ходить по Москве тоже больше не люблю: она стала опасной. Я ее боюсь.

-И я боюсь. Что у тебя с машиной? Ты, вроде, ее сломала?

-Нет. Лишили прав. Чинить ее тоже надо. Деньги есть, но я хотела б их шарахнуть на ремонт квартиры. Как ты думаешь? Я права?

-Про ремонт давно всё решили! Не беспокойся.

-Спасибо, Степа. Мне нужны союзники, понимаешь! Приедет мама и будет мешать. Одной мне ее не одолеть, а на пару мы с ней справимся. Слушай, это ведь плохо, что я бедная, да?

-Какая ты бедная? Ты что, бабушка, что живет на пятьдесят баксов в месяц? У тебя сколько в среднем в месяц получается?

-Я не знаю.

-Как это?!

-Я не считала. Когда денег не хватает, я стараюсь меньше тратить. Но считать не считаю: не умею.

-Какой ты легкомысленный бабец, Светка! Миллионы сводят концы с концами, а она и в ус не дует. Поживешь пока без тачки. Чего ты так не любишь общественный транспорт?

-В метро я не понимаю, что со мной происходит. Вот сегодня. Вхожу. Мне так хорошо.  Сейчас, думаю, тебя увижу, а поезд, чудится, летит в бездну. Спуститься в эту бездну для меня целое событие. Мне больно чувствовать, что не могу любить тебя в метро. Я там только еду, а чувств уже никаких нет. Не вижу лиц, не испытываю ни к кому жалости, и совсем забываю, что я - женщина. Пугает отъединение от мира, его открытая враждебность. Что не узнаю себя, неприятно. А еще: там я несвободна. Какая тут независимость, если кто-то прислонился к тебе спиной. Я хочу быть свободной: и на улице, и в квартире, и на сцене, и в постели. Везде! А в метро такой свободы не получается. Тут ни независимости, ни свободы.

-Ух ты! Целая лекция. Я понимаю. Что тут сделаешь? Это в тебе от твоей деревни. Извини, я не хочу тебя обидеть. Но ты робкая для Москвы. Все-таки, москвички, они немножко другие. И потом, по-моему, ты путаешь! Сама не знаешь, отчего тебе тяжело. Ты же артистка! Я не верил, что тебе, как всем, это так уж нужно: семья, ребенок, муж. Но я абсолютно уверен, абсолютно: ты мне нужна. Ведь у меня никогда не было хоть какого-то покоя. Даже в той семье, что у меня была. Потому и сбежал. Хоть на самом деле, если честно, мне там просто не было места. Когда прикатываю с подарками, мне рады. Жена так никого и не нашла.

-Что с ней сейчас?

-Никуда не исчезла. Живет – поживает.

-Почему вы расстались? Только потому, что не было покоя?

-Какой вопрос! Не думал, что доживу до него, - улыбнулся Степан Васильевич. – Я-то  боялся, мы идем на сближение только по сексуальной части. Хорошо, что это не так! Мне это нравится.

-Тебе приятна эта откровенность?

-Я больше не могу без нее. Я так рад нашему ребенку. Я уверен, что он будет! Хочу попробовать еще раз. Я надеюсь! Я уверен, что всё получится хорошо. Для меня семейная жизнь – это откровенность. Мне всегда с тобой приятно, но я все же не надеялся, что переступим черту так скоро. Мне это приятно.

-Что тебе приятно?

-Любить. Любить тебя. Очень приятно.

-Степа, а когда мы встречались раз в год, ты, что, не любил меня? Слушай, выпьем еще чего-нибудь, а? – вдруг весело предложила она.

-Мы уже и так нализались.

Она подошла к окну.

-Даже не верится: так тихо. Хороший район.

-Не скажи. Если шумят, включаю своего Баха. Смотри, французское вино, - он протянул бутылку. – Я не очень разбираюсь в таких вещах, просто купил подороже. Мне очень нравится.

-Наливай.

-Сейчас. Я хочу тебе ответить. Я любил тебя, но, по-моему, мало: только на тот вечер, пока мы  вместе. Любить на всю жизнь? С женой этого не получилось. Может, с тобой получится. Я не хочу любить ненадолго. Любить навсегда – это куда интересней. Я не надеялся, что нашей любви будет так много, что она захватит всего меня.

-Признайся, у тебя были еще такие Светы.  Кроме жены.

-Ничего подобного. Ты и жена. Больше никого.

-Степка! А жене ты обо мне не рассказал?

-Нет. Мы давно не откровенничаем. Понимаешь, это бывшая жена. Я б ее забыл, но не могу не подкидывать сыну! Мне его жалко. Жену – не жалко. Хоть она и просит ее пожалеть. Я уже третий месяц ничего им не даю. У самого долг!

–Знаешь, - сказал он, - чего ты раньше не спрашивала об этом? Мне так приятно видеть, что тебе это интересно.

-Стеснялась.

-Вот! Я думал, ты не хотела знать. Думал, тебе это скучно!

-Нет, Степчик, нет! Ты – необыкновенный. Ты просто не знаешь, какой ты хороший. Я давно хотела тебе сказать о любви, но ты ведь мужчина: ты обязан говорить первый. Все-таки, инициатива должна оставаться за тобой. Мы, женщины, боимся насмешек, нам не хватает уверенности в себе. Теперь я вижу, и тебе ее не хватает. Раньше мы никогда не могли разговориться, ты заметил? Нам всегда было приятно заниматься любовью, и я не верила, что мы сможем переступить эту черту.

-Какую?

-Помнишь как пишет Ахматова? «Есть в близости людей опасная черта». А Пушкин? «Но недоступная черта меж нами есть».

-Видишь! Если б я знал, что ты такая умная, я бы врал тебе меньше.

-Так ты врал?

-Да. Со страха тебя потерять.

-Когда ты врал? Я не помню.

-Помнишь, я тебе заливал, я, мол, большой начальник, очень занятый человек, и всё, что могу себе позволить, - это флиртик с какой-нибудь сотрудницей. Тебя устраивала эта версия.

-Почему устраивала? Совсем нет. Просто, я верила, ты говоришь правду. Начальник так начальник! Ты всегда приносил какой-то странный цветок. Я так и не знаю, как он называется. Я не решалась спросить, где ты его достаешь. Потом в фильме Феллини «Корабль плывет» я увидела страстного поклонника умершей оперной дивы: он каждый день приносил к ее портрету невиданный, редкий цветок. Мне было приятно думать, что и ты столь же искренне мне поклоняешься. Это была, если хочешь, моя мечта. И что? Она сбылась. Что это за цветок? Сейчас ты его не назовешь?

-Нет, не назову.

-Но почему, Степа?

-Потому что сам не знаю. Я видел, как тебе нравится цветок, и почему-то думал, что ты звезда только на сцене, а в глубине души скромная девушка, равнодушная к роскоши.

-Степа, у меня тоже есть вопросы.

-Задавай.

-Я боюсь испортить отношения.

-Да хватит тебе! Говори.

-Ты был женат.

-И что?

-Что твоя жена, что твой сын? Ты поддерживаешь с ними отношения?

-Она работает в цветочном магазине, Витя учится в институте. Чего тебя еще интересует?

-Там благополучно?

-Знаешь, Светка, мне по большому счету всё равно. Получает она мало: все зависит от того, кто ее нанимает. Магазин, как ты понимаешь, на рынке, так что ей не позавидуешь!

-Постоянно жалуется, что бедная, - усмехнулся Степан Васильевич. - Она тоже не москвичка, так что при разводе я оставил ей и сыну жилплощадь. Мы развелись, потому что она считала меня слишком плохим отцом. В ее глазах это слишком большой недостаток. Больше некуда. Сын всегда был главным в выяснениях наших отношений. Постоянная головная боль. Мы и сейчас не знаем, что с ним делать. Работает то там, то сям. Ему уже двадцать два года! В конце концов, он уже сам должен зарабатывать себе на жизнь. Если это у него не получается, это его проблемы. Из него на самом деле ничего не вышло! Жена считает меня виноватым и постоянно мне звонит, постоянно выпрашивает деньги. Она чувствует, что-то произошло. Не знает, что мы последние три месяца резко пошли на сближение: видимся чуть не каждый день. Я даже надеюсь, всю оставшуюся жизнь мы будем видеться каждый день. Договорились?  - и он осторожно ее обнял.

-А мама у тебя какая? Ты избегал говорить о ней.

-Света, может, мы немножко приляжем? Ну, немножечко.

-Представь: жена оттяпала квартиру мамы, - так что ей пришлось покупать. Купила!!  Можешь не поверить: в советских банках она потеряла пятьдесят тысяч!

-Фантастика!

-Ты бы знала, какой у нас был траур в начале девяностых! Мы вдруг лишились всего.

-Твой сын, конечно, претендует на эту квартиру.

-Не думаю. Он желает мне добра. Эту квартиру я купил в начале девяностых, когда недвижимость в Москве еще не была такой баснословно дорогой. Знаешь, как можно отдать мой долг? Перееду к тебе, а квартиру сдадим на пару лет.  Вот и десять тысяч. Только б провернуть ремонт.

-Ремонт, а потом ты как раз и наведешь у меня порядок! Я ведь видела, как ты морщишься от пятен на стенах, от залежей непонятно чего в холодильнике… Твоя квартира в хорошем районе!

-Мне надо к маме! - спохватился он.  -  А ты куда? На репетицию?

-Да. Когда вернешься?

-Я сюда больше не вернусь: посижу у нее – и поеду на работу. Хочешь, подброшу на репетицию?

-Поезжай прямо к ней.  Как ее звать?

-Елена Васильевна. А твою как?

-Людмила Викентьевна.

-Где ты сейчас будешь петь? Может быть, дома?

-Никогда не пою дома; только немножко распеваюсь. Репетиции всегда в зале. Никакие соседи моей техники не выдержат. Твоя мама потянет на няню нашего ребенка? Моя нет.

-Я что-то не уверен.

-Степа! Нам не потянуть няню по деньгам. Втроем в нашей квартире будет тесно.

Моя Людмила Викентьевна могла бы продать квартиру в Кемерово и переехать ко мне, но только представь, какой это будет ад! Сегодня же позвоню ей. Если позднее, после рождения, мы потеряем союзника. Ну, нам надо разбегаться в разные стороны. Степочка, будь хорошим! Я тебя прошу. Ты изо всех сил старался мне понравиться, наши свидания были такими романтичными! Всегда столько цветов! И на мои концерты, и на наши свидания! Оставайся таким. Я побежала.

-Что с тобой? - неожиданно спросил он.

-Со мной? Мне хорошо, Степка.

-Ты плачешь.

-Что за шутки! Не выдумывай.

-Я тебе говорю! – улыбался он. - Тут два варианта: или от счастья, или совесть мучает.

-У меня слезы на лице?

-Да. Потрогай.

Семен и Вика на его съемной квартире

Семен, выйдя из метро, на ходу закурил и направился к кафе. Двадцатилетний юноша, в своей корректной и довольно дорогой шляпе он походил на этакого конквистадора. Покоритель Москвы! Его это ничуть не смущало. Какие рынки! Огромные толпы с  охраной на входе. Уже много купил, но еще не все. Болтайся по этой гребаной столице. Без Вики не согласился б ехать в такую даль. Интересно, она-то хоть меня помнит? Что она вообще помнит? Если она расскажет обо мне - и охранник Поспелова просто набьет мне морду? Не похоже, чтоб они дружили на самом деле. Вика для них – девка для постели, не больше. Или я ничего не понимаю в жизни.

Не похоже, что он, с его бархатным голоском, будет кого-то на меня науськивать. Вика не должна чувствовать себя, как дома, ни в его постели, ни в этой самой «столице». Не должна.

Из ее переписки со «Светиком» Семен знал, где она живет! Даже не скрывали. Или не сумели  скрыть? «Сашка» - самый близкий друг «Светика», так что пришлось прослушать и его телефон. Что ж, постоял на лестнице, пока не заметил камеру. Рассказать Вике, что «Сашик» о ней думает? Посмотрим.

Сколько огромных, подавляющих роскошью и размерами зданий. За счет кого построено все это великолепие? Эти москвичи, они грабят всю страну. Рай для десяти процентов. А остальные девяносто? Нам что, сдохнуть? Вся страна кормит этого огромного, ненавистного спрута.

Что ему скажу, если встречу? «Поспелов Александр Ефимович! Ты, сволочь, убил молодость Вики, унизил ее и развратил». Если понадобится, я пристрелю и его, и эту курву Незабудку. Вас ничто не защитит, сволочи. Никакие кодовые замки, никакая охрана.

Вот и моя  кафешка. Он зашел и сразу заметил Вику.

-Привет! Очнулась? – Семен смотрел ей в лицо и улыбался.

Она стала еще красивей, - подумал он. – Сказать ей? Неужели она не понимает, зачем я приехал в Москву?

-Привет, Сенька! Это ты? Ты чего в такой шляпе?

Столько страха и недоверия было в ее осторожной улыбке, что Семен остановился и внимательно посмотрел ей в глаза.

-Тебе не нравится? – осторожно спросил он.

-Да нет. Просто необычно. Сенька, – с тревогой спросила она,  - ты почему всем позвонил?  Мог бы одной мне: этого бы хватило.

-Думаю, не хватило б. Они б тебя не отпустили. Я перестраховался.

-Да ты что? – она изменилась в лице. – Ты что, Сенька? Ты в своем уме? Зачем ты это сделал? Ты что, не понимаешь, что тебя уже вычислили? Поспелов так и сказал: Катись к своему другу Сене, а сюда не приходи.

-Значит, он уже все обо мне знает?! Очень интересно. Может, в меня уже целится снайпер? Очень интересно.

-Сеня, я не знаю, на что они способны! Просто не знаю.

-По-моему, ты придумываешь страхи, а они, твои якобы «друзья», этим пользуются. В любом случае завтра вечером вместе поедем в Торжок. Прямо на нашей машине.

-У тебя есть машина?

-Есть. Но в Москве я на тачке от фирмы. Прикатили за товаром.  Представляешь, как обрадуется Валентина Анисимовна.

Впервые за целый год прозвучало имя матери, и это испугало Вику.

-Вы чего, - испуганно спросила она, - сговорились меня уничтожить, ты и мама? Что за «заговор века»? Я совсем не просила Валентину Анисимовну обо мне беспокоиться.

-Все пути отрезаны, Вика.  «Свете» я тоже звонил. Еще две недели назад.

-Ты что наделал, сумасшедший?

Она инстинктивно изо всей силы толкнула его в плечо, но он не только не увернулся, а отточенным движением схватил ее за запястье. Это выглядело не как выяснение отношений, но обычный разговор, на который никто не обратил внимания.

-Что? – строго и спокойно сказал он. – Ты чего хочешь? Сиди спокойно. Я пока отпускаю твою руку, но больше не делай резких движений.

-Зачем ты пришел? Сверкает тут каким-то бандитским камнем.

-Это мой любимый, - скромно сообщил он. – Он на самом деле большой. 

-Смотрится, как у мафиози.

-Да ты что! Он дешевый. Это шпинель. Хочешь, и тебе куплю. В подарок.

-Да какой там «подарок»! - грустно улыбнулась она. - Ты меня убил. Ты просто меня убил.

-Успокойся. Я знаю, - спокойно ухмыльнулся он, – что я «наделал». Она тебя прогнала, но она как раз этого и хотела! Они и ждала, только ждала повода, чтоб выставить тебя за дверь!

-Откуда ты знаешь?

-Я всё думал, ты поехала в Москву заниматься многоборьем, - ведь именно это у тебя получалось в детстве, - пока не набрел на вашу переписку в чате, я видел вас рядом по телику. Думаешь, этого мало? Она с победоносным видом впереди, в бархатном, дорогущем пальто, а ты за ней вприпрыжку – этакой шавочкой. Мне так обидно стало за тебя! Так обидно! – с силой повторил он. - Она тебя не уважает.

-Где ты меня мог видеть?! Что ты придумываешь?

-Меньше надо тусоваться, дуры-бабы! Вас показывали по кабельному телевидению. И ты, и твои друзья мелькнули не один раз. Показали обычную тусовку. Вдруг к твоей «Свете» подходит типчик в простеньком свитерке и спрашивает: «А если вы полюбите Сашу?». – «Я? – удивилась твоя Незабудка. – Для чего?». – «Чтобы его перевоспитать».

-Да, что-то такое со Светкой было, - согласилась Вика. – Помню, она заподозрила неладное и промолчала, а он – своё: «Перевоспитайте Поспелова! Именно его. Кому еще, кроме вас, можно такое поручить?!». Она просто сбежала от этого идиота. Нам-то всем показалось, этого никто не заметил!

-Только показалось. Потом в Интернете появилась соответствующая статья об «особых» наклонностях Поспелова.

-Ну, этой дряни – море! Кто чего не пишет! Я не помню, чтобы нас снимали. Разве у кого-то была кинокамера?!

-Скорее всего. Вы просто по легкомыслию не заметили. Журналист всегда с камерой. Если не в руке, значит, в сумке или на поясе.

-Я вспомнила! Он был не один. С ним был его приятель с сумочкой. Чуть ли не женской. Тогда я не обратила на это внимания. Тебе звонят. Поговори.

-Сейчас! Коля, всё хорошо! Иду к себе, - деловито буркнул он в трубку и твердо сказал:

-Из ее писем видно, она держала тебя за приживалку, твоя «Незабудка».

-Сёма, это же чат! Там все обо всех пишут гадости.

-Не надо лгать! Выясни отношения с этими лощеными «знаменитостями»! Пошли их подальше! Я все надеялся, у тебя самой хватит ума вернуться. Нет. Ума твоего явно не хватило. Ты – глупая! Ты думаешь возвращаться? Молчишь? Я выловил твою переписку со «Светиком», я не просто прочел, я изучил твои письма. Если женщины пишут друг другу такие письма, могу себе представить, чем они занимаются!

-Хватит тебе, Сенька!  Хватит. Мне уже надоело.

Слушай меня внимательно, только не падай: сейчас пойдем ко мне.

-Зачем?

-Поговорить.

-А если я не захочу?

-Слушай! Вставай и пойдем. Я тебя не придушу. У меня и поговорим. В кафе я не могу сказать всего. 

-Это что, приказ, Сенька? Как это понимать? - она неохотно, с трудом поднялась из-за столика.

-Думай, что приказ. Если эти гады тебе приказывают, то почему не приказать и мне? Тебе мало того, что за нами следят?

Вика вышла за ним на улицу. Она с удивлением заметила, что повинуется. Эта физически сильная девушка не могла устоять перед этой грубой, открытой любовью, пока что столь похожей на насилие. Она еще не была настолько взрослой, чтоб уметь скрывать свою злость, а, злясь, она  стала особенно красивой, особенно притягательной.

-Сеня, я же тебя помню! Такой был скромняшка перед армией! Помнишь, как ты приходил к нам домой? Тише воды, ниже травы. И вот ты мной командуешь!

-Иначе тебя не спасти. «Скромняшка» когда-то верил, что его любят. Ты меня обманула. Пойдем.

-Я тебя обманула?! – ужаснулась она. – Но прошло два года!

-Да, - строго ответил он. - Но я тебя прощаю.

-Ах, так ты меня прощаешь! Большое спасибо. Почему?

-Потому что еще больше ты обманула и унизила себя.

-Ты читаешь мне нотации!

-Да. Представь себе, да! Больше некому. Кто еще поможет плохой девочке Вике? У мамы нанашки не получились, так получатся у меня.

-Вот! – пожаловалась она вслух самой себе. – Пришел мужчина в сомбреро и уводит меня, неизвестно куда.

-Из диких московских джунглей, - наставительно напомнил он, - вполне респектабельный, вполне надёжный мужчина возвращает тебя в родной город, к маме. Ты хоть помнила, что у тебя есть мама и я? Ради чего ты бросила все это? Ради этих московских пресыщенных гадов? Сворачиваем сюда.

-В какую-то подворотню? – упрямо остановилась она. - Я боюсь.

-Зачем же ты жила в Москве, если ее боишься? Этим путем короче. Смотри, какой светлый дворик.

С утра помытый, лифт работал. Он весело и насмешливо бурчал, пока они поднимались.

-Куда ты меня привел? Это не квартира, а притон.

-Чего ты выдумываешь! Это тебе не свалка какой-то рухляди! Оборудование для нашей фирмы.

-Аккуратней нельзя?

-Аккуратней будет завтра. Мы погрузим товар, а ты вымоешь пол. Это будет твое первое задание! А сейчас идем на кухню. Ты ведь, наверняка, еще не ела!

-Почему ты так думаешь?

-Поспелову не до этого. Как и твоей «Незабудке». Они хоть раз тебя накормили?

Она пропустила вопрос мимо ушей и открыла наугад первую попавшуюся кастрюлю:

-Это что?

-Мой суп. Сам приготовил.

-Получились довольно густые щи. Сенька, ты понимаешь, что ты натворил? Зачем ты послал эти письма?

-Иначе б ты сюда не пришла.

-Но ведь он всё о тебе знает! Всё. Твой разговор прослушал и он, и охранник.

-Ты об этом уже говорила.  Хватит дуть в эту дуду! Тогда тем более я прав! Ты уже не сможешь вернуться к нему. Никогда. Это моя победа! – корректно улыбнулся он, хотя был готов радостно закричать.

Она боялась своего друга детства. На всякий случай запомнила номер дома и квартиры, куда они зашли.

-Да. С компаньоном. Приехали закупать продукцию для фирмы. Тут есть вторая комната, так что не все так мрачно. Перешагивай все это добро, и – за мной.

-Что за фирма, Сеня?

-Самая обычная. Приехали две недели назад, сняли эту халупу. Садись! Чего ты стоишь? Что скажете, Виктория Николаевна? Не ожидали?

-Мне все равно кажется, это только какая-то глупая шутка.

-Нет! – он упрямо сжал рот. – Нет! Я отрезал тебе все пути к отступлению. Иначе б ты не разорвала эти странные отношения. Зачем тебе так унижаться? Я не понимаю. Я звякнул «Саше», предупредил «Свету», что с ней будет, если она с тобой не расстанется. Иначе тебя не спасти. Ты еще поблагодаришь меня, - уверенно сказал он. – Да, да! Скоро ты скажешь, что именно я спас тебя.

-Зачем ты ввязался в это? Ты не понимаешь, как ты рискуешь? Ты что, частный детектив? Ты думаешь, ты так неуязвим?

-Почему я не смею ему сказать правду? – подумала Вика. – Я должна ему сказать: Семен! Ты – провинциальный, обычный мальчик! Как тебе не страшно? Тебя так легко вычислить, выследить; в конце концов, просто убить.  Я боюсь за тебя.

-Спасибо на добром слове, - равнодушно ответил он. - Очень, очень может быть. Возможно, меня уже выследили, но я не могу всего бояться, Вика! Я ведь не женщина. И не детектив тоже. Что мне оставалось, как не стать детективом? Хоть вкалываю в обычной компьютерной конторе. Я тебя люблю, а ты предстаешь сущей курвой из переписки с этой самой Незабудкой, чтоб ее! В этой подозрительной тусовке ты стояла рядом с Петровой. Так ведь ее звать, твою «Свету», на самом деле? Петрова! Очень прозаично. «Незабудка» - куда романтичнее.

Опять запел мобильник, и он ушел в комнату.   Она выглянула в окно и впервые увидела узкий московский двор, переполненный молчаливыми, уставшими машинами. Надо ж, как тихо. А всего в ста метрах улица, переполненная теми же машинами, но кричащими, негодующими, обозленными.

-Неужели он любит? - подумала она. – Что это: спасение или, как обычно, западня?

-Но со Светкой все не так, как ты думаешь, - мягко сказала она, чувствуя, что ее страх проходит. – Ты слышишь меня?

-Конечно, слышу. Ты говори дальше. Тут деловой разговор, я сейчас кончу.

-Я подошла к ней после концерта, хотела поговорить со «звездой», получить автограф, - а увидела одинокую, несчастную женщину. Мы стали много говорить, я готовила ей грим, везде ее сопровождала, а потом...

-Врёшь ты всё!

-Нет! – искренне и с силой возразила она. – Потом мы стали друзьями. Ты мало знаешь людей. Ты судишь о них по внешнему лоску! На самом деле, люди прячут свои проблемы, потому что это входит в их работу. Они лгут, потому что так надо для работы. Конечно, Поспелов – неприятный тип, но, думаешь, приятно жить всегда с охраной? Так же и Света.

-Петрова Светлана Юрьевна.

-Хорошо! Петрова Светлана Юрьевна, если ты так хочешь.

-Для чего ему охрана?! Да кому этот идиот нужен!

-Его обкрадывали три раза, пока не было охраны. Этот, как ты говоришь, «идиот» время от времени оказывается первым в рейтинге! Поэтому он всего боится, как и Петрова. Я трусиха, но таких трусих, как Светка, еще не было! Поэтому она и попросила везде быть с ней, стать ее охраной, другом, помощником. И почему ты уверен, я приехала в Москву непременно для каких-то приключений? Нет. Я хотела поступить в университет, но у меня не получилось. Ну, глупая я! Ну, что тут поделаешь? В школе училась плохо.

-Что у тебя общего с этой бабой?

-Да у всех нас больше общего, чем ты думаешь. Она, между прочим, долго жила в коммуналке. Всё совсем не так примитивно, как ты думаешь!

-Зачем ты тусовалась с этой сволочью?

-Ты опять за своё! Та тусовка была невероятной.  Пойми, там были все звезды, я первый раз видела в лицо весь Олимп. Кажется, я всю жизнь мечтала увидеть этих людей, но вот вблизи я просто не понимала, что мне делать, как я тут оказалась. Разве мы обе хотели засветиться, разве мы думали об этом? И вдруг – эти журналюги. Я была в шоке: я-то думала, в Москве больше защищенности. Ни  тайны, ни надежности! Ничего нормального, ничего. Тогда Светка ответила этой скотине-журналюшке: «Поручайте кому угодно, только не мне». Это был накат на Поспелова: слишком ясно прозвучало, что он – «голубой». Все окружили журналиста бульварной газетенки стеной молчания, - но что это изменило? Скоро вышла премерзкая статья: размазали не одного Сашку, а всех нас. С этого момента ему стали сочувствовать все, не только его друзья.

-А ты? Ты просто в него влюбилась.

-Я? – с горячностью защищалась она. - В какого-то гомика! Почему ты так говоришь?

-Но ведь ты жила у него. Ты жила с ним!

-Сенечка, я жила у него, но я не спала с ним. По самой простой причине: он на дух не переносит женщин.

-Ты не врешь, Вика?

-Зачем мне врать?

-Что мы всё ругаемся? – виновато спросил он. – Мне приятно, что ты здесь. Я боялся, ты испугаешься и не пойдешь. Что я скажу твоей маме, как тебя показать?

-Но что, Сеня?! Что во мне такого, что меня нельзя показать маме?

-Нельзя, - повторил он и тяжело вздохнул:

-Я устал читать тебе нотации. Устал.

-Вот именно! Смени тему.

-Извини! Посиди тут одна, хорошо? Я быстренько сгоняю по делу. Посидишь?

-Иди! Я тебя подожду.

-Что ты будешь делать? Может, ты поспишь? У тебя круги под глазами.

-Да, я отдохну.

Когда она проснулась, он сидел рядом.

-Как ты, Вика? Выспалась?

-Да. Спасибо.

-Теперь ты свободна!

-Я – свободна? – разозлившись, спросила она. – Я не хочу такой свободы.  Не хочу.

Семен молча смотрел на нее.

-Не надо плакать.

-Я плачу?  – испуганно спросила она.

-Да. Ты чего хочешь, Вика? Опять к ним вернуться? Какая же свобода, если тебя унижали?

Он осторожно положил ей руку на плечо, и она крикнула:

-Не надо!

-Скажи, Вика, неужели ты ни разу не вспомнила ни о своей матери, ни обо мне? Ты что, вот так разом всё забыла?

-Нет, конечно, нет, - испуганно ответила она, – но ты появился так неожиданно. Еще утром я не могла и думать, что тебя встречу. Ты меня убеждаешь, но ты берешь меня силой. 

-Я?! – испуганно отшатнулся он.

Они молчали, пока он не спросил:

-Так ты меня боишься?

И зашептал ей на ухо:

-Пожалуйста, не бойся. Ты помнишь, что у нас было?

-Помню.

-Почему перестала писать? Забыла меня? По крайней мере, могла бы написать мне письмо. Я уж не говорю, дождаться.

-Я не знала, что ты меня помнишь. Не могла надеяться, не могла знать. Я верила, в Москве решу свои проблемы. Я пыталась устроиться. Ничего не получалось. Снимала комнату, жила у знакомых. Иногда жила у Светы, раз мы друзья. Но проституткой я не была! Я поехала в Москву, потому что у меня были иллюзии. Были. Теперь их нет.

-Правда? – осторожно улыбнулся он.

-Правда. 

-Значит, мы будем вместе. Спасибо. Я так и думал: ты попала в плохую компанию, я тебя вызволю! Даже если ты сама этого не захочешь. Чего ты хочешь сейчас? Скажи мне только! Может, сходим в ресторан? Я ведь не совсем бедный.  «Прагу» нам не потянуть, а «Меш-беш» - только так. Ты была там хоть раз?

-Нет.

-Шведский стол. Нажремся от пуза. Только не бойся меня! Валентина Анисимовна обидится, если верну тебя всю в слезах и такую худенькую. Давай, я тебя подкормлю. Почему ты молчишь? Разве я унизил тебя?

-Ты думаешь, сможешь хоть что-то со мной сделать против моей воли? Ты что, свяжешь меня, и будешь пытать и насиловать?

-Зачем ты так говоришь, Вика? Это мне страшно.   Может, ты не помнишь меня? Знаешь, как было больно не получать от тебя писем! А теперь все повторилось! Помнишь, в мае, два года назад, я так же тебя целовал. И даже день был таким же теплым!

-Я не люблю, когда меня завоевывают!

-Да? – как бы наивно спросил он. - А я-то думал, что как раз тебе это очень нравится.

Он весело улыбнулся.

-Зачем рассылать дурацкие письма, названивать по телефону?

-Ну! Старая песня. Я это сделал, чтоб тебя спасти! Тебя унижали – вот я тебя и спас.  И письма посылал, чтоб ты меня помнила. А ты забыла.

-Чтобы тебя вернуть! – со всей силой повторил он. - Думаешь, я буду спокойно смотреть, как ты тут пропадаешь? Ты еще не поняла, что из тебя готовят девочку по вызову?

-Это все твои фантазии. Тебе показалось, будто я тебя очень обидела, - вот ты и приехал мстить.

-Что ж ты такая глупая? Мне обидно только то, что тебя использовали и выбросили. Как ненужную вещь. Ты хоть что говори, а я никогда не поверю, будто ты можешь любить эту московскую зажравшуюся сволочь. Они живут с тобой, пока им это приятно, а потом тебя выбросят. Уже выбросили!

-Сеня! У меня все-таки другая жизнь. Так сложилось. Ты должен меня понять. Всё не так примитивно, как тебе кажется! Я даже рада, что ты приехал, я тебе благодарна, - но ты поступаешь как варвар!

-Я поступаю, как твой друг: я тебя спасаю. Опять все тот же разговор по второму кругу!

-И по второму, и по сотому! – упрямо твердила она.

-Я имею на это право, потому что тебя люблю.

-Да? – удивленно спросила она.

-Да. Я должен так делать, потому что желаю добра и тебе, и твоей матери. Я обещал ей тебя привезти. Ты думала, я так просто забуду тебя? Ты забыла, что мы договорились о свадьбе! Как ты смогла забыть? Ведь я тебе – ровня. Я, а не эти. Это очень богатые по нашим меркам люди, они привыкли пользоваться жизнью. Как ты вообще попала в эту компанию? Я, кстати, знаю телефон матери твоей Светы. Если она от тебя не отвяжется, я приму свои меры.

-Оставь ее в покое, варвар!

-Нет. Я тебя спасу, даже если ты не хочешь. Все равно человеком сделаю.

-Правда, что мама послала за мной?

-Да. Мы с ней часто встречаемся. Я довольно много узнал о тебе. От нее. Она тебя любит, она ждет тебя! Это же очень много, Вика! Я помнил о тебе. Все время помнил. Я служил далеко от Торжка, не мог приехать, а ты, ты - не писала. Год назад отпустили в увольнительную, я тебя искал, зашел к Валентине Анисимовне в гости. Она мне все рассказала. У тебя ведь хорошая мама, Вика! Сердечная. Вот мы вернемся и поставим вам телефон.

-Как мама?

-Твоя мама ждет, когда же ты вернешься! Разве не лучше вернуться со мной? Ты не веришь, что я тебя люблю? Почему ты молчишь? Ты – не веришь? Мне говорили ребята: Чего ты ее не забудешь? А я, как дурак, думаю о тебе. И сейчас – то же: утром несусь на работу, - а все кажется, ты идешь за мной. Думаю, что за наваждение, зачем Вика так рано проснулась? Почему не подойдет, не поговорит? Знаешь, мне на самом деле трудно без тебя. Мы знакомы столько лет - и я уже не понимаю, почему мы не вместе. Ради чего ты предала меня и ринулась в эту клоаку? Что на тебя нашло? Ты же не авантюристка. Ты слышишь меня?

-Хватит меня нравоучать, - беспомощно защищалась она.

-»Нравоучать»! Слов-то каких наслушалась! Думаешь, мне приятно быть взрослым, грубым и наглым? Я только решил, что иначе тебя не спасти! Так мы будем вместе, Вика?

-Да, - просто ответила она. - Ты знаешь это.

Он торопливо нагнулся и осторожно ее поцеловал.

-Сеня, не надо! – испуганно отшатнулась она.

-Ты помнила обо мне? – неожиданно спросил он.

Он видел, что она колеблется, и шепнул на ухо:

-Скажи, что да.

Она испуганно посмотрела ему в глаза и доверчиво ответила:

-Да. Ты мне расскажи, что с тобой было. Тяжело было в армии?

-Тяжело. Скорее, как обычно. Как приятно, что ты вспомнила главное.

-Тебя? – улыбнулась Вика.

-Меня и мою любовь. Я эти два года ни с кем не говорил о любви: ждал нашей встречи. Теперь ты поняла, почему я приехал?

-Чтобы объясниться мне в любви! – улыбнулась она.

-Нет! Я хочу на тебе жениться.

-А мои, как ты сказал, «похождения»?

-Это ошибки молодости. Прощу за чистосердечное раскаяние.

-Ты уверен, что способен прощать? Это тоже дар: прощать. Я вот прощать не умею.

-А помнить?

-Я тебя вспоминала: ты заманил меня в лес и соблазнил.

-Вика! А мне показалось, ты меня соблазнила. Я уже тогда решил, что женюсь на тебе.

И он махнул рукой:

-Хватит этой болтовни! Идем сейчас на кухню, я опять нанес жратвы.

-Вика!

-Да.

-Тебе хорошо?

-Мне очень хорошо, Сеня.

-Я всё хотел тебя спросить.

-Говори.

-Мне стыдно.

-Да говори ты! – приказала она.

-У тебя что, совсем никаких денег нет?

-У меня тысяч пять.

-Ух! – облегченно вздохнул он. – Значит, к маме ты приедешь хоть с какой-то копейкой?

-Конечно.

-Это хорошо. А то она сидит на маленькой пенсии. Я даю тебе триста долларов, - он протянул деньги, - но с одним условием: приехав, ты сразу отдашь их маме. Теперь-то ты рада, что я вернулся?

-Не знаю. Я хотела, чтоб ты вернулся, но не так сразу! Всё получилось так прозаично!

-Да ладно тебе: «прозаично»! Как получилось, так и хорошо. Ты Ваську-то помнишь Прохорова?

-Как не помнить? Он из нашего класса.

-Скоро его увидишь. Он теперь у нас шофером, так что завтра вечером привезет товар на рынок, а, чтоб не возвращаться пустым, прихватит и наш товар, и нас.

-А привезенный товар куда денет?

-Сдаст на какой-то рынок.

-На рынок?! Что же он привезет?

-Что привозят в августе? Ягоду. Мы сами не продаем, а толкаем своему человеку на Ч-кий рынок. Оптом. Так что домой поедем в веселой компании и не очень рано. Радуйся.

Он виновато улыбнулся и спросил:

-Тебе можно что-то подарить?

-Подари. Буду рада.

-Солнцезащитные очки. Согласна?

-Да.

-А то смотрю, щуришься на солнце, а это вредно для глаз. Посмотри по каталогу, какие тебе подойдут.

Он с улыбкой смотрел, как она листает картинки.

Она уверенно протянула палец:

-Вот эти.

-Хорошо. Завтра куплю.

-Слушай, но это сон какой-то! Что произошло? Вика! Ты на самом деле меня любишь?

-Да. Сеня, почему ты не приехал раньше? Всё могло бы быть не так! Главное, я тебя прошу не думать обо мне плохо. Слушай, уже ночь!

-Ты не хочешь позвонить маме? Валентина Анисимовна будет очень рада. Знаешь, последний раз мы долго с ней говорили. О тебе. Она очень больна. Очень переживает отмену льгот; даже ходила на демонстрацию.

-Серьезно? – Вика улыбнулась. – Это на маму непохоже. Как ее здоровье?

-Нормально. Мне опять надо бежать! Возьму такси, так что в час обернусь. Я тебя не запираю, можешь погулять, только далеко не уходи. Хорошо?

-Твой друг не придет?

-Наверно, я обернусь раньше, но я ему рассказал о тебе. Поговори с человеком.

-Он знает о наших отношениях?

-С какой стати? И так не дурак, догадается. Ты не хочешь есть?

-Ты забыл! Мы ведь поели. Ты меня хорошо накормил.

-Я – тебя? Но я не умею готовить.

-Тем не менее! Ты сделал щи. Хорошие.

Степа пишет роман. Сцены любви

Валя и Аполлинария

-Зачем ты обнимаешь меня, Валя? Ты меня провоцируешь! Как мне потом уважать себя?

-Тебе приятно?

-Конечно. Но я не понимаю, почему.

-О, я тебе еще не такое покажу!

-Что же ты со мной делаешь, Валька! Я очень хочу это понять.

-А ты доверься страсти! Не думай ни о чем плохом, просто лежи, а я тебя порадую.

-Но почему ты все делаешь, не согласовав со мной? Почему ты уверена, что это мне приятно?

-А тебе разве не приятно? Что тут понимать? Лежи – и всё.

-Ух, ты! Валька! Зараза! Как мне хорошо! Если б я знала, что это так интересно, я б давно стала лесбиянкой. А то ведь я думала, что это и слово-то матерное. И потом, еще в школе мне объяснили, что лесбиянство – это духовная ограниченность.

-Да ты что, Аполлинарьюшка! Ты сама видишь, какая я нежная.

-О чем ты думаешь?

-Сумеешь ты простить меня, если я буду предельно откровенной?

-Я тебе всё прощу, только говори правду.

-У меня много слабостей. Пусть невинных, но всё-таки.

-Какие, например, Валечка?

-Зачем тебе знать?

-Мне тоже хочется иметь слабости! Может, вы – самая моя большая слабость!

-Знаете, дорогая Аполлинария Сергеевна, даже в ваших объятиях я немножко думаю о мужчинах.  Что я могу с этим сделать?

-Что тут плохого, Валечка? Только объясни мне, почему так получается.  Ты ведь разумная, интересная женщина.

-Я слишком поздно узнала о моей слабости! Так поздно, что уже бороться невозможно. Если б хоть чуточку раньше, то и близко мужиков не подпустила б. Ты не обидишься, если иногда у меня будут и мужчины? Я никогда ими не увлекаюсь, но пусть порой мелькают: так – интересней.

-Валечка, я что, тебя не удовлетворяю?

-Да как тебе сказать!

-Валечка! Ты хоть любишь меня?

-Конечно.

-Как приятно надеяться! Неужели мы будем вместе всегда?

-А почему нет? – спросила Валя.

-Чудо какое-то! Почему я верю каждому твоему слову? Вообще, объясни мне, Валечка, почему в постели я начинаю думать.  Мне самой это странно.  Говорят, тут думать не надо, просто радуйся. А если я  не умею?  Ты раздела меня и бросила на диван.  Мне сначала показалось, меня насилуют, какие-то тартарары проглотили меня, я не понимала, что делаю, - а теперь все больше света и покоя. С мужем не было столько надежды и радости. Как все-таки жаль, что ты легкомысленная. А то мы б любили друг друга долго-долго! Хотя, как я могу тебя осуждать, если раньше и со мною такое было? Отдамся «интересному человеку», а потом почему-то грустно. Зато с тех пор, как стала любить женщин, все изменилось к лучшему. Ты – замечательная баба, Валюха!

-Значит, ты мне всё прощаешь?

-Да, Валечка. В чем же наше счастье, как не в нежности? Если не ошибаться, то и счастья не будет. Давай не думать о мужиках, а? Их все равно не изменишь. У меня много причуд! Особенно это ясно в твоих объятиях. Оказывается, я люблю видеть себя голой. Мне нравится, когда ты смотришь на меня голую. А вчера в толпе мне показалось, будто я совсем голая, и все с восхищением рассматривают меня. Они смотрят - и мне интересно то, что у меня есть, я начинаю ценить себя.

-Надо ж, какие мысли! Не зря ты учишь детей литературе.

-Да, я - такая, и мысли у меня такие. Я своего Васеньку сколько обманывала! И этот раз: наобещала! Всего-всего: и верности, и любви, и еще невесть чего, - а сама просто с Валькой сбежала. Ты знаешь: и совесть не мучает! Нисколечки. А если он рядом, так мечтаю о тебе! Это уже не кажется свинством.   Закрою глаза, думаю о тебе – и уже все равно, что б он со мной ни делал.

-А мне вот не всё равно. Я ревнивая, Аполлинарьюшка. Сколько ты мне порассказала! И всё звучит как признание в любви.

Василий Петрович и Валечка

-Василий Петрович, а вам понравилось?

-Конечно, Валечка! Что за разговоры?

-У тебя королевская грудь, - восторженно провозгласил Василий Петрович. - На ней хотели б полежать миллионы мужиков.

-Да ты что! – недоверчиво сказала Валя.

-Я тебе говорю! Телик смотрят миллионы? Миллионы. Они все тебя хотят. Все, как один.

-Ну, наверно, не все!

-Не все, Валечка, не все! Успокойся. Через одного. Это тебя утешило?

Витя и Василий Петрович

-Витя, ты – жестокий и страшный человек. И как я раньше не заметил эту холодность, эту бесстрастность? Нет, я заметил, но, к сожалению, именно такие люди меня и привлекают: мне нравится их побеждать. Ты – самая большая победа в моей жизни.

-Василий Петрович, признайтесь: я – ваш первый мужчина. Я – ваша единственная победа, ваше единственное достижение.

-Витенька! Во мне еще дрожит юность, я еще хочу любви, но ты прав: до тебя у меня не было побед. Поэтому так дорога мне наша любовь. Я прошу тебя: останься загадкой. Мне страшно потерять тебя. Если ты попросишь, в моей жизни больше не будет женщин? Ни одной.

-Я не попрошу.

-Помнишь наш первый разговор, когда я тебе люстру налаживал? Ты избегал даже намека на страсть, но потом, но когда мы решились на любовь, ты отмочил такое, что я до сих пор не могу прийти в себя. Я никогда еще не сталкивался со столь прямым выражением страсти. В моей жизни еще не было столь бурных сцен.

-Вася, ты на самом деле меня любишь?

-А почему же нет? Неужели ты не веришь?

-Прости, что я было засомневался. Дело в том, что со мной все начинают изображать самых страстных мужчин на свете.

-Да не может быть! - Василий Петрович от удивления открыл рот.

-Всем хочется разжечь меня, сделать мне больно.

-Но я-то, я-то, Витенька! – воскликнул Василий Петрович. – Что ж ты так убиваешься, заинька? Почему тебе нравятся сразу мужчины и женщины? Это призвание или просто интересное занятие?

-Наверно, призвание.

-Разве я думал, что и мое спасение – в бисексуальности? – задумчиво спросил Василий Петрович. – Витя! Ты открыл мне новую жизнь! Что я знал о мире, пока тебе не отдался? Да ничего. Занимался своей электропроводкой.

-Поклянись, Вася, что любишь меня.

-Клянусь. Я никогда не скажу: «Больше не хочу этой нежности!».

-В жизни, Вася, я не гомик. Клянусь тебе, я никогда не занимался этим со скуки. Нет! Я сижу в своем киоске, продаю газеты – и мне хорошо. Все нормально. И вдруг – встречаю тебя! Это как удар молнии. Так шарахнуло, что не очухаться.

Мне надо на работу. Обед заканчивается.

-Мне тоже. Сейчас пойду на халтуру. Ей-богу, сотню баксов зашибу. Не меньше. Что тебе нравится в моей Аполлинарии?

-Многое. Она начинает совсем механически, без увлечения, но неожиданно воспламеняется.  Я каждый раз поражаюсь: откуда в этой простой учительнице столько огня?

-Как меня утешает, что тебе с ней хорошо! Но какой ты легкомысленный! А ты не выбросишь меня, как жестянку из-под пива?

-Василий Петрович, нашли же вы, о чем думать! Я вот ни о чем не думаю, когда с тобой.  Я, как с горы, лечу вниз, в тартарары. Очнусь – ты рядом. И ты бы также, Васюшка! То-то б хорошо было!

Света на репетиции

Опять это проклятущее метро. Почему так темно? Лампы садятся, что ли? Неужели литература – для меня? Никогда не поверю, будто могу мечтать вслух. Почему Степа верил, я живу сразу и с ним, и с Сашкой? Сегодня он был домашним и простым, без обычного оперения любовника в блестках. Старичок в коротеньком пальтишке. Побирается, наверно. Скрежет, а чудится, говорю с Викой, и нежность ее голоса всё перебивает. Все-таки Степчик - нормальный; это главное.

Хочется поговорить с Викой. Что бы я ей сказала? - В тебе не осталось нежности, Светка! – скажет она. И я отвечу: «Я не знаю, куда она делась. Не знаю. Я помню, она была». «Что ты сделала с нашей любовью? – шепчет она. - Мне, что, больше и не звонить тебе?» Я испугаюсь, но твердо отрежу: «Позвонить можешь, но не придешь никогда». «Почему ты так злишься, Светунчик?», - говорит она на прощанье.

Почему? Да я не знаю, почему. Не знаю. Прежде свидание с мужчиной было невероятным романтическим приключением, а теперь, совсем без романтизма – еще лучше. Неужели в браке будет хорошо? Раньше зависеть от мужчины казалось ужасным унижением, но Степа победил мои предрассудки своей нормальностью.

Сегодня не было ни объятий, ни близости, но время пролетело как в сказке.   Словно б это была необычайная близость. Сколько, оказывается, экстаза в уверенности в себе, в своем будущем!

Прежде совсем другого ждала от других мужчин: очень нравилось, когда меня немножко мучили. Вике это тоже нравится. На первой же встрече она талантливо изобразила мальчика, которому приятно, когда его мучают; этот мазохизм и сделал нас любовниками. Так много мужчины мне дать не могли. Так я понимала «романтизм» отношений с мужчиной: я ждала, чтоб они сделали приятно любой ценой. Сознательно шла на растерзание, на боль, даже ждала, когда же он сделает мне больно. Конечно, говорила я себе, это не может быть каждый день, но нельзя же и вовсе отказаться от такого удовольствия. Как оно ни примитивно, в нем так много сильных ощущений! Когда сзади, это и  грубо, и больно, и унизительно, зато чувствуешь, что он настоящий мужик.  А Сашка – не настоящий.  Его люблю как раз за это.

Сашка – романтик: может трахнуть кого угодно, если уверен, что не заразится. Только не меня: я для него – существо, друг, женщина, - но не партнер. Вика его соблазнила как раз тем, что приползла на коленях и предложила себя. Тут бы никто не устоял! Сашик, у тебя новое, современное понимание романтизма. Теперь не того поцеловала – и уже вичинфицирована! Слово-то какое. От одного слова на стенку полезешь. Женщины Сашке неинтересны, но для разнообразия изобразит большую страсть.  Представляю, как он там фокусничает со своим Сереженькой!

Степчика ни о каких таких диких выкрутасах не прошу: теперь жду от мужчины не романтизма, а покоя. Почему я так изменилась? Разве это не странно? Я устала быть незащищенной; в браке буду гордой и сильной. Почему так поздно это понимаю? Дорогая Светлана Юрьевна, вы - просто проститутка! Можно в порыве прекраснодушия сказать о себе такое, лишь бы Степан думал иначе. А Сашка? Он уверен, все мы, бабы, - проститутки.

Степе не доставляет удовольствие все то, что так интересно другим: ставить меня в неудобные позы, задирать мне ноги, хватать зубами мою грудь, и прочее. Почему я вызываю столь простые чувства? Боже мой, я думала, что любила этих идиотов! Разве они любили меня? Они хотели чего-то изощренного, невероятного.  Сделай им то, сделай им это. Да сколько можно? Они были жестоки со мной, они заставляли защищаться, а поэтому их больше не будет.  Никогда. Со мной останутся только надежные, тихие друзья, способные выслушать и понять.

Что так тихо? Даже не верится, что я в метро. В какой-то момент я перестала слышать этот надоедливый, кричащий, визжащий мир. Прошел только один нищий, да и то самый скромный. Другой старичок в затертом пальто выставил свой пустой стакан, а в него так никто ничего и не кинул. А эта? Вы мне не верите, люди?! Вы мне не верите? Хоть кусочек хлеба на пропитание детям. Вы сами видите, я – инвалид. Это уж слишком. И тычет, и тычет своим мешком, а туда никто не бросает. Двое все-таки бросили, и в его мятом грязном мешке что-то грустно звякнуло. Неужели у денег бывает такой звук? Я бы тоже бросила, но мелочи не ношу. По центру уже не пройдешь: везде эти бабушки. Разделили всё на «сферы влияния»; чуть не та забредет, передерутся. При мне устроили милую потасовочку. 

Что мешает успокоиться? Я в шоке от своей юности, от самой себя. Вот вчера: репетирую, как сумасшедшая, - а все равно не легче. Я верила, Вика оставит меня в покое, - но нет: ее тень всегда рядом. Всегда. Пою в декашке, а она сидит себе совершенно голая в зрительном зале и смотрит мне в глаза. Она не понимает, эта любимая дура, что не могу работать, когда ее вижу. Не могу. Чудится, мы вместе, наши груди встречаются, и – волнуюсь, и - не могу репетировать. Ее маленькая, спортивная, красивая, и моя большая, полная молока. Мужики любят такие вот внушительные сиськи. А мне не нравится. Мне кажется, они похожи на искусственные. Во, думают, баба! Нашла десять кусков на операцию. С ними, на самом деле, много проблем: то там какие-то комочки, то еще что-то, - но я гордилась ими! Еще в школе. Как это было интересно чувствовать на себе взгляды всех. Приятно, когда на тебя постоянно смотрят.

А если в зале пять тысяч мужиков? Они что, все меня хотят? Не верю. Хотят вообще женщин, а не конкретных. Тем и хороши проститутки: они – женщины вообще, а не в частности. Сейчас продадут по Интернету двенадцатилетнюю девочку мужику на всю ночь, и он делает с ней всё, что хочет. Он даже не хочет знать ее имя, она для него – только идеальная надувная кукла.

Разве не странно, что этот шантаж так сблизил меня и Степу? Что это за Сеня, тот, что мне звонил? За что он так унизил меня? Неужели он всё знает обо мне и Вике? Не верю. Почему он считает, что Вику надо от меня защищать? Может, он ее любит? Или он – только брат? Но мне стало страшно первый раз в жизни. Мне открыто угрожали. Открыто. Он только говорил, а мне чудилось, он стоит рядом с открытым ножом и требует, чтобы я отдалась.

Невозможно высидеть: от мужика справа несет чесноком. Скотина, нажрался перед метро. Чую, и накурился вдосталь. И ведь не марльборо, а какой-то самосад. И что я так чувствительна? Не грохнуться бы прямо здесь, не потерять бы голос. Она оборонила свой голос в метро, да так и не нашла. Я вдруг хватилась и увидела, что, кроме Степы, меня защитить некому.  Ждать защиты от Сашки?! Смешно. Прямая атака на мою личную жизнь! Все равно, Вика виновата. Я чувствовала, что я права, что имела право ее оттолкнуть. Теперь не уверена, что права, и всё равно, сделала правильно. Речь о куда большем: я захотела стать нормальной. В этом я обязательно права.

Посмею ему рассказать, что это насилие, этот шантаж  раздавили меня? Нет, «раздавили» - это слишком. Но именно они и заставили поехать к Степе и прямо ему пожаловаться. Я даже жила у Степы три дня: так испугалась. Приехала поплакаться в жилетку, а получилось объяснение в любви. Почему раньше, занимаясь любовью, мы не делали таких признаний? Мы только каждый раз болтали про любовь, но говорили словно б не о нас самих.  Трепаться было интересно, но мы не хотели менять нашу жизнь.

Надо ж, какие правильные черты лица. Интересный юноша. Так похож на Викиного Семёна. Сейчас между ним и мной дистанция, а еще десять лет назад ее не было бы: тогда пожалела б, что нельзя поговорить. В старости все будут безнадежно далекими.

Разве мало просто жить? Достаточно выйти на улицу, чтоб почувствовать себя хорошо; я уж не говорю, на каких небесах я во время концерта.

О чем ты воешь, ветр ночной? Или это только кажется, что остепеняюсь? И сейчас бы ринулась за этим юнцом, пригласи он в кафе.  Нет, я другая: я – лучше, я – спокойней. Именно это и разделяет с Викой: она еще не откипела, ей еще только предстоит отбурлить свое. Вика до сих пор любит отдаваться мистерам Икс. Тщательно это скрывает; даже от самой себя. Такая «тихоня», а сама осторожна и разборчива. Как было с Сашкой? Она попросилась на ночлег у «друга», а он ее раздел, ни слова не говоря. Он рассказывал, что и своего Сереженьку молча раздевает. Он уже почувствовал, что я меняюсь, и первый дал понять, что это ему неприятно. Он не претендовал на меня, но ему всё-таки очень жаль, что я теперь не одна.

-Пришла? Привет! Давно хотел тебя увидеть!

Поспелов подошел к ней и дружески обнял. В его всегдашней импозантности появилась легкость. Он весело повернул пузиком туда-сюда и чмокнул в щеку.

-Две недели! Ты почему от меня скрывался? – шутливо спросила она. – Бурный роман с Викой?

И она в свою очередь шутливо погрозила пальчиком:

-Нехорошо. А вообще, Сашка, событий плохих слишком много. Ты знаешь, всё, что связано с Викой, рухнуло в один день: я залезла в свой чат и увидела, что он прочитан. Многие мысли, высказанные Вике, только ей, стали явными, и, возможно, кем-то смаковались! Скорее всего, наши мейлы тоже читают. Не знаю,  как это делается, но это факт.

-Не знаю. Светик. Просто не знаю. А что до «бурного романа», так его просто не было: съездили на гастроли. У тебя глаза горят! Влюбилась, что ли? Я по глазам вижу.

-Влюбилась – это само собой. Больше!

-Куда же еще больше!

-Делаю ремонт. Да, Сашик! Да, да, да.

-И деньги нашла?

-И деньги, и работника. Еду в метро и улыбаюсь: чудится, квартирка моя отделана не хуже, чем у Барикеева.

-Ну, ты замахнулась! Прямо, не верится. Что ж, в добрый час. Смелость города берет. Признайся, дело ни в каком не ремонте, а ты залетела.  Правда? Так ведь!

-Правда.

-Почему мне сразу не сказала?

-Не успела.

-А твой мужик, он поможет?

-Так о Степе говорить не надо, - сразу строго поправила она Поспелова. – Я хочу тебя спросить о другом: Вика долго у тебя жила?

-С чего ты взяла? - кисло спросил он. - Что за фантазии? Что делать с этим дебильчиком?

-С Сеней? Да ничего. Они уже вместе! Это ведь ты постарался! Небось, ты очень рад, что избавишься от девушки.

-На самом деле, обрадовался, - усмехнувшись, согласился он. – Когда познакомишь с мужем?

-Ты можешь увидеть Степу после концерта: потом, как обычно, посидим в ресторане; там и его и увидишь.

-Зачем мне его видеть?

-Какой же ты! Только что хотел! Ты поболтаешь с ним по моей просьбе. Молва считает меня твоей любовницей. Я таких слухов не хочу, ты, надеюсь, тоже.

Саша, я не знаю, что между тобой и Викой и знать не хочу, - соврала она,  – но мне не понравилось, что она жила у тебя. Когда начнется репетиция?

-Полчаса ждать минимум. На этот раз ты не зря опоздала: аренду зала передвинули на час вперед. Так что вкалываем не с четырех до семи, а с пяти до восьми.

-Твой охранник следил за Викой?

-Камера следит за всеми, кто находится в моем доме. И за мной - тоже. Особой слежки за ней не было. Она что, уже нажаловалась?

-Я ее не видела.

-Одна камера в квартире, другая камера следит за всеми, кто проходит мимо дома. Даже так. Это уже не моя личная инициатива, а городская программа.

-Скажи еще «национальная программа»! Какая низость! Нас все время подвергают каким-то испытаниям и называют их непременно «программами»!

-Не «низость», а реалии современной жизни. Этот юноша звонил и мне, и тебе. Он нас открыто шантажировал, и при желании его можно упрятать за решетку. Я так и сделаю, если ты попросишь.

-Ничего не надо, - устало ответила она. – Только б они быстрей уехали.

-Видишь, - вздохнул он, - какую змею мы пригрели. На  самом деле, мне неприятна вся эта история. Я искренне жалею, что подпустил Вику близко.

-Ничего страшного, - успокоил он сам себя и Светлану Юрьевну. - «Была без радости любовь, разлука будет без печали».

-Скажи мне откровенно, Сашка, - взмолилась она, - зачем тебе Вика? Я никогда не замечала за тобой такого. Никогда. Я знала, что тебя соблазняют странности, - но причем тут Вика? Это просто девчонка. Каких тысячи. 

-Да, меня соблазнила «просто девчонка». Что тут непонятного? Тебе неприятна именно наша физическая близость? А какая еще близость могла быть между нами?

-Я знаю, тебе неприятны женщины, и, тем не менее, время от времени ты отбрасываешь эту столь естественную для тебя неприязнь. Тебе нравится себя немножко мучить, нравится быть непохожим на других. Все знают, к примеру, твою слабость к пожилым женщинам, но ты никогда не был близок с ними. Еще одна твоя слабость - женщины твоих друзей. Все это знают, и на всякий случай близко тебя не подпускают.

-Странно и приятно, Светка, что ты понимаешь это. Да, Вика стала для меня магнитом. Только потому, что побывала в твоих объятиях. Мне очень приятно было удовлетворить свое любопытство, но – не более того. Сколько ночей с тобой мы проговорили, но мне даже не приходило в голову, что с тобой близость возможна.  А с ней?!  С ней возможно всё! Она пришла довольно поздно, вся в слезах, и попросилась переночевать. Я бросился ее утешать…  Я не мог думать, что ночь получится такой бурной. Тогда мне на самом деле было хорошо с ней. Я не смог отказать. Она мне надоела, - но не сразу. Прости меня, мой дорогой, мой любимый Светик! Я больше не буду. Все-таки женщины - не моя стезя: они быстро надоедают. Бывают с ними приятные, даже бурные моменты, не скрою, но я, как ты знаешь, больше ценю чистые мужские отношения. Ну, конечно, близость и всякое такое… Возможно, это мой недостаток, но уж я такой. Ты больше не видела Вику?

-Не видела. А что?

-Я прошу тебя: дай ей уехать! Не дай бог, если вы опять переспите.

-С чего ты взял? Что тебе всё чудится?

-Ну-ну! – шутливо поддакнул он. – И чудится непременно неприличное, непременно с сексуальным уклоном. Сейчас ты скажешь: «И тебе не скучно думать все время в одном направлении?».  Слушай, сменим пластинку: расскажи о своем муже. Как его звать?

-Степан.

-Тот самый?!

-Конечно.

-Выходить замуж за испытанного любовника?! Только ты, Светка, способна на такое.  Надеюсь, его фамилия не Разин?

-Завтра его увидишь. Это еще не муж: это только будущий муж.  Ты почему всегда бежишь впереди паровоза? Ты немножко поговори с ним. Просто будь нормальным человеком: это же очень много! Где-то в глубине души он уверен, мы все - монстры. Я хочу, чтоб он так не думал.

-Серьезно?! Почему он так уверен?

-Желтая пресса. Он сам так плохо не говорит о нас, но я хочу, чтоб он так и не думал. Это должен быть спектакль добродетели: того, чего не бывает, - серьезно сказала Петрова. - Я понимаю, ее не существует в наших душах...  Но все-таки.

-Это почему не существует, Светик?

-А ты что, претендуешь на добродетель? – удивилась она.

-Почему и нет? – спокойно спросил он. – Почему нет? Мы лучше, чем ты думаешь. Даже не так: нам не надо казаться лучше, чем мы есть: мы и так хороши. Твой Степа - наверняка, нормальный мужик. На фиг ему добродетели! Будет нормально, я тебя уверяю: мы разговоримся и напьемся. Как все нормальные люди. Что ты его раньше не пригласила, когда вы только познакомилась!

-Ничего себе! Это было лет десять назад.

-Ух! А вообще, это забавно. Все обычно избавляются от своего прошлого, ведь там полно ненужных свидетелей, - а ты наоборот. Оригиналка.

-Слушай, - и он миролюбиво протянул руку, - ты больше не обижаешься за Вику?

-Неужели, Сашка, тебе это приятно: этот разрыв, эта боль?

Он грустно улыбнулся:

-»Это, наконец, просто не по-человечески! – сказала она. - Поматросил – и бросил».

-Это не смешно, дурак! Мы унизили себя этой связью! Вика – это девочка! Ей нужно понимание, а не постель.

-Я старался ее понять. Как и ты.

-Старался, но так ничего не понял! Скажи лучше, и не хотел понять!

-Что ты разматываешь эту скандальную историйку? Тут моя ущербность, я согласен. Я, Светка, вдруг вспомнил свою юность. Я видел женщин, я их хотел, и – я не ценил этого! Я переспал с ней, потому что мне очень хотелось ее полюбить. Я так и думал: трахну – и сразу станет хорошо. Не стало. Я не умею любить! Не люблю даже тех, с кем сплю: я свожу с ними счеты. Уже не могу без этой борьбы. Ты вот спрашиваешь, не соблазнял ли я тебя. Да я пытаюсь всю жизнь! Мне нужны как раз такие: странные, - как их назвать? - нереализованные отношения. Ты бы хоть раз попросила тебя соблазнить! Хотя бы по дружбе. Мне было б это приятно.

-Здорово, что мы можем предлагать друг другу буквально всё, но признайся: Вика – наш общий прокол.  Тут мы явно лажанулись. 

-Возможно. Признайся, Светка, твой брак – это бегство от сложности отношений с людьми. И со мной. Неприкрытое бегство с поля сражения. Для меня такое бегство – секс с женщинами: я чувствую, что в близости с ними деградирую, - но мне нужен этот постельный декаданс.

-Сколько я помню, ты всегда жаловался на женщин.  Мол, трудно дается секс, мол, не такие они, не сякие. По-моему, тебе просто нужна наложница – и Вика это знала.

-Всем, Светик, нужна наложница.  Всем бы хотелось в цари или фараоны.

-Здорово сказано! – засмеялась она. – Но я – о другом. Начать с того, что ты возбуждаешься днем, когда все в рабочем настроении. Вика, она же обслуживала тебя днем и ночью!

-Не такой уж я сластолюбец, знаешь ли! А главное, она глупа. Если б она была очаровательно глупа! Нет, она глупа безнадежно, непроходимо. Это уже как болезнь. При этом она осторожно просит ее содержать. И ты, и я давали ей что-то символическое, по мелочи – и что ты думаешь?  Она показывала, что недовольна. Это противно!  Я ей так и сказал: «Не хочу быть твоим папой». Слушай, почему ты выходишь замуж? Ты твердо решила стареть?

-Ты считаешь, замужем только бабки!  Не увиливай. Тебе нравится Вика?

-Нравится, но немножко. Не настолько, чтоб поселить ее у себя и решать все ее проблемы. Такой «большой» любви мне, знаешь ли, не надо. Светланчик, ты ведь моложе, чем ты думаешь. Неужели ты сможешь превратить свою жизнь в монастырь? Я не верю. Из-за какого-то мужика всё изменить! Нет, Светик, - решительно сказал он, - это только этап в твоей жизни, только этап! Ты бросаешься в брак, как когда-то ринулась в секс.

-Дурак ты, Сашка! Для меня имеет значение только работа, только она. Я хочу отказаться от моего распутства. Мне надоело быть легкомысленной, надоело. Хватит играть в жизнь! Я хочу просто жить. Хочу нормальной жизни.

-Да ну тебя! Просто мало себя знаешь, - настаивал он. - Ты поешь про любовь; это твое призвание. Поёшь не только на сцене, но и в жизни. Иные чувства тебе просто непонятны.  Сейчас ты пытаешься отказаться от самой себя. Ничего не выйдет! Ты еще захочешь вернуться к чувственности, но суровый муж не позволит. И он будет по-своему прав. Остановись, Светка. Еще не поздно. Я, знаешь, что тебе посоветую? Смени Вику.

Петрова не удержалась и улыбнулась:

-На кого?

-Да мало ли кого? Оглянись!

-Совет старого, преданного друга!

Но Поспелов продолжал свои рассуждения:

-Мне, конечно, неприятно это говорить, - Вика мне не нравится, - но она куда лучше, чем брак. Ты, скорее всего, слишком от нее устала. До того устала, что решилась замуж. Утонешь в омуте семейной жизни.  Непременно утонешь.

-Спасибо за заботы. Мой брак ровным счетом ничего в моей жизни не изменит. Да, у меня будет муж и ребенок! Как ты не понимаешь: мне хочется быть нормальной! Вот и все.

-Значит, ты понимаешь, что он – не идеал! Первое очко в пользу твоего Степанчика. Для меня, Светка, любовь - как чудо. Я вот всё мечтаю, мечтаю, мне кажется, немножко ты меня любишь, - и мне уже хорошо, мне от тебя большего и не надо. Я ведь уже устал. Я, как и ты, уже перестал верить, что мне нужна любовь, но как бы мы обошлись без любви?! Я понимаю тебя: все равно из жизни праздника не получится – вот ты и захотела стать «нормальной», - а в моей жизни и так все нормально. Я потому не живу с женщинами постоянно, что слишком хочу их. Это «слишком» всё и губит! Вы заставляете меня слишком много фантазировать. Так было и с Викой: я занимался с ней одним и тем же, - пока не понял, что меня это унижает. Это приятно, но в этом нет высокого порыва. Такой возвышенный порыв дают только мужчины. Может, потому, что они меня ценят, а женщины – нет: в их мире я в самом низу иерархии.

-Чем тебя обидели несчастные женщины?

-После близости они обычно жалуются, что я их, видите ли, использую. Или даже  насилую.

-Да врешь ты всё! Когда это с тобой было?

-Последний раз? С Викой. Ты себе не представляешь, как она ноет, когда занимается любовью. Я всегда должен показывать, что очень ценю всё, что бы она ни сделала в постели. Откровенно говоря, у проститутки это получилось бы гораздо лучше: она б скорей удовлетворила все мои желания, - но это б не просто унизило, а раздавило б меня.

-Возможно, найди я женщину, которая б искренне меня полюбила, - самозабвенно лгал он,  - это б изменило мою жизнь. Но такой женщины нет! Мне казалось, – очень недолго,  - что Вика именно такая. Может, такой женщины в природе не существует? Наверно. Я и с мужчинами не по призванию, как и ты с женщинами: это лишь дань сложившимся обстоятельствам.

-Здорово. Подвел теоретическую базу, Сашка! Спасибо большое. Тебе  не кажется, мы распутничаем из лучших чувств? Верно, да? Тут мы похожи.

-Еще как похожи! Разве ты не знала этого? Мы живем, чтобы петь, чтобы работать, а нашу сексуальную жизнь мы на ходу пристраиваем к нашей работе.

-Скажешь тоже: «на ходу»! На ходу только колеса меняют, но не любовников! Сашка, тебя на самом деле унизило б, если б кто-то из женщин исполнил твои желания? Обычно этому рады.

-Я бы не выдержал исполнения желаний.  Не смог бы работать. И вообще, сексуальная жизнь для меня - потрясение. Я стараюсь делать это как можно реже. К счастью, возраст помогает. Мне уже сорок. Как и тебе.

-Для мужчины это только начало.

-Нет, - спокойно возразил он. - Для меня это конец. Мне неприятно, что ты выходишь замуж, но мне неприятно и то, что твоя Вика ко мне неравнодушна. Я не люблю дамочек, что предпочитают гомиков.

-Видишь! Ты и мои отношения с Викой доломал. После тебя она мне неприятна.

-Забудь ты этого торжковского монстрика! – попросил Поспелов. - Она с самого начала знаешь чем меня напугала? Всё о тебе рассказала. Буквально всё! Куда больше, чем мне хотелось бы. Слушай, зачем ты подпускаешь людей так близко?

-Я не могла предвидеть, что она на тебя бросится! Кто мог такое предвидеть, Сашик? Давай поговорим на мою любимую тему: что тебя заставляет покидать женщин? Я не понимаю. Ты ведь мягкий и нежный. Ты и в постели-то ведешь себя как женщина! Помнишь, как ты меня сразил при знакомстве? Прошла только неделя, как я тебя узнала, а ты мне совершенно серьезно сказал: «Я – на тридцать процентов женщина». Я до сих пор думаю: а почему не на пятьдесят? Или на девяносто? Или тебе все равно: пятьдесят или девяносто?

-Тебе всё шуточки, а для меня это судьба. Я тебе скажу, что меня заставило покинуть женщин! Они наполняют борьбой мои человеческие отношения.

-Как это? У тебя что, рукопашная с ними после секса?

 -Нет, но каждый раз после близости мне предъявляются требования. И душевные, и материальные.

-Что ты наговариваешь на нас, бедных женщин! Я знаю: Вика попросила у тебя немножко денег.  Потом она просит ее трудоустроить. Что тут плохого, Саша? Почему не помочь девочке? У нее на самом деле нет денег. На самом деле.

-Пусть их зарабатывает более надежными способами!  Мне неприятно думать, что она со мной зарабатывает. Мне это неприятно.

-Так не говорят о женщине, с которой была близость!

-Да она не женщина, а хулиганистая девчонка. Веселая, разбитная, легкомысленная. У нее еще тыща таких Саш и Свет будет!

-Мне эта мысль невыносима.

-Ну, Светик, знаешь ли! Значит, ты ее все еще каким-то боком любишь. Прости меня и пойми: в моей близости с твоей бывшей возлюбленной нет скотства! Нам обоим было интересно – вот и все. Правда, большой любви не получилось, - ну и что? Я повторяю: это длилось бы дольше, не начни она предъявлять требования. Это не моя проблема – искать ей работу.

-А по-человечески? Саша, ты не хочешь ей помочь!

-Хочу, но не считаю нужным. Это что – мое призвание: спасать таких девочек? По-твоему, это жестоко, а, по-моему, нормально. Ты ведь знаешь: у меня была не одна девушка. Да, я каждый раз думаю, какая же я скотина, каждый раз сражен своей низостью и какое-то время не могу прийти в себя, а потом – всё, как раньше. Ничего не могу изменить в этом.

-Ты используешь девушек; мне это неприятно.

-Но ты заметила: я никогда тебя с ними не путал. Так приятно думать, что я не могу «покинуть» тебя: раз мы не были любовниками, у нас не было возможности разочаровать друг друга.

-Ишь, ты какой! Независимых, гордых женщин не трогаешь, а беззащитных девушек, что приползают к тебе на коленях в поисках спасения, используешь как наложниц! Мы разделили одну девушку, но она разделила нас со своим Семеном. Я уверен: они – любовники. Ты так и не ответил: тебе хотелось Вику на самом деле? Не верю. Просто прихоть. Что с ней будет?

-Только б она уехала. Я боюсь, она и тут попросится в содержанки – и он ее вытурит в шею! Вот увидишь. Эта история повторится не только с тобой и со мной, но еще с доброй сотней добрых молодцев. Девочка пойдет по рукам.  

-А я думаю, у них через неделю будет свадьба.

-Светка, опять ты со своими фантазиями!

-Да, я – с моими фантазиями. Я хочу, чтоб она уехала, но пусть это не будет так бесчеловечно. С какими чувствами она уедет? Что мы ее использовали и выбросили? Она убедилась в том, что в столицах свинство, что все мы, кто мелькает на экранах, – негодяи. И уезжает домой как оплеванная.  Мне это неприятно.

-Да хватит тебе! Пойдем репетировать.

-Правда, Сашка, пойдем. Что-то мы разболтались. Ты в каком зале?

-Сегодня мне, как тебе, придется петь в комнате. Зал снят какой-то фирмой.

Перед работой Степа заезжает к маме

Я никогда не чувствовал себя таким счастливым. Неужели это возможно? Мне казалось, она может только играть мной; даже понимая это, я все-таки любил ее. Я так хотел любви, столько ее искал – и, возможно, нашел. Не может быть, чтоб она только играла все эти годы. Не может быть. Не настолько же она коварна, чтоб так долго придуряться!

Принести что-то маме? Раньше всё, как ни приду, посылала за картошкой. И у нее надо делать ремонт.

Смотрю на Светку, а мысль одна: о чем она думает? Черт ее знает. Но какая красивая. Не мог и мечтать о такой. Моя Галька просто дурнушка рядом с ней. Вот бы узнать, сколько Светка зарабатывает. Да она сама не знает!

Интересно, мама купила в коридор лампочку? Два раза просил, а она всё забывает, так и живет  с темным коридором. 

Любить Светку – счастье, - но я так мало знаю о ней. Как она понимает свою красоту? Эх ты, удаль молодецкая, эх ты, девичья краса. Из народной песни пытались сделать советский шлягер! Ничего не вышло. Спасибо, Светка не поет такой дряни.

Галька вот, та некрасивая, - она казнила себя этим каждое мгновение, а может, и до сих пор мучается. Потому и требовала от меня безумной любви, что не была уверена в себе.   Требовала, потому что дурочка. Это уже не исправишь. Какую закатила войну за сына! Зачем? Я и так платил, сколько мог. Мог, но больше не могу: надо думать уже об этом моем ребенке.

Что можно купить маме? Тот раз принес духи, а она обиделась: не подошли! Купил – старался: красивый такой, французский флакончик, а она: Зачем мне это, Степа? Мне что, ей тапочки купить? Это будет крохоборством. Разве духи нужны не во всякий возраст? Я всем хочу добра, а получается наоборот.  Коллеге в июле ничего не подарил на день рождения, так она теперь меня избегаете.  Куплю цветов; это сойдет на все случаи.

Кто вокруг Светки ошивается? Из зрительного зала они кажутся странными, разухабистыми тварями. Почему первое, что мне вспоминает в Светке, – ее губы?

-Дорогой Степан Васильевич! – он шутливо обратился к самому себе. – Уж не говорит ли это о ваших порочных наклонностях?

Яркие, огромные, свежие, блестящие, - но, вместе с тем, скромные, обращенные только ко мне. Вроде бы, все мажутся одним и тем же, но у одних получается, как у проституток, а у других скромно и приятно.

Каждый раз, когда ее вижу, спрашиваю себя, откуда она. У нее не просто красота, но с сиянием, с милым блеском. Она словно б из снов, из вечности, из любимых книг, но уж никак не из своей среды. Я все-таки боюсь этих людей.  Пусть они талантливы, но они меня пугают. Разве сама Светка в ночных программах не скачет, чуть ли не голая? Но даже тогда в ней нет ничего от девки за рупь двадцать, как говорили при советской власти.

Разве я не сумасшедший, раз опять решаюсь начать жизнь с нуля?

-Приехал? Здравствуй. Спасибо за цветы.

-Здравствуй. Поздравляю, мама. Всего тебе наилучшего и так далее.

-Спасибо. Ты уже несколько лет не мог приехать именно на день рождения! А выглядишь неважно. Что у тебя на работе?

-Ничего нового, мама. Ничего. Всё то же.

-Не может быть. Расскажи.

-Мама, да тебе неинтересно.

-Нет, мне интересно! – настаивала она. – Мне очень интересно. Как это «ничего нового»? Кругом столько изменений!

-Будто ты не знаешь! Всё разваливается. Ввели новую охрану. Не только пассажиров! Теперь и за нами самим присматривают.

-Вот видишь, Степа! Вот видишь. Что это хоть за люди?

-Мама, да мужики как мужики! ФСБшники, - вздохнул Степан Васильевич. – Не те, так другие. Как обычно, «усиливают контроль». Ну, что еще? Обещают построить Шереметево-Три, но пока не в шубе рукав. Может, будет лучше. Сил нет смотреть, как всё разваливается. Слушай, я не обедал!

-Почему? Это на тебя не похоже.

-Закрутился.

Степа не мог решиться на большой, «решающий» разговор о своем желании жениться на Свете.

-Пойдем на кухню. Я нажарила сегодня рыбы. Не уверена, что тебе понравится, но я старалась. Как ты думаешь, какая?

-Небось, не форель, мама!

-Степочка, форель – жирно будет. У меня семга.

-Не так уж плохо, мама: с семгой по жизни! А в каком виде семга? Нажарила?

-Знаешь, не стала. Купила брюшки.

-Ну, здорово. Традиционная русская кухня, возращение в старую Русь. День рождения с семгой! Как ты думаешь, разве не так же делали наши предки? Насолят семги на зиму, да и лопают?

-Ну-ну! Ты не можешь без теорий, - улыбнулась Елена Васильевна. - Степа, ты выглядишь чудесно.

-Мама, так ты заметила! Спасибо.

-Да, это я заметила. Будто помолодел. Стал питаться лучше?

-Не только.

-»Не только»! Это звучит загадочно. Платишь свой долг за квартиру?

-Конечно. Ты мне как-то говорила, я выплатил бы его быстрее, живи у тебя. И питался бы нормально, а не кое-как.

-Даже так! – удивилась Елена Васильевна. – Вот уж не надеялась, ты это скажешь. Что-то случилось, но что?

-Мама, - ответил он вопросом на вопрос, - я «будто» помолодел или помолодел на самом деле?

-На самом деле, сыночка. Степа, да что за разговоры! Мне кажется, ты хочешь что-то сказать.

-Да, хочу. Очень важное. Мама, не падай в обморок: я решил жениться.

-На ком? – ахнула Елена Васильевна.

-На моей мечте.

-Ты шутишь?! Что это за «мечта» такая? Первый раз слышу.

-Тебе назвать ее имя?

-Да, - попросила она. - Пожалуйста.

-Это певица.

-Певица так певица. А звать-то ее как?

-»Незабудка».

-Ты имя-отчество ее хотя бы знаешь?

-Петрова Светлана Юрьевна.

-Я такой не знаю, - испуганно ответила она. – Ты давно с ней знаком? 

-Давно. Давай, я тебе еще раз объясню. Она кончила консерваторию, тонкий человек, прекрасный музыкант.

-Да? – недоверчиво спросила мама.

-И не только! Великолепный слух, тонкая, образованная. А что «Незабудка», так что тут поделаешь? Певицы часто выступают под псевдонимами.

-Что-то я такой и не слышала. А ты подумал, Степа? Она – певица? – растерянно спросила она.  – Это же совсем другая среда.

-Я очень хорошо подумал. Она беременна. От меня.

-Надо же! Тогда это ее решение, - растерялась Елена Васильевна. - Сколько лет продолжался ваш роман?

-Где-то лет десять.

-Даже так! - обиделась Елена Васильевна. – Значит, ты крутил с ней еще при жене! Очень интересно. Значит, «Незабудка». Подожди, я вспомнила! Это же полуголая блондинка!

-Мама, что ты на меня так смотришь? Я что, очень тебя поразил?

-Еще бы не поразить! Откуда ты выкопал эту финтифлюшку? Я уж знаю, как она там «известна». Думаешь, почему она днюет и ночует на телевидении? Потому что сама платит. Если ее туда и пускают, то только голой!

-Как всех, мама!

-Нет, не как всех! Совсем не как всех.

-Ты не видишь, что все они, самые известные, время от времени появляются в одних трусиках?!

-Мама, что ты на меня так смотришь? Я что, очень тебя поразил?

-Поразил – не то слово.

-А что тут удивительного, мама?

-Как что? Да она все время поет по разным каналам после полночи. Когда мне не спится, я смотрю телевизор. Эта лахудра!? – ужаснулась мать. – Где ты ее подцепил? Подожди! Ты сказал, что хотел бы здесь жить, - но как? С ней?!

-Не только с ней, мама! Жить вместе: ты, я, она, твой внучек. Когда-то ты этого очень хотела. Не отвечай сразу!

-Степа, пока я не могу себе такого представить. Это какой-то страшный сон. Ты меня надолго напугал.

-Мама, как ты не понимаешь! Она из интеллигентной семьи! Много лет жила в коммуналке, ее мать – учитель русской литературы, чуть не заслуженный работник России. А главное не это: я вижу, она меня любит, она порядочная. А то, что скачет по сцене – так что тут сделаешь? Работа у нее такая. Не мед, знаешь ли. Она талантлива во всем: танцует, поет – и просто интересный человек. Я тебе скажу по секрету: она пишет умные романы. И получается очень неплохо! Я уверен, тебе это понравится.

-Чудеса, да и только!  - вздохнула Елена Васильевна.

-Да что с тобой! Как ты можешь говорить так плохо о незнакомом человеке? Что ты о ней знаешь?

-Я за эти годы на нее насмотрелась предостаточно. Это же идиотка!

-Почему, мама?

-Я же вижу. Скачет полуголой. В ее-то возрасте!  Скачет и кричит.

-Да. Ей уже сорок. Мама, это только сценический образ. Она не скачет, а танцует и поет про любовь.

-Ах, про «любовь»!

-Да, мама. Это работа! Тяжелая работа. Со своими большими минусами. Представь себе. А поет Света не про что-нибудь, а про любовь ко мне.

-Непременно к тебе! Выдумщик!

-Надо ж, какая ты спорщица, мама! Просто поражаюсь. Она меня любит!  Как ты этого не понимаешь!

-Я всё понимаю, но мне как-то не по себе.

-Это предубеждение. В жизни она совсем нормальная, я тебе клянусь! Ты приятно удивишься, когда ее увидишь. Это сущий ангел. Почему ты думаешь о ней, как все?

-А как мне еще о ней думать? О человеке судят по тому, что он делает.

-Ты забыла, что сама  – художник! Откуда у тебя такое предубеждение?

-Я никогда не считала себя «художником»: я просто работала. Что ты придумываешь? Да, я долгое время работала на хроникальной студии Ленфильма, я снимала фильмы о полярниках, о врачах, о нормальных людях.  И, уж извини, я догола никогда перед всеми не раздевалась! Я еще раз тебе говорю: она - из другой среды. Ты отдаешь себе в этом отчет?

-Какая еще «среда»? Все мы – из одной «среды». Она из Кемеровской коммуналки. Ей досталось, знаешь ли. Мы, что ли, не жили в коммуналке? Давно мы стали знатью?

-Кто тебе сказал про коммуналку?

-Она сама.

-Это значит, она плохо воспитана, - решила Елена Васильевна. - И что они все в Москву лезут? Тут что, медом намазано? Нет, Степа, я за тебя боюсь! Она тебя облапошит.

-Мама, что тебе не нравится? Я не понимаю этого! Я бы понял, будь ты простым человеком, а то ведь ты – режиссер! Ты – режиссер, а она – певица. Одного поля ягоды! Как вы, два человека искусства, не сможете понять друг друга? Да никогда не поверю! Я тебе больше скажу: она серьезно пишет.

-Как это «серьезно»? Как ты? Тогда очень несерьезно. Слишком несерьезно. Я уже по телевизору насмотрелась на эту финтифлюшку и не представляю ее в качестве невестки.

-Не может быть, мама! Почему она тебе не нравится? Она – творческий человек, как и ты. Ну, такая работа у человека: петь, бегать по сцене. Тяжелая работа. Очень тяжелая.

-Такая тяжелая, что надо раздеваться догола! Так, сыночка?

-Мама! Не всё, знаешь ли, в радость. Жить как-то надо.

-Нет уж! Ты меня в эту компанию не впутывай. Слушай, Степан! Я рада, что ты женишься, но твой выбор меня шокирует.

-Тебя и Галя шокировала!

-Степочка! Конечно, твоя «Незабудка» - все-таки лучше, чем ничего, чем все твои «девчата», одна из которых непременно наградила бы тебя то ли СПИДом, то ли сифилисом. Я хочу, чтоб ты остепенился, - но не такой же ценой! Вот так с головой прямо броситься в омут! Ты уверен, что ребенок – от тебя? Что ты о ней знаешь? Сколько у нее таких дурачков, как ты, на всё готовых?

-Мама, конечно, ребенок – мой. Это твой внук. И уж непременно сифилис! Для тебя, что, все женщины – толпа проституток? Как ты можешь так говорить? Это что за обобщения?

-Ладно, Степан, это твое дело. Вите ты будешь помогать? Он только на третьем курсе.

-Мама, ему уже двадцать.

-Двадцать не двадцать, а ты поможешь ему закончить институт. Я хочу, чтоб ты ему помог. Конечно, шесть тысяч долларов – большие деньги, - но, кроме тебя, помочь некому.

-Хорошо, мама, я заплачу! А вообще, учиться он может и в кредит. Ничего страшного. Я ведь не могу платить вечно! Пусть сами решают свои проблемы. Почему нет? Мы хотим побыстрее заплатить мой долг за квартиру, а заодно и сделать ремонт в квартире Светы. Разве не естественно сделать это, прежде всего?

-Господи! – взмолилась она. – Да что ж это такое?! Был такой мягкий, нерешительный, деликатный мальчик, - а вот! Это она тебя накрутила! Ты никогда не был таким энергичным. Это она играет тобой!  Как мне неприятна вся эта эстрада: я их ни видеть, ни слушать не хочу. А еще иметь такую в невестках!  Сколько ж лет вы знакомы?

-Десять.

-Даже так! И всё это время ты изменял Гале?

-Почему изменял? Мы давно развелись.

-Развелись вы только пять лет назад.  И – только по документам. Ты ведь всё это время жил с Галей!

-Не надо придумывать! Я избегал бывшую жену все эти годы.  С тех пор, как мы развелись, между нами ничего не было и не могло быть.

-Ты хочешь сказать, она врала?

-Конечно.

Степан Васильевич даже сел от удивления.

-Что с тобой, Степа?

-Всё! Хватит. Значит, Галя всё время тебе внушала, будто у нас совет да любовь? Я знал, что Галька гадина, - но не до такой же степени! Да что ж это такое?! Да вы что, дамы?!

-Что случилось?

-Мама, почему ты не сказала этого раньше? Ты что же, лгала? Зачем ты это делала, скажи на милость? Почему ты раньше не сказала, что она лжет?! Я давал ей деньги ради сына, а не ради ее лжи.

-Вы на самом деле не живете вместе? – недоверчиво переспросила Елена Васильевна.

-Что за фантазии, мама! Я требую: прекрати так говорить! Мне это неприятно. Я так обижусь, что уж и не знаю, что сделаю.

-Смотрите у меня! – грозно прикрикнул он.

-Что ж ты так разозлился-то?

-Нечего меня обманывать!

-Прекрати ты! – уже не выдержала она. – Ты зачем пришел? Хотите пожить у меня? Но ведь ты всегда меня избегал!

-Забудем! Мы наймем няньку. Извини, если я тебя огорчил, но еще в прошлом году ты меня уговаривала пожить у тебя. Я думал, твой внук – для нас единственный шанс быть вместе. Единственный!

-Степчик, сегодня больше не будем говорить на эту тему. Я устала. Что тут много говорить, сыночка? Попробуй. Может, и получится.

-Скажи, - осторожно продолжала Елена Васильевна, - как ты умудрился ее подцепить? Это, знаешь ли, странно. Почему она не нашла кого-нибудь получше бедного таможенника? Что ни говори, Степа, это странно.

-Мама, она любит меня! Что тут странного? Почему ты не допускаешь этого? Разве десять лет мало, чтобы выяснить отношения?

-Сколько Свет у тебя было за эти годы? И каждый раз ты влюблялся? Почему ты молчишь? Это одна их твоих многочисленных пассий! Объясни, почему именно она. Их у тебя была тысяча!

-Тысяча? «Тысяча и одна ночь» - это только в сказках Шехерезады. Я – не сказочник, мама! – чуть не закричал он. - Да, я не терял время, но она – не как все. Она казалась недосягаемой, казалась чудом и звездой, но теперь я верю, что она меня любит.

-Любит, любит! Я не спорю, - торопливо прошептала она.

Он недовольно посмотрел на нее, но примирительный тон Елены Васильевны заставил его улыбнуться.

-Познакомься с ней, мама! Хочешь, позвоним ей прямо сейчас? Я не уверен, что она уже пришла с репетиции, но возможно, что да. Ты-то хочешь с ней познакомиться?

-Обязана. Я мало знала твою Галю – и видишь, как все плохо обернулось!

-Тогда я побоялся тебя знакомить. Что толку, думал я, знакомить знаменитого режиссера с обычной продавщицей? Но теперь вы – на равных! Разве не так? Ты – создатель известных фильмов.

-»Известных» - это сильно сказано. Я сделала несколько фильмов по диагностике, по научной профилактике рака. Что тут героического? Рабата как работа.

-Мы тебя приглашаем на завтрашний концерт Светы.

-Спасибо, не хочу. Пару часов этой варварской музыки я просто не вынесу.  Нет, сыночка. Пусть она приедет сюда.

-Точно! И ты ее накормишь семгой, как меня! Тогда, я уверен, она не устоит. Смотри: сегодня суббота, - так что в понедельник. Договорились?

-Хорошо, Степа. Наверно, ее увлекла твоя восторженная любовь.

-Ты всё не веришь, что меня можно полюбить? Слушай, у тебя как-никак праздник. Скажи, что тебе нужно – и я куплю.

-Мне ничего не нужно.

-Зачем ты так говоришь, мама? Ты знаешь, мне это неприятно.

-Ничего не надо. Спасибо, что приехал. Тебе сегодня на работу?

-Да. Я не могу уйти с таким тяжелым сердцем. Пойми, мне уже за пятьдесят, это мой последний шанс. Других вариантов у меня уже не будет.

-Ты говорил это и перед браком с Галей. Я все-таки надеялась, все эти годы надеялась, ты вернешься в семью. Все-таки, это было б надежней. Ну, Галя – не идеал, - но она тебя уважает.

-Ты думаешь, мама, я так стар, что мне уже хватит и уважения? Нет, знаешь ли! Седина в бороду, а бес в ребро!

-Даже так! - рассмеялась Елена Васильевна. – Тогда почему все эти годы ты скрывал свое равнодушие к бывшей жене? Конечно, я не верила, что ты любишь бывшую жену, но, возможно, ты любил мать твоего ребенка?

-Мама! Я никогда не скрывал, что не люблю Галю. Просто тебе почему-то взбрело в голову, что я к ней неравнодушен. Почему ты так стала думать? Я этого не понимаю. У меня не было сотни романов, как ты думаешь! Была Света, но я скрывал наши отношения, потому что не очень верил во взаимность. Я боялся показаться смешным!

-Какое унижение: гоняться за певичкой!

-Нет, мамочка! Когда любишь, это не кажется унижением: это почитаешь за счастье! Она красивая, понимаешь. У нее есть выбор, а у меня, - у меня его нет. Неужели ты сама не видишь, что со мной происходит что-то необычайное?

-Я вижу, но я не знаю, что думать. Раньше ты не мог говорить о любви, ты почему-то стыдился ее, - а тут что-то разошелся.

-Значит, и ты рада! Ты улыбнулась. Спасибо. Это здорово!

-Слушай, а я ведь устал, - спохватился он. - Полежу пару часов перед работой, а? Как мы с тобой похожи: я тоже боюсь ее среды.  А если верно хоть что-то из того, что о них пишут?!  Обычно люди говорят презрительно: «желтая пресса», - но откуда-то ж берутся все эти ужасные факты! Но не думай, что я потерял голову! Я влюблен, но я понимаю, что делаю. Так что не бойся. Что бы я пылал, как юноша?! Со мной никогда такого не было. Я, знаешь, чего боюсь? Что подумают коллеги.  Я не могу сказать, что мне на них наплевать. Рано или поздно они узнают, кто моя жена. Жена! Мог я предполагать такое? Мама, ты ее увидишь в жизни – и она тебе понравится!

-Как она выносит твой футбол?

-Выносит! Как-то я смотрел свой футбол и не заметил, что она разозлилась. Вижу, вот-вот скандал грянет.  «Чего ты злишься?  - спрашиваю. – Я ведь мужик. Я не могу быть другим». Потом я попросил прощения, потом поцеловал – и все уладилось.  И так хорошо стало. Будто сделал доброе дело.

-Ты не кажешься ей бесчувственным?

-Думаю, нет.  Нам одинаково хочется тепла и покоя. Слушай, мне надо отдохнуть.

-Тебя разбудить?

-Не надо, мамочка.

Вечер, Света одна

Горло не болит. Могла бы работать куда больше, но не хочу. Или не могу? Есть такая работа: пробиваться, - а я не хочу ее делать. Ленивая баба ты, Светка. Ленивая, каких свет не видел. Я сама не понимаю, почему с Сашей мы заводимся и начинаем откровенничать. Вообще-то мужики на меня наводят ужас. До дома дойду пешком; если спуститься в метро, непременно напротив сядет какой-нибудь посконный  мужик.

Чтоб не налететь на поклонника, я нацепила огромные, черные очки - и сразу в моем облике появилось что-то зловещее. Я уже не женщина, а гордо расхаживающая ворона. Для пущей конспирации несу кошелку; якобы дамочка спешит в магазин. Долго иду почти наугад, пока не появляется собачий нюх.

Иду и мотаю хвостиком, голова белая, а уши красиво раскачиваются.

Приметнее всех горожан бездомные. У них одна поза: сидят на скамейках, склоняясь над газетами. Изображают самых умных, а по запаху, по глазам видишь, что человеку деться некуда. Просто некуда. А вот что-то знакомое. Капелла гренадерам Плевны. Рядом завсегдатаи: гомики. Отборные мужики из бронзы, а рядом эти безобидные твари. Важно расхаживают с портфелями, будто профессора. И что так легко узнаю это племя? Или чую что-то родственное?  Тогда это родство неприятно. А оголодавшие бабушки! Безликие, несчастные странницы, что роются в бачках для отбросов. Не ваша ли это старость, Светлана Юрьевна? Как-то приснилось, что бомжую в Париже. Там полно  бомжей, и они не лучше русских; они живописней и веселее - вот и все. Вижу, как много странных людей вокруг меня - и моя странность больше меня не пугает.

Откуда пришли мои друзья? Саша – из моего желания добра и дружбы. Вика пришла из красоты, из моего желания любви. А Степа? Он вышел из общества, из других, из тех ужасов, что мучают меня. Почему тогда люблю именно его? Не потому ль, что так лелею свои кошмары? Да и не кошмары, а милые кошмарчики, что приятно разнообразят жизнь. Выйти замуж - это принять жизнь, уже не ужасаться, а просто жить.

А Вика - какая дура: дала Сашке понять, что неравнодушна, - вот он и использовал. Глупо. Ею это было сделано только для того, чтоб я заревновала, но этот парень на фото – кто он? – он не заревнует? Сашка унизил Вику. Сначала страстные ночи, невероятные чувства, а потом  чудится, тебя ограбили по-крупному. И я кого-то унижаю?! Не может быть. Я бы хотела остаться доброй. Даже когда это совсем не получается, я все-таки хочу этого.

Вика чувствует, я думаю о ней, я люблю ее – и это ей страшно. На мне она научилась не верить в себя! Она еще не понимает этого. Ее пугает отсутствие границ, ей нужна ясная черта между людьми, даже когда они в постели. Разве забуду, как она извивается подо мной? Неужели этот мужик сможет ей дать такое наслаждение?

Почему о близости думаешь плохо? Стоит ей уйти, как все кажется ложью. Вика так вульгарна, так невыносима, так ужасна, а я о ней думаю. Не просто живет, но борется. Борется за жизнь. Борется за выживание. Борется, чтоб спать со мной. Борется, чтоб переспать с Сашкой. Борется, чтоб найти работу. Борется за постоянное место жительства. Зачем ей это? В Торжке у нее большая квартира, мама, которая ее любит. У нее не моя мерзкая кемеровская коммуналка, но она выбрала эту борьбу и борется! Что она хотела от меня и Сашки? Неужели она не видит, что наша жизнь и без нее переполнена борьбой? Я и так устала от постоянного противостояния. Чего она хочет сейчас? Не знаю. Наверно, охмуряет своего Сенюшку. Ей нравится тот, в чьих она объятьях. Полно таких людей! Им лишь бы реальное тепло, а кто его даст, им все равно. Как я не догадывалась, что уже давно в моих объятьях Вика мечтала отдаться Сашке? Это ужасно. Это слишком больно. Может, она еще тогда хотела мне с гордостью об этом сообщить. Неужели всё так страшно?

Придя домой, она бросила плащ на вешалку, подсела к столу и написала сцену:

-Я не хочу бороться, - сказала она, - не хочу быть сильной. Я мечтала о таком мужчине, как ты – и буду всегда тебе верна.

-Но здесь тебе надо победить! Именно ты должна получить эту квартиру, ведь ты столько лет ухаживала за мамой.

-Это ты так считаешь! А мама думает, квартира больше нужна брату, потому что он слабее меня.

-Слабее тебя! С чего ты взяла?

-Я тебе говорю. Как мне переубедить маму?

-Это как гром среди ясного неба! Но эта квартира нужна нам!

-Я не знаю, что делать. С чего ты взял, что я сильная? Ты – как мама. Я хочу быть слабой.

-Получи квартиру – и будь слабой.

Роман подвигался туго, но писала Петрова Светлана Юрьевна с упоением. Она не верила в свой талант, ее затягивал сам процесс работы. Только на сцене и за компьютером она чувствовала себя «в своей тарелке»: всё прочее ей приходилось осваивать день за днем, делать через-не-могу, просто заставлять себя.

-Да, я убила его, но ты знаешь почему? Потому что любила тебя.

-Что ты наделала!

-Иначе мы бы не получили эту квартиру!

-Я ухожу. Марина! Ты больше никогда меня не увидишь, но помни, что я люблю тебя.

Как странно это слышать! Сумасшедший! Но я ему ответила! Я ему сказала, что боюсь мужчин, что они вызывают у меня кошмары!

-Все ты врешь, - сказал он. – Я вижу, это тебе интересно, у тебя могли бы быть десятки любовников!

Я спросила:

-Неужели ты не хочешь верности? Ради тебя я готова отказаться от других. Представляешь? Я сознательно откажусь от всех, буду встречаться только с тобой – и при этом не буду жалеть ни о чем!

-Да? – усмехнувшись, спросил он.

-Да, - ответила я. - Нам будет очень интересно.

Затрещал телефон.  Она не бросилась снимать трубку, но осторожно к нему подошла. Кто это? Как хорошо, если б это был Степан! Может, он издалека читает ее мысли? Так приятно даже предположить такое!

Наконец, она подняла трубку.

-Где ты бродишь, Света?

Так это мама! Суровый голос с металлическими нотками. Ну, что-нибудь непременно отмочит.

-Это ты, мамочка? – спросила она ласково.

-Я. Кто же еще? Ты обычно дома в это время. Что случилось?

-Ничего. Все хорошо. Репетировала, потом погуляла по Москве.

-Ты каждый раз говоришь «все хорошо», но что происходит на самом деле?

-Сказать ей или не сказать? – подумала Света. – Заранее невозможно догадаться, как она среагирует.

-Да все хорошо, мама. Не беспокойся. Я хотела бы тебе что-то рассказать.

-Важное? Ну, говори. Я же чувствую, у тебя что-то не клеится.

-Мама, я выхожу замуж.

-Ты выдумываешь! Светочка, да что с тобой?

-Для чего мне придумывать, мама? Нет, я очень серьезна. И серьезна, и сосредоточена: как всегда, перед концертом. Как ты себя чувствуешь?

-Я только что с пляжа, - призналась Людмила Викентьевна. – А ты отдыхаешь, Светочка? Лето скоро кончится.

-Мама, в Москве сейчас так много света и тишины! Даже не верится. В августе в Москве классно.

-Как его зовут?

-Степан.

-Ты давно его знаешь?

-Давно. Даже слишком давно.

Зачем я брякнула «слишком»? – только успела подумать Света, как услышала следующую тираду:

-Извини меня, Светочка, но     «слишком»  в данном случае неуместно: тебе только сорок, - так что «слишком давно» ты никого знать не можешь. Ты его знаешь с младенчества?

-Мама, я ценю твое чувство юмора, но оно не вполне соответствует ситуации.

-Света, в какой стадии ваше знакомство?

-Я выхожу за него замуж.

-Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! У вас будет ребенок?

-Да.

-Ну, деточка, ты меня огорошила! На всю оставшуюся жизнь.

-Мамочка, да всё хорошо! Наверно, я перееду к нему, потому что в моей квартире будет ремонт, так что будешь звонить туда. Тебе дать тот телефон?

-Спасибо, Светочка, за заботу.  Где ж вы возьмете деньги на ремонт, на ребенка, на жизнь? Он что, у тебя миллионер? Где он работает?

-На таможне.

-Не бог весть что. Как и ты. Доченька, мне страшно! Ты что-то учудила, о чем будешь всегда жалеть.

-Мама, зачем ты так говоришь?

-Да я же знаю тебя! Кто тебя подбивает на ремонт? И года не прошло с прошлого! Тебе мало?

-Мама, да какой это ремонт? Лажанулись, да и всё.

-Ага! Современная терминология.

-Совсем нет. Твое словечко, ты просто его подзабыла.

-Ах, вот как! Света, сейчас я не могу говорить с тобой. Давай я все обдумаю и позвоню позже. Если хватит сил. Ты не обижаешься?

-Нисколько, мама.

-Пока.

-Не беспокойся, мама. Ты мне еще позвонишь, так ведь?

-Обязательно. Света, я позвоню обязательно, - и Людмила Викентьевна положила трубку.

-Здорово! – подумала Света, привыкшая к неожиданностям мамы. - Я перешагнула и через это. Теперь моя Людмилочка Викентьевна что-то предпримет, - но что именно? Мама непредсказуема, как море.

Ночь все ближе, я не зажигаю света, терпеливо дожидаясь, пока вся комната не утонет в тенях. Я чувствую, как в темноте он стоит надо мной, что-то шепчет о любви, потом нежно-нежно касается моих губ и обнимает. Мои губы горят. Я думаю, верю, знаю, что это он.

Написать о большой бессмертной любви: тогда больше шансов, что встретишь ее в жизни.

Как ваше имя?

Смотрит он и отвечает: Агафон.

А как бы сказала я?

Агафошечка ты мой!

Приходи-ка ты домой!

Или:

Смотрит он и отвечает: Я – Степан.

Я дождалась моего мужчины, моего близкого человека, мне только б его удержать. Любой ценой. А если и моя любовь – бессмертна? Разве я не люблю на самом деле?

Я люблю его, но сегодня ему солгала. Не в первый раз. Соврала, чтоб сохранить любовь. Это правильно! Я буду бороться за ту любовь, как я ее понимаю. Другой мне не надо. Моя семейная жизнь будет тихой заводью – и кто, кроме меня, создаст ее?

Темно и страшно. Почему не купила лампочку в двести ватт? Попросила бы у Степы.

Но почему так плохо? Потому что мама позвонила? Надо выпить кофе. Представляю, какой буду истеричкой в старости. У Степы была целых шесть часов. Целый день! Наверно, он завтра придет. Что он обо мне думает? Сейчас всё брошу и буду записывать его мысли. Хоть бы пол вымыть. Всё надо делать самой! Откуда взять такие силы? Он сейчас у матери.

Сегодня со Степой обошлись без траханья – и это кажется подвигом. Я даже лучше себя чувствую. Зачем что-то превращать в рутину? Всегда, если вижу семейную пару, они с виду такие тихие, - а я непременно думаю: Ну! Зато в постели они, наверно, так разойдутся, что спасу нет.  Говорят, такое надо делать, чтоб было о чем вспоминать. Наверняка, скоро перестану играть во все эти сексуальные игры - и что тогда? Тогда буду их вспоминать. Для того и откажусь от этих кувырканий, чтоб помнить получше. Я бы не сказала, что мне это совсем не нравится, но мне уже интересней думать о ребенке. 

Как много мы говорим о любви! Конвенционная ложь. Или конвенциональная?  О, мама, та во все внесет ясность; сразу бы объяснила.  Не дай бог она появится. Тогда всё кувырком. Степе говорю только о том, что касается нашей любви. 

Уже темно, и это успокаивает. Я пишу, когда уходит свет дня. Может, я пишу для того, чтобы помнить о солнце? Разве нельзя его вспоминать как-то иначе?

Она постоянно оглядывалась в метро, но так и не заметила, чтоб за ней следили. Почему он больше не звонит? Боится, что я сообщила в милицию, и его изловят по звонку?

Моя героиня провозит наркотики в бюстгалтере. Из Одессы она едет в Стамбул, ей очень страшно: в душе она уверена, что турки ее непременно схватят. Но если не стать курьером, то не купить квартиру! Бедняжка, она разрывается на части этой дилеммой.

Опять в голове Вика. Она бы так смогла? Конечно! Сто раз «да»! Что раз. Такая оторва. Я и пишу о ней, хоть нигде не называю ее имя. Пишу о том ужасе, что она мне внушает своей любовью. Об ужасе, что появился во мне после нашей близости. Степчик, сотри этот страх из моей души! Сделай меня нормальной, я тебя прошу. Так много в моей жизни изменила  наша огромная, женская нежность.  Всё.  Но даже в волнах нежности я всё-таки была уверена, что больше люблю мужчин. Даже чудится, будто зря им изменила. Да, всем им, а не только Степе. Всему мужицкому сословию.

Отчего мне иногда так хорошо, если я совсем одна? На меня что-то находит. Это состояние я б назвала озарением. Придет сбоку, неизвестно, откуда, - и потом, через много лет, вспоминаю его как спасение, как избавление от того ужасного, что мучает меня. Мое вдохновение - не от женщин, не от работы, не от мужчин. Откуда же оно? Я и раньше готова была любить мужчин, время от времени делала такие попытки, но до Степы нас разъединяли именно моменты озарений: я всегда ждала, он поддержит меня в таком хорошем стремлении, - но он оставался безучастным. Конечно, требую многого, но ведь от близкого человека и хочется чего-то ждать! Так он оказывается неблизким.

Надо полить цветы. Какое упоение! Вот бы что делала всю жизнь. Почему бы не быть просто домашней хозяйкой? Нет, надо работать больше мужиков, иначе тебя затопчут, иначе ты – не женщина. Теперь главное в женщине – не ее красота, а умение себя отстаивать. Вот я и пою. Как иные у конвейера гайки закручивают, так и я болтаюсь по санаториям, а за настоящие бабки пою ночью на квартирах в совсем уж сомнительных компаниях. Конечно, приглашают только «свои», но это не всегда безопасно. Приглашают, конечно, не только певицу, но еще и проститутку. Им все равно, как я пою. Они надеются, что разденусь догола или просто отдамся, хоть внешне это более чем приличные люди. Конечно! И самым респектабельным мужикам надо оттягиваться. Им важно, что я красива. Еще бы чуточку, и подалась в стриптизерши. Только бы Степа не узнал об этом!

По глупости выпила кофе, уже не смогу уснуть. У меня будет дочь и у нее будет папа Степа. «Папа Степа»! Папа – Степа, а сама - Степановна. Сейчас уже нет этого тяжеловесного имени Степанида. Так и представляешь купчиху на семь пудов. А как назову её? Анна Степановна, Настасья Степановна, Акулина Степановна? «Как ты, Настенька?». Звучит фигово. Где ж ты, Настюшка, мой свет? «Аня, ты где?». Не все ли равно, как ее назвать. Столько лет длятся мои скандалы с мамой, а я так и не могу ни понять их, ни избежать. Нет, о маме думать нельзя: просто сойдешь с ума.

Я столько лет знакома с ним, но еще месяц назад ничто не говорило, что мы сблизимся всерьез.  Раз в пару месяцев, в полгода, в год - такой обряд! – мы закатывали «большую любовь» - и этого хватало. Что же случилось с нашими душами, если сразу обоим захотелось большего, чем эти редкие встречи? Тайна. Теперь встречаемся чуть не каждый день, а хочется все чаще и чаще. Это серьезно, это больше, чем просто встречи.

Вечер, время приятных мечтаний, а сегодня что-то тяжело сидеть одной. Неужели бурные сцены были б интересней? Не верю. Но что я такое в постели? Разве это и есть мое тайное «я», то единственное, где творю сама? Этот мир кажется таким огромным, но по вечерам его наполняют только строчки. Кто, кроме нас двоих, может вмешаться в этот мир? Кому еще это может быть интересно? Какому-нибудь журналистику, что мимоходом раздавит тебя, смешает с грязью.

Зачем я пишу, кому? Наверно, Степе. Огромное письмо о любви. Оно такое большое, что он будет читать его всю жизнь. Почему Светлана Нарышкина, а не Светлана Гончарова? Обе - поразительные Натальи, но что удивительного, что Степа предпочел царицу, жену второго Романова светской красавице, жене Пушкина?

 И Вика думает о себе как о такой вот книге, что равнодушно пролистали и выбросили.

Я, чудится, случайно попала в жизнь, в общество, в искусство, в свою собственную постель. Я слишком слаба, чтобы жить; даже не представить, чем бы занялась, не будь этого пения. Что это - мое пение: работа, увлечение, порыв, вдохновение, страсть? В том-то и дело, что это - всё сразу!

Но почему именно искусство? - спрашиваю себя. Мне всегда нравилось петь. Уже в детстве заберусь под стол и пою. Хватит выть! - прикрикнет мама, - и тогда пою совсем тихо. Я пела, потому что это было легко и приятно. Когда мечтала о мужчинах, было стыдно за свою слабость.  И пение сразу стало слабостью, но общепринятой, спасительной, выделившей, выломавшей из других, из толпы. Позже пение стало работой, и приятно удивляло, что за слабость можно получать деньги. Собственно, мне платят за то, что люблю петь! Но ведь я родилась с этой любовью. Мне платят за то, что я такой уродилась! Конечно, благодарна судьбе.

Что со мной сейчас? Почему мне так хорошо? Я только пишу, а мне очень легко, я верю в себя. Жаль, эти состояния очень кратки. Откуда они? Я овеяна какими-то наваждениями, чувствую чью-то нежность рядом с собой, чувствую очень остро - и во время концерта это ощущение растет и, кстати сказать, очень помогает. Но что же дальше? Нельзя же и дальше строить свою жизнь на удовольствиях. Мне хочется серьезности, ответственности - и не только в искусстве.

Самым трудным в юности было соотнести себя с другими. Уже присутствие другого человека парализовало меня.  Как этот юноша в метро. Встретив человека на улице, я думала, прежде всего, не возможны ли между нами сексуальные отношения. Разве это не болезнь? Я вышибла ее работой. Мы со Степой едем в такси, я абсолютно уверена в себе, а все кажусь себе юной, только что приехавшей в Москву. Это же комично: видеть в себе этакую девушку-недотрогу! И вот, чудится, я одна и жду огромной любви. Она вот-вот войдет в дверь, но надо подождать. Томление разрастается незаметно, я таю в грезах, задыхаюсь в поту, лежу  и не могу подняться, не могу шевельнуть рукой. Если б кто-то сейчас коснулся б меня!  

Откуда такие мысли? Сашка рассказывал, и у него часто такие состояния. Да мы с ним брат и сестра, по мыслям необычайно близки. Мое замужество для него – черная измена. Разве это разрушит нашу умственную, мечтательную нежность? Скорей, наоборот. Всё, что скрою от Степы, принесу ему. Если он захочет.

Надо выпить кофе, иначе не прийти в себя. Эти мысли не могут быть «подарком» от работы: моя работа - это мир грубых мужиков. Попробуй, сладь с такими! Впрочем, даже для них он жестковат: даже их калечат и убивают. Что же тогда остается мне? Я родилась со страхом в душе, я совсем беззащитна, но именно это делает меня такой целеустремленной. Мамино слово! «Ты вырастешь целеустремленной». Спасибо, мамочка. Спасибо, хоть я не такая. Я бы хотела любить всех мужчин, которые были со мной близки; меня ранит, что это не получается. Это получилось только раз: со Степой, - поэтому мы и связаны на всю жизнь. Они хотят большего, чем могу дать, они хотят всего, - а я, я хочу работы, независимости, покоя. Почему нам не хватает тонкости и доброты? Какие они были, эти другие мужчины? Они не хотели ждать, им подавай  сразу все: мою квартиру, мои деньги, мое тело. И не немножко, а целиком. А я? Я хотела интересных отношений, хотела, чтоб они исчезали и возвращались. Хотела о них мечтать, а не иметь под боком. Мне приятней видеть, как он растет творчески, чем поселить такого мужика под боком и кормить его.

Мне, было, почудилось, у Сашки и Вики настоящий роман, но нет: он слишком холодный. Только не втягивать в это Степчика! Я ведь не знаю, как он жил до встречи со мной. И в его жизни была нежность не только со мной, и он кого-то любил. До близости Вики я не знала, что нежности бывает так много. Сегодня это кажется самым важным. Степа со мной, но, наверно, не может забыть чью-то нежность.

Света и Вика. Света.

-Кто там?

-Это я, Светка.

Это же Вика! Уже одиннадцать вечера! Теперь у меня, как у Сашки, поживет пару недель. Я не хочу этого!

Я постаралась на нее прикрикнуть:

-Тебе чего надо?

-Пожалуйста, открой.

-Уходи! – крикнула я. – Убирайся! Кто тебе позволил прийти сюда? Ты что себе позволяешь? Ты знаешь, сколько времени?

-Мне негде ночевать. Спаси меня.

-Он тебя выгнал? – строго спросила я. – Что ты молчишь? Говори! Он тебя выгнал?

Я открыла дверь и с презрением посмотрела на эту тварь. Опять меня обманет!

-Мне некуда пойти. Светочка, пусти меня! Мне надо с тобой поговорить.

-Не могу. Я тебя боюсь. Зачем ты пришла?

-Я хочу тебя видеть.

-Вика, мы же договорились, что ты уезжаешь домой.  Я дала тебе денег на билет. Почему ты меня обманула? Почему не уехала раньше?

-Я не обманула. Света, я не могу больше стоять под дверью. Пусти меня! Я очень тебя прошу. Нам надо проститься по-человечески.

-Заходи, - я отбросила цепочку и строго лязгнула замком.

В этом было что-то невыносимо тюремное, затхлое. Неужели это осталось от нашей любви? – подумала я.

Едва она вошла, я ей сразу бросила в лицо:

-Ты ведь со свидания! Это на тебе написано.

-Ты что? – она принялась меня разыгрывать. – Светка, да что ты?!

-Отстань.

-Светка, это ты? Обнимемся.

-Нет, Вика, мы не обнимемся! Как твой Сеня?

-Нормально.

-Я спрашиваю, как он в постели.

-Можешь не поверить: он просит самую малость! Будто боится что-то разрушить во мне. Будто я для него не человек, а какой-то хрустальный замок. Это кажется чудом. Вы-то со мной не церемонились!

-Кто это «вы»?

-Ты и Сашка. Я вас ненавижу. Обоих! - закричала она.

-Ух, ты! – засмеялась я. – Даже так!

-Почему ты меня злишь? Ты что, хочешь меня оставить? – осведомилась она. – Мне не показалось?

-Нет, не показалось.

-Ты меня не любишь.

-Хватит тебе! Какая там «любовь»! – строго сказала я. – Уже поздно. Пока. Поживешь у себя на родине, вернешься – опять поговорим.

-»На родине»! Я что, тут в Москве – в эмиграции, что ли? Скажи пожалуйста! Что-то новое.

-Почему ты не хочешь возвращаться в свою, как ты всегда презрительно говорила, «деревню»? Я там была на гастролях. Везде дворянские дома, москвичи специально приезжают поглазеть.

-Я знаю. Я, вон, ни разу не забиралась на колокольню: все боюсь, - а приезжим хоть бы что.

-Вика, ты боишься мамы? Ну, заставит опять дрова носить.

-Опять тебе смешно!

Я, не удержавшись, рассмеялась:

-Опять тебе мама скажет, мол, разлеглась, а работать не хочешь.

-Светка, прекрати! Я на самом деле не знаю, что буду делать.  На самом деле. Мне, что, устроиться на фабрику?

-Устроиться, Викочка, устроиться!

-Так меня еще и не возьмут: не пройду по конкурсу!

-Какая ты дура! Кто тебе внушил, что ты слабая, что ты не найдешь, как выкрутиться? Кто тебе это внушил? Кто?

-Почему ты так смеешься? Ты меня любишь! – неожиданно заявила она. - По крайней мере, надо найти мужество признаться в этом!

-Отстань от меня, идиотка! Вика, ты найдешь любовь. Может, уже нашла. 

-Светочка! Сколько раз ты мне изменяла с какими-то мужиками! И каждый раз ты ко мне возвращалась. Каждый раз. На этот раз я тебе изменила.

-По твоей версии, ты мне изменила, чтобы меня же вернуть. Это уж слишком, Виктория Николаевна! Я отдаю должное вашей фантазии, но это уж слишком!

-Еще один мужик в твоей жизни, еще один эксперимент! А получится - ничего. Просто ничего. Ты ведь пробовала. Сто раз пробовала. Ты любишь мужчин, но воображаемых. Или тех, что приходят на твои концерты. Ты любишь себя, любишь часами смотреть на себя в зеркало! Тебе это интересно, именно это. А не люди. Тем более, не мужчины. Ну, чего ты молчишь? Ты скажешь что-нибудь?

-Что я могу сказать? - спросила я философски.

-Света, неужели все ушло? Ты не хочешь меня? Тебя можно обнять?

-Вика, не трогай меня, не надо! Я не могу тебя видеть. Не могу.

-Это этот мужик! Твой Степа. Чтоб его волки съели. Ты что, прогоняешь меня?

-Я должна побыть одна. Сама знаешь: завтра концерт. Не трогай меня. Пожалуйста. Уходи.

-Хочешь, я буду тебе рассказывать, какая ты - и ты опять ко мне вернешься!

Она нашла, эта Вика, что вспомнить! Действительно, все наши прелюдии начинались с этого.

-Вика, опять ты со своими играми! Не раздевайся. Пожалуйста. Не надо.

-Я только расстегнула две пуговицы. Почему?

-Не раздевайся! Я прошу тебя, Вика! Я - другая.

-Ты меня обманула! Я не выношу ни твою работу, ни твою квартиру, ни тебя!

-Зачем же ты пришла, Вика? Я тебя спрашиваю: зачем же ты пришла?

-Не знаю. Я не могу без тебя. Я тебя ненавижу, но я без тебя не могу! Ненавижу!

Ты всегда заставляла понять, что обойдешься без меня! Светка, это подло! Ты всегда говорила, что любишь меня. Всегда! И вот ты меня прогнала. Просто прогнала. Почему? Мне казалось, тебя любить так легко! Я поэтому и осталась у тебя год назад. Я верила, это навсегда.

-Слушай, да ты пришла от него, от своего мужчины. Ты ведь знаешь, о ком я говорю. Мне на мобильник давно прислали изображение твоего Семена.

-Покажи.

Я принесла мой обожаемый, новенький мобильник:

-Можешь посмотреть. Приятный юноша, - словно б нехотя сказала я.

Она сидела рядом с расстегнутой рубашкой, она, как обычно, выставила свою красивую грудь.  Как ни в чем ни бывало! Раньше мне это нравилось, а теперь особенно разозлило: она что, не понимает, что всё ушло?

-Да, это он. А что?  - невинно спросила она, как обычно, изображая дурочку. – Сенька красивый.

-Ни тебе, ни твоему «красивому» парню не приходит в голову, что его можно за шантаж упрятать в тюрьму?

-Почему «не приходит»?! Очень даже «приходит». Я надеюсь, ты мне расскажешь, что ты собираешься делать по этому поводу.

-Тебя прислал Сеня, или сама догадалась? – коварно улыбнулась я. – Наверно, Сеня. Так ведь? Понимает, как легко получить по морде. Ну? Что будем делать?

-Ты не угостишь меня кофе? Мне иначе не успокоиться.

-Ты ведь не уснешь после кофе! Кто тебе посоветовал его выпить? Не твой любимый?

-Хватит тебе, дура. Я усну, не беспокойся. Давай просто посидим.

-Ах, вот как! Что ж, посидим. Пошли на кухню. Тебе не холодно? – спросила я.

-Нет. Давай здесь попьем.

-Один раз ты уже испачкала это кресло.

-Да хватит тебе, Светка! Больше не испачкаю.

Она всегда садилась вот так в профиль: тогда слишком хорошо видеть, что шляется без бюстгалтера, - а тело ладное, крепко сбитое.  Нижнее белье всё куплено на мои деньги, всё особенное, сексуальное, всё секси, никак не меньше: черное, шелковое, в кружевах. Интересно с ней встретиться лет через десять: без меня будет на ней такое белье или подешевле?

-Смотри, как внимательно твое зеркало разглядывает нас!  - пусто улыбнулась она. - Я по тебе соскучилась, а ты?

Про зеркало – моя фраза. Что за дурацкая привычка меня цитировать? Подстраивается под мою душу! Она думает, это тонко, а меня это только злит. Зачем я ее пустила? Теперь так просто ее не выставишь: Вика – девушка со спортивной подготовкой.

-Вика, а я вот по тебе не соскучилась.

-Знаешь, почему я к тебе пришла? Он ушел, я сижу одна и думаю: Светка, наверно, смотрится в зеркало, - а мысли - обо мне.

-Идиотка, - усмехнулась я.

-Хватит тебе сердиться, хватит!

-Знаешь, я не хочу быть частью твоих планов, не хочу. Вика, ты меня унижаешь!

-Чем? Вспомни, как мы всегда говорили! Неужели меня можно не любить? Зачем ты говоришь так грубо, так жестоко? Скажи мне, как всегда, Еще нежнее. Пожалуйста.

-Больше от меня ты ничего такого не услышишь! И не жди. Ты была в постели Сашки, потом была с твоим Семеном, - а теперь приперлась ко мне? Как ты посмела?

-Ты после твоего Степы, я после моего Семена. Нормально! Мы на равных.

-Ты меня унижаешь. Как ты этого не понимаешь?

-Я боялась, это разрыв, Светик, очень этого боялась. А теперь вижу: ты хочешь этого разрыва.

-Да, я хочу. Бери кофе, только пей осторожно.

-Помнишь прошлое лето?

-Не помню!

-Светка, я расскажу тебе один день твоими же словами.

-Моими? Ты что, заучила их наизусть?

-Конечно! Я буду тебя цитировать всю жизнь.

-Это зачем? – поинтересовалась я.

-Потому что я тебя люблю. Лето было таким ярким!   Мы шли по сочной траве на какой-то дачной тусовке, - и так тихо, что, казалось, слышали собственные души. До сих пор, чудится, каждое утро бредем наугад вдоль этого бесшумного озера, и трава мягкая-мягкая. Первое, что помню, - необыкновенную мягкость той травы, нашей травы, ее нежность. Еще, Вика. Еще. Пожалуйста, еще нежнее. Давай тут в траве.

-Знаешь, Вика, для чего ты это помнишь? Чтоб забыть. Далеко от тебя мне будет приятно о тебе мечтать. Милая моя девочка для мечтаний!

-Поцелуй меня, Светик. Теперь ты понимаешь, что я тебя люблю? Кому бы еще я стала делать такое?

-Какое еще «такое»? Ты это о чем, Виконька? Сейчас ты уйдешь отсюда: навсегда. Ты спрашивала у Сени, почему он унижал меня?

-Он тебя не знал. Он думал, ты – жирная, наглая московская сука. Ты так и не сказала, что вы думаете с нами делать.

-Я говорила об этом с Сашкой. Если вы сегодня же, в воскресенье, - я посмотрела на часы, - уедете, - ничего. Поняла?

-Конечно. Спасибо, Светка.

-Почему он так думал обо мне? Разве я дала повод?

-Он выловил нашу переписку в Интернете.

-Ну, и что? Степа ее тоже читал. Просто Степа – нормальный человек, а твой Сеня – чокнутый. Тебе это не кажется? Я бы побоялась с ним связываться. Не то что с ним спать. Ты что, вот так сразу его полюбила?

-Тебе какое дело?

-Мне любопытно. В свете того, что ты меня домогаешься. Может, он тебя изнасиловал? – подтрунивала я. - Почему это произошло?

-Света, мне больно говорить об этом. Давай всё вернем.

-Это как?!

-Бежим.

-Что, что? – я не поверила своим ушам. – Вчера  я была у врача. Он сказал, я на третьем месяце.

-Да ты что? – удивилась она. – Сашка знал об этом? Чего ты молчишь? Конечно, он знал и нарочно скрывал! Нарочно!

-Ты не знала об этом раньше? – продолжала она свою истерику. - Признайся: ты меня прогнала не из-за угроз Сеньки, - а по совету врача.

-Знаешь, я подумала самое худшее.

-Что?

-Я боялась, Сеня – твой напарник. Как же ты не понимаешь: страх не прощают. Нет большего унижения, чем страх! Я сделала для тебя всё, что могла сделать, но ты, как была, так и осталась глупой, провинциальной девчонкой!  Ты не смогла вписаться в мою среду, не смогла! Тут выживают только самые талантливые. Ты судорожно ждешь, что заявится этакий ухарь-купец, завалит цветами, осыпет деньгами, обольет шампанским, опрыскает «Шанелью» и – умчит тебя, бедную девочку, прямо в рай. Ну? Что, разве не так?

-Ты хочешь меня обидеть. Ты всегда считала меня дурой, всегда меня не уважала. Слушай, Светка, - как бы равнодушно сказала она, - я бы хотела тебя о чем-то попросить.

-Говори.

-Дай мне пару тысяч.

-Ты чего? У меня ремонт! Кроме того, разве ты не понимаешь, что Степан в курсе моих трат? Если я тебе дам, то придется занимать у него. Да даст тебе денег твой Сенька, обязательно даст? Что?! Разве не предлагал?

-Предлагал, - наивно согласилась она.

-Видишь! Расскажи, как у тебя произошло с Сашкой. Это мне интересно.

-Почему я должна это рассказывать?

-Вика, ты расскажешь это по моей просьбе.

-Я не хочу.

-А если я тебя поцелую? – насмешливо предложила я.

-Тогда расскажу. Сначала поцелуй.

Светлана Юрьевна обняла подругу и осторожно ее поцеловала.

-Светка, это разве поцелуй?

-Рассказывай, - приказала я.

-Я сказала, что люблю его, сказала, не веря своим словам, сказала на всякий случай!

-Это на тебя похоже.

-А потом мне стало так хорошо! Ты себе не представляешь.

-Почему? – язвительно спросила Светлана Юрьевна. – Я как раз даже очень себе это представляю. Тебе стало приятно, и ты подумала: «Может, я сказала правду?». Разве не так?

-Это так, - согласилась она, но тут же спохватилась:

-Зачем тебе такая правота? Я обижусь.

-Вот-вот! Обижайся! Тебе надо сильно обидеться, чтоб полюбить. Боюсь, твой Сеня уже понял это. Он тебя еще не поколачивал?

-Что ты такое говоришь!

-Что тут обидного? В России чаще всего мужья колотят жен. Тут уж ничего не поделаешь. Чтобы этого не случилось, надо чаще говорить о любви, больше верить в нее – это всем нужно! Знаешь, что ты сейчас думаешь? «Я изменила последний раз в жизни, и Сенька станет единственным мужчиной в моей жизни».

-Ты меня унижаешь, Светка!

-Нет. Совсем нет! Думай так - и у тебя всё получится. Мы все, женщины, так думаем, потому что желаем добра и себе, и своим близким. Я больше не могу быть с тобой нежной. Не могу. Забудь меня, пожалуйста.

-Забыть нежность?! Но я не могу!

-Сможешь, Вика! Будь паинькой. Он будет твоим единственным, потому что других ты торжественно забудешь.

-Почему «торжественно»?

-Извини, Вика. Это чисто литературный оттенок.

-Опять эта твоя «литература»! Ты чего-то там пописываешь, не понимая, что это как раз и будет всеми прочитано!

-Я догадалась, что твой Сеня читал все опусы, приписываемые мне!

-Сколько раз я тебе говорила, Светка: никогда ни с кем не будь откровенной. Никогда и ни с кем. Все предатели, все тянут на себя. Литература тут или не литература, это всё равно опасно.

-Знаешь, - помолчав, сказала она, - а Сашка грубый. Он только выдает себя за тонкого, изящного. Грубый и скучный.

-Не грубый и не скучный, а только равнодушный. Ты на что надеялась? Что после тебя опять полюбит женщин? Я уверена: тебе приходилось его шокировать, толкать, выводить из себя: иначе он превращался в лежебоку. 

-Откуда ты это знаешь?

-Вика, я это хорошо знаю! Не надо заводить мужчин, не надо их провоцировать, если они этого не хотят.

-Почему тогда Сашка так много занимался любовью? Сенька мог бы сделать со мной то же, что и он, но Сеня не хочет таких грубых наслаждений.

-Ты уверена? Может, только делает вид, что не хочет? Ты ведь не знаешь, каков он с другими женщинами.

-У него не было «других» женщин! Не было.

-Вика, да неужели тебе так повезло? – искренне обрадовалась я. - Скорее всего, это любовь. Человек приехал ради тебя, наделал кучу рискованных гадостей – тоже ради тебя! Тебе стоит это оценить. Я попросила Сашу никуда не заявлять, только уносите ноги побыстрей. Обещаешь?

-Да. Ты на самом деле думаешь, он любит меня?

-Конечно. Тебе повезло! Только оцени это. Это и есть любовь: когда щадишь другого, не берешь от него всего, что можешь взять. Знаешь, как говорят в России: любит – значит, жалеет. Это хорошая жалость. Значит, он хочет быть с тобой всегда.

-Правда?

-Да! Нам повезло обеим. Сама подумай, Виконька, зачем нам ставить крест на нашем счастье и опять пускаться в авантюру? Что тебе наша нежность?

-Я хочу тебя.

-Я что тебе, конфетка, что ли? – обиделась я. - Скажи, вот тебе не стыдно, что ты приперлась сюда, а он тебя ждет? Неужели ты не понимаешь, как много можешь потерять? По-моему, его любовь так огромна, что ты никогда не сможешь ее удержать.

-Опять твоя «литература»!

-Нет, это тебе не литература! Собственно, у тебя и не остается выбора, как броситься на Сеньку, ухватиться за него, как утопающий за соломинку.

-А если и он предаст, Света? Что мне делать тогда?

-Будь с ним! Покажи ему, что его любишь. Тогда он не предаст. Ты ведь не знаешь, кого бы ты сегодня на самом деле хотела: меня или его? Получила его – вот и хватит: меня не получишь. Мне не до тебя. Да не думай ты «Сеню или Свету? Мужика или бабу?»! Ты поезжай в свой Торжок и устраивай свои дела. Никто за тебя этого не сделает. Никто. Может, этот самый Сенька и есть твоя огромная, желанная любовь? Именно твоя, а не только его. Расскажи о нем.

-Тебе интересно? – удивленно спросила она.

-Конечно. Куда интересней, чем твои мольбы о каком-то там «поцелуе». Начинай.

-Как?

-»Он появился в нашей школе, когда мне было…». Сколько?

-Двенадцать.

-Какие у него были волосы?

-Светлые.

-Хорошо.

-Он был вихрастеньким и всех сражал своей серьезностью. Понимаешь, такой взрослый мальчик.

-»Казалось, он родился взрослым, он искренне не умел быть ребенком». Из какой семьи?

-Явно неблагополучной. Видно было, донашивает остатки от родственников.  Он всегда знал, чего он хочет, а я – никогда.

-Он тебе нравился?

-Конечно.   Просто я не верила, что он будет помнить обо мне два года.

-Значит, тебе тем более повезло, Вика!

-Выходит, так. Жаль, он всё вернул силой, но все-таки вернул!

-Иди к Семену! Беги! Он любит тебя, он тебя и спасет. Не я.

-Он хочет мне помочь! Ты и Сашка, вы меня выбрасываете, потому что вам это удобно! Я всегда боялась этого, всегда. Я так люблю тебя, а ты выходишь замуж.

-Да, выхожу замуж. Поэтому я больше не должна тебя видеть. Вика, ты тоже выходишь замуж, - разве не так? Почему ты стесняешься это сказать? Вот ты уйдешь – и я опять стану о тебе мечтать, ты опять покажешься хорошей. Мне часто чудится, ты вышла из моих тайных желаний. Взяла - да и воплотилась, чтоб сразить меня нежностью. Вика, заинька, пожалуйста, еще нежнее! Пожалуйста. Неужели я забуду это? Никогда. Всё можно забыть, но не нежность. Только уйди. Пожалуйста, уйди. Помнишь, ты мне как-то сказала: «Наверно, ты, Светка, пришла из моего детского желания стать мужчиной»? Ты ведь это и Сашке сказала. Зачем ты повторяешь одно и то же разным людям? Тем более, друзьям.

-Он успел тебе рассказать?

-Да. Ну, успокоилась? Я больше не твоя женщина, а моего мужа. Мне это больше нравится.

-Ты говоришь со мной, как мужчина. Весь вечер. Знаешь, как неприятно, если все, кто рядом, подчеркивают свою женственность?  Даже мужчины. Я во всех обманываюсь! И тебе приписала кучу качеств, которых у тебя просто нет. Мне больше не за что тебя любить. 

-Звучит неплохо, Вика. Можно расставаться. Ты и твой Сенька, вы клялись друг другу в вечной любви?

-Да.

-Вот! Он воспринимает тебя всерьез.

-Светка, как хорошо, что ты напомнила о вечной любви! Я вдруг припомнила эту мечту, и мне стало хорошо. Я ведь и тебе ее обещала. Как и ты мне.

-Что же у вас было? Почему Сеня тебя не забыл? Как всё-таки хорошо, что он бросился тебя спасать! Наверно, ты была умницей.

-А ты? Ты не хочешь меня спасать? Света, ты меня предала. Значит, тебе не хочется моей любви. Ты предпочла какого-то смурного мужика с прозаичным именем Степан. Это имя для слуги, но никак не для мужа.

-Вика! Да ты – аристократка! Знаешь, Сашке ты надоела сначала как моя подруга. И знаешь, почему? Ты от меня отреклась. Глупая! Если б ты ему в постели говорила, что разрываешься между ним и мной, это продлило бы вашу связь.

-Отреклась? Как это?! – в недоумении переспросила Вика.

-Да. Ты рассказала ему обо всем, что между нами было. Во всех потрясающих деталях. Его особенно поразило, как я постоянно шептала «еще нежнее». «Так вот ты какая страстная! – сказал он мне. - Я даже тебя зауважал». Ты не поняла его стиль: не любя, он обожает болтать про любовь. 

-Я знаю. Как запоет – не остановить. Он всё врал, а я, дура, верила. Я на самом деле любила его, а теперь ненавижу.

-Это не опасно для Сашки? – полюбопытствовала я. - Вот пожалуешься своему Сене - и он Сашку пристрелит! Он у тебя не лидер какой-нибудь группировки?

-Нет.

-Может, ты всерьез в Сашку, Вика? Ну-ка, Вика, признавайся.

-Нет. Я открыла в нем даже не мужчину, а мужика. Мужик с повадками женщины! Аномалия. Твоя связь со Степаном длилась много лет! Почему ты так долго его «открывала»? Почему всё-таки решила броситься в омут семейной жизни? Ты же его еще год назад побаивалась. Что с тобой произошло?

-Оба слишком дорожим своей свободой! Нам долго нравилась редкость встреч.  Потом он меня изменил! Как это ему удалось, я не понимаю, но я заметила: когда мы говорим или пьем вино, я думаю почему-то не о страстной ночи, а о том покое, который даст семейная жизнь. Он тоже хочет ребенка, хочет брака, как я.

-Я думала, Светка, мы любим друг друга, - и нашей любви надо, чтоб мы изменяли друг другу с мужчинами. Я верила, мужики у нас только для измен! Я со всеми думаю о тебе. Со всеми! Я бы тебе не изменяла, если б встречались чаще. А для этого надо, чтоб я здесь жила. Я понимаю: тебе неприятно решать мои житейские проблемы, - на зато наши отношения любовников были настоящими! Прежде ты меня о чем только не просила! Ты меня просила: «Давай попробуем так, Викочка!» или «Смотри, что я придумала», «Давай повторим».

Тут я не удержалась и захохотала, как сумасшедшая:

-Я?!

-Да, ты. Ты меня поцеловала так холодно! Это я тебя прошу, Светик: еще нежнее.

-Не надо. Не говори так. Никогда.

-Серьезно?

-Да.

-Слушай, я позвоню?

-Конечно, Вика. Ты бы давно могла ему позвонить.

-Сеня!

-Да. Ты где болтаешься?

-У знакомой. Сейчас приду. Я поеду на метро, ладно?

-Нет. Бери такси.

Она бросила трубку, посмотрела на часы и закричала странным, вдруг осипшим голосом:

-Я должна бежать! Думаешь, ревную к этому твоему дураку? Да выходи за него замуж хоть сто раз! У тебя не будет нежнее меня. Если ты хочешь, я буду рядом с тобой; если не хочешь - прощай.

Она молча, быстро оделась и на прощание она изо всей силы шарахнула дверью.

Уже два ночи. Пора угомониться. Какой ветер! Гнет деревья. Неужели Степа не чувствует то же, что и я? Неужели он спит без задних ног у своей мамы? Почему я чувствую, я вижу, как он сидит у окна и тоже смотрит в этот огромный, готовый разрушить наши надежды ветер?

Лежу в темноте, не могу уснуть, но и сил нет подняться, хоть что-то поесть, прийти в себя. Хорошо бы позвонить Степе. Я ни разу не звонила ему на работу! Что я скажу его маме?

И куда Вика поскакала в такую темь?! И я, я даже не пыталась ее удержать. Что она, деточка, что ли? Найдет такси и доедет, куда ей надо.

Света и Вика. Вика.

Я стою у ее двери, а думаю о Семене. Столько произошло всего за один день! Он уже обнимал меня, когда я поняла, что это случилось. Я не оттолкнула его, хоть очень хотелось. Что он со мной сделает? Он привел меня к себе якобы, чтобы меня спасти, - а если это еще один Саша? Если и он сделает со мной только то, что ему приятно, и забудет меня?

Я хорошо помню этот день, потому что тогда Сашка первый раз ко мне сам подошел и запросто спросил: Как дела? Такой же день был и с Семеном: больше двух лет назад.

Вглядываюсь в пустой, темный зрачок ее двери – и мне страшно. Может, Светка уже ненавидит меня? Может, всё знает о моей измене? Конечно, всё давно знает, ведь Сашка ей дороже, чем я. Мне-то казалось, главное – нежность, - но нет! Дружба всем важнее. Я и Света часто изменяли друг другу, это сразу стало нормой наших отношений. Сначала измена, а потом дикая ругань, бурная сцена в постели. Почему я думала, что это навсегда?

Ее дверь обита сталью. Эта сталь и в наших отношениях.

-Кто там? – кричит она, и я чувствую, как она боится и злится сразу.

-Светка! Открой.

-Вика, ты чего? Что удумала! Что ты себе позволяешь?

-Мне надо проститься. Пожалуйста, пусти.

-Черт с тобой! Заходи, - и Светка со злостью рванула дверь.

Я вошла:

-Привет!

-Привет. Ты от Семена? Чего ты молчишь? Я знаю. Ты не поругалась и с ним?!

-Какой Семен? – пыталась оправдаться я.

-Саша, Семен, а вот моя очередь. Так, да? Ты что себе позволяешь, тварь?

Потом она высыпала на меня все свои обиды! Мол, не может поселить у себя, мол, фото Семена уже всем известны, мол, меня и его вот-вот арестуют и посадят в тюрьму. 

-Что там у тебя было с Сашкой? – как бы невзначай спросила она – и я поняла, как это для нее важно.

-Я влюбилась.  Ты часто о нем рассказывала, все мне насчет него «объяснила». Я пришла к нему как к другу.

-Он был очень нежным?

-Сначала очень, но уже в первые минуты близости мне стало страшно. Вы не даете уверенности в себе! До встречи с вами я мечтала о большой, настоящей любви, а получила какие-то порывистые связи.

-Твой Сеня тебе докажет, что это настоящая любовь! Ему не нужна «порывистая связь»!  И попробуй, в это не поверь! Сама увидишь, что будет. Мало не покажется.

-А что будет?

-Он станет тебя поколачивать.

-Светка, не каркай!

-Он будет тебя лупить из лучших чувств.

-С чего ты взяла?

-В России это случается слишком часто, - рассудительно заявила она.

-И этот изысканный Поспелов оказался обычным мужиком: использовал - и выбросил.

-А ты не знала, что так будет? – опять она накинулась на меня. - На что ты надеялась, Вика? Ты же сама приползла к нему на коленях! Ты думала, если изобразишь на все готовую рабыню, он тебя поселит?! С чего ты взяла? Чудес не бывает.

Я сказала ей правду:

-Я хотела тебя удержать.

Она не поверила:

-Изменой с Сашкой, и Семеном?!  Или уходи, или рассказывай, что у тебя с Сашкой. Друга я тебе не отдам, идиотка!

Я ответила искренне:

-Света, прости меня! Я не заметила, что уже год назад стала привыкать к Сашке.

-Что у вас тогда было? Рассказывай. Я же оставляла вас одних. Скажешь, он ни разу тебя не поцеловал? Не поверю.

-Однажды он улыбнулся без причины. Я спросила: Ты чего? Он не ответил, наклонился и поцеловал мою рубашку.  В грудь. Меня это так поразило! Ты себе не представляешь.

-Он и со мной это делал. Пока я не замахнулась на него  пепельницей. Его притягивает женская грудь. Не секс, не пот, а именно такие касания. Ты не представляешь, как его волнуют соски! Гораздо больше, чем всё остальное.

-Я поняла это из наших с ним разговоров. Он любит говорить о рубашках, о лифчиках, о груди. Я думала, когда же ему надоест? А вижу, никогда. Знаешь, как он говорит о нас? «Ты вот просто забываешь, что у тебя есть грудь, а Светке ее грудь кажется совершенно необъятной: этаким расплывшимся теплым морем». Знаешь, почему мы с ним сблизились? Я была уверена, что вы – любовники. Теперь почему-то не верю. Но только теперь. Мне всегда чудилось, вы, голые, вместе, и тебе это очень приятно.

-Ты просто дура! Вика, ты – дура!

-Мне больно. Хотите вы или нет, но теперь вы оба – против меня.  Заговорщики! Вы взяли мою нежность, мою молодость, и торопитесь меня забыть. Но я клянусь: я – тебя забуду. Я буду сильной, научусь радоваться разлуке! Уже этому рада. 

-Вика, так лучше! Попробуй меня забыть. Тогда нам не будет так больно. Только брось эти детские глупости, будто тебя просто использовали.

-Но почему так получилось, Светка?! Да, однажды рядом с ним я подумала о тебе. Мне показалось, это ты обнимаешь меня. Поэтому мне так легко было отдаться этому ловеласу.

-Ты хоть понимаешь, как много ты этим похоронила? Вика! Прежде мне чудилось, ты и я всегда рядом, чудилось, мы издалека заколдовываем, привораживаем друг друга волшебной игрой. Ты разбила все эти мечты вдребезги!

-Слушай! – взмолилась я. – Мы опять говорим о любви. Давай все вернем! Тебе же нравилось! Помнишь, в постели я всегда делала вид, будто во всем тебе подчиняюсь! Это тебя увлекало!

-В постели ты всегда кого-то изображала. Да, ты изображала, будто тебе приятно мне подчиняться, а я - будто предпочитаю быть второй. Мне теперь стыдно думать об этом!

-Помнишь, что ты мне сказала? «Отказаться от тебя?! Это значит, от любви и юности». Света, ты это говорила!

-Больше не скажу. Нет, Виконька, милая моя! Ты мирно вернешься в свой Торжок.

Что же ей мешало просто выставить меня?

-Что тут страшного в твоем Торжке? Всё совсем не так плохо! Зачем ты надеешься всю жизнь оставаться при ком-то? Так не бывает. Просто не бывает. Почему ты решила, что призвание этого мира - тебя спасать? Здесь каждый спасает себя сам. Ты и так выжала все, что можно, из своей бисексуальности. Мы целый год жили вместе! Разве этого мало? Что я сделаю, если чувства проходят? Он хоть был нежен с тобой?

-Кто? – спросила я на всякий случай. - Сашка?

-Ты еще пошучиваешь, идиотка! Пока спрашиваю о Сашке. Потом о другом твоем кавалере. Что?! Думала, сделаешь ему приятное – и решишь все проблемы?!

-Сладко, - она продолжала нравоучать, - это когда понемножку, а если постоянно на всё готова, это надоедает. Когда чувствуешь сопротивление и желание, растущее из этого сопротивления! Я же тебе советовала: будь строже с мужчинами! Ты ведь баловала Сашечку, да? Наверно, его так никто не баловал, как ты! Он ведь не только сладострастник, как все мужики, он еще и певец. Это творческий человек. Одного секса ему мало, как бы ты ни старалась. Чего ты плачешь? Чаю или кофе? Вика, чего ты рассиропилась?

Она все-таки заметила, что я плачу! Спасибо большое.

-Кофе.

Мы пошли на кухню.

-Ты хочешь кофе или нет? Я так и не пойму. Что ты все молчишь? Давай поговорим. Только не надо близости, Вика. Я чувствую моего ребенка, я больше не могу. Я больше не люблю тебя.

-Какой ребенок, Светка?

-От Степы. Я выхожу за него замуж.

-Ты что делаешь, Светунчик? Ты бросаешь под поезд! Зачем?

-Я? Под поезд? По-моему, это делаешь ты. Ты прекрасно знала, что Сашка не выносит женщин. Как тебя угораздило «попроситься» к нему?

-Я думала, так безобидней, а попала волку в зубы.

-Сашка – не волк! Просто его не надо соблазнять. Если мужику поднести на блюдечке с голубой каемочкой, так какой же дурак откажется? Ты ведь знаешь его «особенности»! Ты что, хотела стать для него мужчиной?

Тут я прямо спросила ее:

-Это я была для тебя мужчиной и остаюсь им, так ведь?

-Забудь об этом, Вика!

-И не надейся! Как я могла надеяться стать мужчиной и для Сашки? Я что, дура, что ли?

-Опять твои басни! Конечно, ты знала, что Сашка тебя хочет, но Вика! Любовь не должна превращаться в «социальное обеспечение».  Это твоя манера: грузить всех своими проблемами, всё на всех вываливать! Любовник – это не социальный работник, что приносит пенсионеру буханку хлеба, потому что тому до магазина просто не дойти. Всем хочется любви, страсти; и мне тоже. Я хотела только твоей любви. Но быть твоей мамой, папой, банкиром, спонсором? Нет уж, извольте, сударыня. Мне это неприятно. Я тебя умоляю: научись зарабатывать деньги. Не знаю, как, но научись. Это раньше были содержанки, в девятнадцатом веке. Теперь - нет.

Вот это да! Мне ужасно захотелось ударить ее по морде. И это она, моя самая нежная, самая любимая, говорит такие гадости! Я столько для нее сделал – и для чего? Чтоб вынести все эти унижения.

-Тебе не стыдно? – залепетала я. - Какие-такие «деньги» ты мне давала? Это же копейки! Ты забыла, как часто я пропадала? Я искала работу. Пусть редко, но я находила ее! По-твоему, я только делала вид, что искала. Сидеть с ребенком мне не позволяли без рекомендации, и ты пальцем о палец не ударила, чтоб ее достать.  В секретарши меня не брали по той же причине.  Куда мне было пойти без связей и без прописки? В маляры?

-Ну, и пошла бы поработала! – рассердилась Светка. - Не такая уж ты и хилая. Мне надоело ухаживать за тобой, как за маленькой девочкой. Всё - на мне! И водопроводчики, и очереди в сберкассе  и магазинах, и пьяницы в подъезде, и еще бог весть что. Еще и ты меня грузишь своими проблемами! Насколько меня хватит тащить эту ношу?

-Я тебя умоляю, Виконька, я тебя умоляю, - шептала она. – Не надо всем нам твоих проблем: своих выше головы.

-Кому это «всем вам», сволочи? – не выдержала я. – Будто я ничего для вас, барей, не сделала! Я ведь решала ваши сексуальные проблемы, я их решала! И вы оба мне говорили, что любите меня! Оба! За это вы мне давали, как нищей, долларов двадцать. Это же не деньги!

-А сколько мужчин тебе давало деньги? Ты хоть считала? Ладно, что пререкаться! Ты все равно больше жить у нас не можешь.  Раньше я тебя жалела, мне казалось, мужчины тебя обманывают, а теперь вижу ясно: это ты их дуришь, дорогушечка. Дуришь всех нас! И мужчин, и женщин. Вот и Сенюшку своего окрутила только так.

-Ты всё сказала, Светик? Почему ты не скажешь другого, доброго?

-Почему ты, Вика, не скажешь: «Светик, я желаю тебе всего наилучшего! Я люблю тебя, но надеюсь, со Степой тебе повезет больше». Неужели ты не понимаешь, как это для меня важно?

-Я не могу так сказать.

-Почему?

-Я еще люблю тебя.

-Ты меня не любишь: ты за меня борешься. Тебе что, так нужны эти кости?

Светка со злостью посмотрела мне в глаза и тут заметила, что ее грудь открыта. Так она голая! Может, она ждала меня? Или мне показалось? Совсем недавно мы часами сидели обнявшись, обе совсем голые, ни чуточки не стесняясь, - а теперь ее разозлило это напоминание о близости. 

Она глубоко запахнула халат.

Я была готова рассмеяться, но она устало спросила:

-А этот твой Сеня? Он не рассчитывал на твой страх? Он был уверен, ты полюбишь его из благодарности? Как освободителя? С нами ты не отвечала за свои поступки, - а с ним?

-Понимаешь, с Сеней всё прозаично и надежно. Поэтому не хочу сомневаться в нем. Не хочу. Пойми, эти чувства слишком редкие, слишком ценные для меня. Почему нет людей, с которыми я была бы, как на небесах?

-Мы, Вика, были с тобой на небесах.

-Вот именно! И что?!

-Хорошего, знаешь ли, понемножку. Давай расставаться, дорогушечка.

-Сеня? – растерянно сказала я, словно бы спрашивая саму себя. - Сеня был со мной, как с законной женой; я делала то, что, скорей всего, буду делать всю оставшуюся жизнь. С самого начала так мало романтизма и порыва! Неужели я уже отказалась от всего этого: отказалась от моей юности? Мне это больно, я всё не привыкну к этой боли.

-То ли еще будет, заинька! Вот станешь его женой, а он, напившись, будет тебя лупить. Не со злости, а потому, что так принято. Ты спросишь: «Зачем ты, Сенька?», – а он ласково ответит: «Терпи, дура».

-Откуда у тебя такие мысли? Чего ты злишься, Света? Ты ведь тоже из коммуналки, как и я.   И твой папа бил твою маму.  Что тут нового?  Я сбежала из Торжка, а ты из своего Кемерово.   Мы обе спасались от провинциальных нравов, но тебе повезло больше. Вот и всё. Но разве в Москве нравы лучше? Здесь тебя поимеет сто человек, и ни один не скажет «спасибо».

-Тьфу, какая ты противная девчонка! Откуда в тебе столько дряни? И я, глупая, всё почему-то терплю твои выходки.  Может, он не врет, и ты для него идеал?

-Меня пугает это слово, я первый раз его слышу. Неужели завтра пройдет моя юность, и я окажусь просто женой? Этакой скрюченной бабулькой, что ищет, где бы подешевле достать докторской колбасы, а потом таращится в телевизор или подтирает сопли детям. Не артисткой в Москве, как я мечтала, а только торжковской жёнкой! Неужели не будет во мне этого огромного огня любви, этого горения, желания отдать всю мою нежность другому? Тебе, Светка! Помнишь, я хотела еще больше огня, еще больше мощи, и принесла тебе «травку»? Ты испугалась. «Ты куда катишься, Вика? – спросила ты. Да никуда, - ответила я. - Я делаю то, что делают все. Я не суюсь в тяжелые наркотики. - Ты уверена, что вовремя остановишься? - Уверена. - Как же тебе не страшно? – Помнишь, что я сказала? «Светка, нельзя так бояться жизни. Надо просто жить, пока живешь. Ты боишься и мужчин, и женщин, ты всего боишься!». Разве сначала тебе не нравилось такое распределение ролей? Я - юная, незащищенная, а ты - взрослая, ведущая, обеспечивающая. Неужели это было плохо? Мне кажется, не все ли равно, как, - лишь бы любить. Что тебе тогда не нравилось, Света? Почему ты так играешь мной? Просто, ты «успешна», а я нет. Ты можешь себе позволить делать с людьми все, что тебе захочется, а другие - нет. Это безответственно, Светка!

-С чего ты взяла про мою «успешность»? Я, как ты знаешь, не вхожу в десятку самых известных. Я только чуточку раскручена; не больше. Этот уровень позволяет в чем-то быть свободной: я смею выбирать, - но очень осторожно. Неужели ты не понимаешь, как это мало?! Но даже этой фигни я добиваюсь сама! Именно сама! Своим горбом! А не тем, что прилепляюсь к кому-нибудь и становлюсь приживалкой.

-Что ты прибедняешься, Светка? Ты не хочешь замечать свое право выбора, ты просто им пользуешься, как тебе удобно. Ты выбираешь не только продукты, квартиру, удобства, - но и людей, с которыми тебе удобно жить. Для тебя и в обладании есть что-то от концерта, от милой, приятной игры. Порывистая «артистка» ты только на сцене, а в жизни очень осторожный человек.

-Будь я на самом деле осторожной, не подпустила бы тебя близко. Да, я осторожна, - но что тут плохого, Виконька? Я не ищу каких-то особых удовольствий, а только хочу быть нормальной. Вот и все. Не больше. Больше жизнь все равно не даст. Как ты не понимаешь, что мне трудно, что я жду от брака спасения, уверенности в себе, надежности? С появлением Степана мне стало легче! Я хочу нормальной жизни с нормальным мужиком. Тебе только двадцать, у тебя еще все впереди, а мне надо думать о покое. Хочется быть серьезной. Не получается, а очень хочется. Именно так. И будет так, как я хочу. Моя жизнь теперь не так жестока, она больше не ранит, не жжет. Ты не можешь мне дать такой уверенности в себе, не можешь! Признайся. Так что я не «безответственна» по отношении к тебе, а только спасаю себя. Теперь ты возвратишься к своей маме. Это нормально. Ты вернулась к Семену, а потом вернешься к маме. Так всё и уладится. Прямо-таки хэппи энд. Ты мне нравишься, девочка моя! Знаешь, как приятно, когда такая тихоня, как ты, закатывала бурную сцену! Это здорово, но хорошего понемножку.

-Да! Тебе трудно работать, когда ты любишь.

-Вика, возможно, ты и права. Да, наверно, лучше небольшая, удобная, «посильная»  любовь, чем «большое чувство», которое, того и гляди, тебя разрушит. Я больше не могу тебя любить. По крайней мере, простимся по-человечески. А если Сеня уже вернулся?

-Подождет.

-Как ты строга! Представь, в этой квартире, через неделю начнется ремонт. Если не раньше.

-Ремонт уже был! В прошлом году! Ты помнишь, как пахло краской в нашу первую ночь?

-Ничего страшного. Мы открыли окно.

-Ты забыла о нашей нежности? – спросила я.

-Постараюсь забыть.  Я не должна тебя видеть.  Ты сейчас уйдешь.

-Я ни на что и не надеюсь. Пришла, чтобы уйти. Ты не хочешь со мной проститься?

-Мы уже простились, Вика. Ты сейчас уйдешь. Слышишь меня? Теперь меня смешат твои приставания. Мне стыдно! Хватит быть слабой. Не хочу.

-Ты хотела какой-то необыкновенной любви, а когда ты ее получила, она тебя напугала!

-Я не уверена, что это наш случай. Не уверена.  Я – другая, Вика! Я – жена и мать, у меня морщины на лбу.

Я подошла к шкафу и вытащила белье:

-Это наши простыни.

-Я их выброшу.

-Ты так спокойно говоришь об этом!

-Да, Вика! Я очень спокойно говорю об этом. Хватит мелодрамы! Уходи!

-Ты хочешь, чтоб больше ничего не напоминало обо мне? Я пришла и постучала в дверь, ты обняла меня и заплакала.

-Я не плакала. Не придумывай.

-Ты не хочешь любви, Светка!

-Хочу ли я любви?! Ну, знаешь! Да, хочу. Но покоя - больше.

-Ты ведь была страстной, Светка! Я ведь всё помню.

-Хватит. Забывай скорее.

-Почему?

-Потому что так будет лучше всем. И тебе, и мне. Уходи.

-Сколько раз, Света, я вставала и уходила. Ты говорила мне: Уходи, - и я покорно уходила. Но каждый раз я возвращалась. Каждый раз.

-Ты могла догадаться, что это не может длиться бесконечно. Мы с тобой на разных полюсах, Вика. Всего тебе доброго! Одно дело, падать в одиночку, а другое - рядом с мужем! Ты хоть надеешься ему не изменять?

Почему она так жестока? Наверно, она узнала во мне что-то такое, что ее оскорбляет! Она узнала предела своему падению, - а я? Я только играла в него.  

-Надеюсь.

-Вика! Плохо ты себя знаешь.

-То же самое я могу сказать и тебе. Почему сейчас я не могу сказать: Сеня - последний мужчина в моей жизни? Просто это было бы глупо так сказать. Мне с ним хорошо. Я вижу, как он старается быть нежным – и мне хочется его любить. Так хочется, что я уже люблю его. Но клянусь, Светка: одно твое слово – и я останусь у тебя. Решай. 

-Я ничего не хочу сейчас решать.

-Почему, Света? Почему?

-Потому что всё давно решено. Оглянись, Вика! Разве для тебя не самое главное, что он вернулся? Был первым и снова вернулся. Я просто в шоке. В приятном шоке. Он тебя любит. Первый мужчина, кто тебя любит на самом деле.

-Я, дура, не верила, что это из любви, - согласилась я. - Да, тогда в лесу он был очень нежен, - и вот всё повторилось.

-Это замечательно! Как ты смеешь после этого приходить ко мне?

-Тебя я люблю больше.

-Знаешь, почему это тебе кажется? В нем нет этой решительности Сашки. Такие, как он, учат женщин ненавидеть мужчин. Что ты о себе думала? Что ты -  женщина-вамп? Нет! Ты обычная, нормальная девочка из провинции. Тебе нравятся любители бурных сцен, но только когда они в кино! На самом деле, ты  сама их боишься!  И Семен, и Степан – не такие! И слава богу! Мы обе разом нашли исключения: замечательных, необыкновенных мужчин! Так давай радоваться этому!

-Может, и нашли, - улыбнулась я в первый раз,  – но для тебя Степан – только этап, а для меня всё серьезно.

-Боже мой! Что ты за дура! То ты умоляла, а вот уже и атакуешь! Уходи отсюда! Тебе что, еще раз повторить? Позвони ему и убирайся!

-Я его успокою, можно? – попросила я.

-Да говори, сколько хочешь.

Я впопыхах схватилась за трубку:

-Сеня, это ты?

-Я. Где тебя носит?

-Сейчас прибегу. Я всё объясню.

Вика прибегает к Сене.

Доронин Семен Геннадьевич был неприятно поражен, не застав Вику дома. Он буквально не находил себе места. Звонок напарника ему показался спасением:

-Ты где, Васька? Придешь ночевать?

-Нет. Тут у своих перекантуюсь. Тем более что ты не один. Я всё хотел тебя спросить: ты нашел ее?

-Ты про кого?

-Всё про ту же Вику. У вас ведь всё на мази, да? Чего ты молчишь? Я ведь потому и не заявляюсь на снятую квартиру, что…

-Что значит «что», Васька? Хватит тебе об этом. Как там у тебя: всё сходится по деньгам?

-Ты знаешь, Сенька, не всё. Пока мы в прогаре на сотню баксов. Но ничего! Вывернемся. Я просто что-то не сосчитал. Ты чего там нахмурился? Она опять удрала?

-Да. Вот где ее носит?

-Чего ты беспокоишься? После того, что у вас было, она вернется. Куда она денется? Ты что, не знаешь всех этих девушек? Все они не без придури, и твоя Вика тоже. Где-нибудь болтается. Из Торжка уже позвонили: машина приедет в полночь.

-Не раньше?

-Раньше не выйдет.

-Слушай, но уже два ночи. Я ее просто убью, эту заразу!

-Да не переживай ты! Сейчас позвонит, - и друг положил трубку.

И на самом деле, не прошло и минуты, как Вика позвонила.

-Сеня, это ты?

-Я, черт тебя возьми! Я! Где тебя носит?

-Я сейчас прибегу, Сенечка. Я всё тебе объясню. Я тут у Петровой, она позволила тебе позвонить.

-Зачем ты пошла к этой курве?

-Уговаривала простить тебя. Ты ведь ее шантажировал. У нее и у Поспелова на тебя целое дело. Я всё замяла.

-Чего там заминать? – недоверчиво спросил он.

-Как?! Ты не знаешь? Незабудка еще две недели назад сказала  мне, что ты ее шантажируешь. Представляешь? Сегодня прихожу, а она показывает твое фото.

Чего ты молчишь, Сеня? Не понимаешь? Я ведь уже говорила об этом! Мы оба были сфотографированы в кафе, и при случае уже нас можно было бы шантажировать.

-Как это «шантажировать»? Она ведь не записывала наши разговоры на магнитофон.

-»Незабудка» не записывала, а вот Поспелов, тот записал.

-Да? Мне что, теперь бояться?

-Нет. Она поговорила с ним и потребовала, чтоб мы побыстрей убирались.

-Она сама тебе сказала, что они не будут меня преследовать?

-Сама. Я сказала, мы сегодня же уедем. Так что всё улажено. Когда приду, можешь меня за это поцеловать: я свершила небольшой подвиг.

-Да, - благодарно шепнул он, - спасибо, что всё уладила. Я тоже не чувствовал себя правым, но уже ринулся напролом. Конечно, риск. Меня могли бы просто избить до полусмерти прямо сегодня же или сдать в милицию. Ты ведь далеко! Бери такси, не экономь. Я тебя жду.

Оставшись один, Сеня лег на кровать, закрыл глаза, но не стал выключать свет.

Она на самом деле вспомнила меня или только старается доказать, что меня любит? Она постоянно мне доказывает, что мне без нее не обойтись. Она сначала предала меня, но вот предательство оборачивается преданностью – и мне остается только удивляться столь неожиданному повороту вещей.

А вообще, поездка прошла чудесно: купили всё, что надо, уложились в пять кусков, что и требовалось. Еще и Вику вызволил из рабства. Что тут с ней делали? Мне было страшно думать об этом, а теперь эти страшилки кажутся надуманными. И кому тут мстить? Это же звезды! Они из другого социального круга. Я не понимаю, почему этот Поспелов еще не вычислил меня и попросту не придушил. Как меня сначала испугало, что она ушла, на ночь глядя. А если ушла навсегда? Подо мной на нее вдруг напала  истерика: она стала говорить что-то невнятное, кричать, она так напугала меня! Ничего; привыкнет.

Когда она вошла, он рассудительно, с улыбкой спросил:

-Ты почему сбежала?

-Но что страшного случилось? Я только бродила, а потом решила зайти к Незабудке, чтоб уладить скандал. Заговорились.

-Бродить! Зачем?

-Я плакала.

-Серьезно? – доверчиво спросил он. – Я что, обидел тебя?

-Сенька! Зачем ты так ревнуешь?

-А ты как думаешь?  Зачем ты писала  в чате «Я люблю тебя, Незабудка!»? Надо было головой думать! Вы не очень-то и скрывались, милые подружки. Хочешь, я тебе прочту этот прелестный, - тут он мило скартавил на манер вождя мирового пролетариата, - кусочек?

-Да?! Ты заучил его наизусть?

-Нет. Просто он у меня есть в карманном компьютере: как и адреса и телефоны твоих московских «друзей».

-Давай.

Сеня прочел с экрана:

Ты обняла меня и прошептала:

-Ты любишь?

Я ответила:

-Да.

Ты нежно меня поцеловала, и я поняла, что люблю тебя.

-Я не отпущу тебя никогда! Как хорошо, что я тебя нашла. У нас не будет любви, не будет настоящих чувств с этими грубыми мужиками – и ты это знаешь.

-Кто он, твой жених, Незабудка? Неужели он такой глупый и не понимает, что ты о нем думаешь?

-Он понимает, но еще больше не хочет понимать. Он готов на всё, только б остаться рядом со мной. Он знает обо мне все, и всё равно меня любит.  Пусть знает! Если он любит, ему надо знать.

-Такие вот выкрутасы, Вика! Что я должен думать? Неужели Поспелов тебе не нравился? Никогда не поверю.

-Саша? Он недосягаем, это другой социальный слой, так что о близости между нами не могло быть и речи. Зачем такое запоминаешь наизусть? Пойми: я вернулась к тебе навсегда. Ты слышишь меня или нет?

-Слышу.

-Теперь говори, когда мы уедем.

-Машина из Торжка приедет только в полночь.

-Здорово! Давай куда-нибудь сходим.

-Куда? – спросил Сеня.

-На эстрадный концерт.  Последний раз.

-Опять этот Поспелов, опять эта Незабудка, опять смотри на эти рожи!

-Почему тебе не посмотреть на них последний раз в твоей жизни? Это будет не их концерт, а обычная «солянка». Потом сходим в ресторан. Давай так, а?

-Можно.

Сережа и Саша

-Серега! Это ты? Привет.

-Привет. Я уж к тебе и не приближаюсь.

-Почему? – ласково спросил Поспелов. – Разве мы – не друзья?

-Во Владимире ты как от меня шарахался!

-Извини, но у меня был концерт.

И Поспелов строго добавил:

-Когда я работаю, мне не до кого.

-Да какой там концерт! Разве в этом дело? – рассердился Сергей. - Ты сейчас-то хоть один?

-Да. Сейчас я один.

Александр Ефимович любил, когда его возлюбленный сердился: эта злость была важной частью игры, установившейся между ними. Поспелов мог исчезнуть еще на пару недель – и тогда б сам Сергей его искал.

Сергей поправил свой яркий, белый шарфик и небрежно сказал:

-Мне показалось, у тебя кто-то живет.

-Только показалось.

-Ненавижу этих тварей. Как ее зовут?

-Ты о ком?

-Сашик, хватит придуряться. С кем ты был во Владимире? Ее зовут Вика, - так ведь? Виктория! Победительница. Ну, ну.

-Я надеялся тебя встретить на гольфе. Перестал ездить?

-Сашка, я туда не езжу без тебя. Ты это знаешь. Уже и на фиттинг сил нет: устаю. Видишь, перешел на бильярд. Это все, что я могу. На остальное нет ни сил, ни денег, - и Сережа довольно рассмеялся.

-Очень рад тебя видеть.

-Очень? – переспросил Сергей. - На самом деле?

-Спасибо, изменщик. Едва тебя нашел. Бильярд, конечно, и легче, и дешевле. Я тебя искал. Ты не почувствовал?

-Сашка, я чувствовал, я каждое мгновение чувствовал. Я ждал, ты меня найдешь.

-Почему? Так уверен в себе?

-Ты всегда меня находишь. Думал, найдешь и сейчас.

-Ты простишь меня, Сереженька?

-Постараюсь. Ты что-то скажешь в оправдание? Глупо, конечно, требовать от тебя объяснений. И всё-таки, ты должен понимать, что мне твои выходки неприятны. Так налетишь на спид с какой-нибудь дурочкой.

-Выпьем? – предложил Поспелов.

Выпивка означала и понимание, и примирение.

-Конечно.

-Серега, ты не изменил мартини?

-С какой стати? Это любовь на всю жизнь.

-Может, все-таки вермут?

-Нет, Сашенька! Не стоит так низко падать.

-Знаешь, что происходит, Серега? Они заражают меня неверием в самого себя.

-Ты говорил это сто раз! Каждый раз они тебя разочаровывают, и каждый раз ты не можешь устоять перед очередной амазонкой. А я? Почему ты забываешь про меня? Ты бы мог иногда мне звонить. Это уже было бы по-человечески. Мне же больно! Неужели ты этого не понимаешь?

-Если я тебе и позвоню, что я тебе скажу? «Ах, прости, пожалуйста!»? Это слабость, Серега. Что тут поделаешь? Я же к тебе вернулся. Я сам тебя нашел. Не знаю, что со мной происходит. Затмение какое-то.

-Это любовница Петровой?

-Почему ты говоришь о ней «Петрова»? Это Светка, мой друг. Ты ведь это знаешь.

-Я уже не верю, что у тебя и со «Светкой» ничего не было. Весьма аппетитная особа. Неужели она тебя не соблазняет?

-Нисколько.

-Я не верю.

-Поверь, Сереженька. Я прошу тебя поверить.

-Что ты находишь в женщинах? Неужели тебе не жаль меня? Неужели тебе попросту не страшно? Ты что, не знаешь, чем все это кончится? Мне опять рассказать тебе об иррациональности существования? Каждый раз после твоей очередной измены мы начинаем говорить об этом. Почему?

-Серега, я сам не понимаю, почему иногда то, что я делаю с женщинами, меня утешает. Меня утешает то, чего я не понимаю. Поедем ко мне. Поговорим.

-Поехали.

-Серега, может, не стоит так проклинать женщин? Они мне напоминают, как я плох – разве это не естественно? Так они возвращают к тебе. Неплохо, что они заставляют меня думать, но в этой школе женщин я страдаю.

-Тебе нравится такое «страдание»! Нравится о нем думать, нравится стоять в церкви. Тонкие радости язычника!

-Но я не хочу быть язычником! Не хочу. Ты знаешь, что патриарх назвал террористов «неоязычниками»? Согласись, это не наша компания. И все-таки, я не хочу страдать. Не хочу. Красивые женщины своей близостью напоминают, что я – христианин, - но напоминают таким нехристианским способом! Они меня предают, а я их.

-Наверно, - поправил Сережа, - они тебе объясняют, что ты их предал! Наверняка, это их любимый род занятий. Они разрушают твою душу, твое существование, - и ты, зная это, все равно, как бабочка, летишь на их огонь. Тебя как-нибудь сожжет! Ты и сам не заметишь это. Возможно, твоя душа уже сожжена, уже отравлена этими изменами: и самому себе, и мне. Опомнись! Они наполняют тебя страхом и неверием в себя. Почему ты уверен, что я буду тебя искать при любом раскладе. Знаешь, как мне хочется исчезнуть навсегда! Хватит убивать нашу любовь. Хватит! Зачем тебе нужна была эта самая Вика? Каждый раз после такого романа ты долго не можешь прийти в себя. Куда ты бежишь, что ты ищешь?

Степа и Света говорят в ночи.

-Привет!

-Это ты, Степчик?

-Я. Ты кому только что звонила?

-Это мне позвонили. По поводу завтрашнего концерта. Ты можешь говорить со мной?

-Да. Пока нет работы, так что можно и поболтать. Ты что там делаешь?

-Сижу. Ты позвонил, словно почувствовав мои мысли! Как это у тебя получается? Мне иногда так хочется слышать твой голос – и тут твой звонок! Здорово.

- Ты укладываешься?

-Да. Степа, а ночь-то какая холодная! Натянула свитер, выхожу на балкон, смотрю на небо. Я часто так выключаю свет и выглядываю на мир из темноты.  Эта машина внизу стоит уже часов пять, и на том самом месте, где ты обычно оставлял свою тачку.  Кстати, там кто-то есть. Зажегся свет. Ты не расскажешь, что у тебя с мамой. Ты был у нее?

-Был. И с днем рождения поздравил. У мамы три комнаты, но она нам не поможет.

-Почему? Она не хочет внучка?

-Я ей сказал, а она даже не врубилась. Наверно, надо подождать. Впечатление, что она в шоке и не верит мне. До нее всегда доходило не сразу. Почему-то решила, у меня роман с разведенной женой.

-Степа, всё чудесно! Будем жить вдвоем, ребенку найдем няньку. Так все делают.

-Света, возьми бинокль и посмотри, что там в машине.

-Зачем, Степчик? Подсматривать нехорошо.

-Наоборот, очень даже хорошо! Это, может быть, хороший сюжет. Смотришь?

-Да. Два каких-то мужика считают деньги.

-Здорово! Надо же, как тебе везет! Завидую. Я бы всю ночь жадно на них смотрел! О чем ты думаешь?

-Представляешь, какая я глупая? Знаю, ты на работе, а все равно чудится, ты рядом и ждешь меня.

-Написала что-нибудь за вечер?

-Написала. Глупость какую-то. Как ты думаешь, почему я так люблю темноту?

-В темном омуте черти водятся.

-Да не в темном, а в тихом!  - поправила Света. – Я так отдыхаю. Только в полном мраке.

-Правильно делаешь, что оттягиваешься! Ты, Светка,  вообще-то, издерганная. Хорошо, у тебя есть свой метод. У меня – тоже.

-Все издерганные, не только я. Какой-такой у тебя «метод»?

-Я пишу. Это мой наркотик. Думаю, и твой тоже.

-С чего ты взял, Степа?

-Давно тебя знаю. Это тебя и держит: твои фантазии. Всё равно плохо, что все твои коллеги, вон, катаются в Испанию, а ты в Москве чахнешь. Почему? Почему ты живешь хуже, чем они?

-Ты точно сказал! В сентябре все соберутся, начнут щеголять нарядами, рассказывать, как отдыхали в Испании, а о чем расскажу я?

-Расскажешь, что не теряла время, а крутила роман с очень интересным человеком. В результате, он предложил тебе руку и сердце. Что в машине?

-Эти мужики кончили делить деньги, теперь сидят, курят. В темноте дымок такой красивый! Я будто вдыхаю запах их дорогих сигарет, я в какой-то удобной бездне! Странное, короткое мгновение, когда мне кажется, будто все хорошо, весь мир вот он, близко. Вот бабушка из тридцать шестой вышла со своей собаченочкой. Уж никогда не думала, что она может выгуливать так поздно. Она и летом ходит в толстой вязаной шапке.  Легко почувствовать, как она плотно сидит на ее голове. Смотри, смотри! Пошла куда-то, пошла. К такому головному убору подошло бы пальто, а она - в дешевой,  броской, молодежной куртенции. Точно, что где-то по дешевке отхватила.

-Да бог с ней, с бабушкой! Главное, ты в норме. Прочти что-нибудь свое.

-Да, я – в норме. Вот уж не забуду, что она зимой отмочила: присела прямо в снег, причем площадочку заранее вытоптала. Почему она не дошла до дома, а устроила туалет прямо подо мной? Ужасно. Это не смешно. Ей-богу, мы - не люди, а нация озорников: так и ищем, где б отклониться от нормы. И теперь на нее смотрю, а мысль одна: а ну, как и нынче покакает?!

-А ты следующий раз высунись из окна и крикни: Да ты что, бабуленька? Да что мы всё об этих гадостях?  Завтра ты будешь неотразимой – как всегда на сцене. Как это меня воодушевляет, мой дорогой Светунчик!

-Спасибо, Степа. Жаль только, от публики остаются мимолетные образы.

-Что делать? Это и есть идеальная любовь! Обожание на час. Это то, что тебе и нужно.

-Я-то сама не знаю, что именно мне нужно, а ты за меня знаешь.  Забавно. Мне просто приятно петь.

-Светка, а ты в чем сейчас? Ты все в том же халате?

-Да. Я его люблю. Халатец хоть и невзрачный, а что-то в нем сердечное.

-Мне он тоже нравится. Он нормальный. Только б твоя публика тебя в нем не увидела. Представляешь, моя Дурыкина Валентина Николаевна говорит своей подруге:

-Аполлинария Васильевна! Я уверена: Василий Петрович меня любит. Как вы думаете, по силам мне брак? Не станет он тяжелой, а может, и непосильной работой?

-Тьфу, какой ты глупый! И что ты этим занимаешься? Мой единственный, отец моего ребенка занимается, непонятно чем.

-А почему нет? У меня, - сказал он серьезно, - обширные планы написать роман и заработать. Идет проработка отдельных сцен.

Аполлинария Васильевна подошла к зеркалу и улыбнулась самой себе.

-Не умею улыбаться, не умею! – мелькнуло в ее голове. - Так и не научилась! Надо работать над улыбкой, иначе Витю не удержать. Сделаю себе улыбку, большую, настоящую, чтоб ни один мужик не устоял. У моей любимой Вальки  она огромная, смачная, до конца женская.

Она глянула в окно. Лунный свет, из таинственного, манящего далёка льющийся в окно, показался ей сильным, строгим, даже беспощадным. Словно б это был мужчина, о котором она мечтала всю жизнь!

Вот они встречаются Валя и Аполлинария.

-Что ж ты со мной делаешь? А, Валька? Мне это не нравится. Я хочу тишины и нежности, а ты навалилась всем телом и грудь придавила. Сколько я уже требую, умоляю, прошу, чтоб ты была осторожней, а ты и в ус не дуешь. Конечно, я буду терпеть, потому что хочу тебе понравиться, но зачем устраивать в постели сражение? Я не понимаю. А просто нежности ты не хочешь? Разве это мало – нежность?!

-Аполлинария Сергеевна! Вы бы лучше помолчали. Неужели вы не понимаете, что я – страстная женщина?

-Почему, Валечка, тебе нравится делать больно? Когда со мной такое делает Василий Петрович, я ему говорю: Да ты что, Вася?! Ты меня насилуешь!

-Степочка ты мой! Где ж ты так налитературился? Ишь, как литературы набрался! Так из тебя и прёт. 

-Знаешь, как интересно было бы сделать? Пусть наш гомик Василий Петрович полюбит ее брата!  Тогда он сам ищет с ней знакомства! Она страстно любит гомосексуалиста, на ходу перековывает его в бисексуала. Она пока что не знает, что он гомик, ей чудится, от него все женщины без ума. Да, он улыбается шикарно, но ведь улыбка - это все, что у него от мужчины. Больше ничего.

-Может, хватит, Степан?

-Ничего подобного! Я подробно опишу ее огромное разочарование. Например, так:

Она все плакала и плакала, и, наконец, ей самой это надоело. Она, как тигрица, металась по комнате из угла в угол, пока не догадалась пойти в ванну. Направила струю холодной воды на свою разгоряченную голову, и только тогда пришла в себя. Тяжело дыша, она села на край финской ванны, и долго, внимательно разглядывала свои кремы и мази. Вот оно, мое хозяйство! – горько подумала она. - Всем этим арсеналом приходится пользоваться, чтоб выглядеть красивой – и все равно он меня не любит! Как это обидно! Я вижу, как он внимателен к женщинам, как тает в их присутствии, мне чудится, он вот-вот подойдет и обнимет меня – и что? Он уходит. Он покупает банку пива и уходит по своим делам.  Я давно решила, что это моя работа, именно моя: быть красивой, - но почему у меня не все получается?

Она заглянула себе в душу – и опять заплакала. Лучше б она туда не глядела вовсе!

-А как они знакомятся?

-Да вот так:

Он подошел к ней и, смущенно улыбаясь, спросил:

-Вы любите пиво?

-А что? – еще не веря счастью, осторожно улыбнулась она.

-Да так. Могу угостить.

Она не любила пива, но сказала:

-Знаете, не откажусь.

-Знаешь, Светка, писать о гомике Вите – это очень тяжело. Этого я врагу не пожелаю. Но без этого роман получится несовременным!  Вот что обидно. А правда, что Поспелов – такой?

-Давай не говорить о Поспелове. В нем много неприятного, но он мой коллега.

-Но я знаю о гомиках только по газетам! Давай напишем так: Витя голым бродит по комнате, но при этом в шляпе. Такой  всех заинтересует. Этакой милый хулигашка. Почему он считает себя женщиной? Раз попробовал, а потом понравилось. И вот он где надо и где не надо, он имитирует женщину – и действие его застает в момент, когда он сильно поднаторел в стилизациях под бабу.

-Я понимаю: ты ставишь себе целью писать примитивно.

-Конечно. Это ведь только литература. Кому придет в голову воспринимать ее всерьез?

-Теперь все пишут примитивно! Прямо поветрие какое-то. Я – не так, Степа: я пишу, но мне стыдно. Стыдно так вот прямо заглядывать в себя и ничего там не находить.  Моя графомания – та же терапия. Не знаю, о чем писать, а в результате просто пишу наугад.

-Может, ты пишешь обо мне? – осторожно пошутил он.

-О ком же еще? Если писать, то только о тебе. Но что следует из моих писаний? Это порывы неизвестно, куда. Это потому, что люблю не людей, а свои мечты о них.  Для меня самой это звучит, как приговор.

-Брось ты, Света! У всех так: любить персонажей получается куда лучше, чем живых людей. Что тут поделаешь? Мы такие. Мы не пишем о том, что происходит с нами на самом деле из чувства самосохранения. Твой роман, как я понимаю, с детективным уклоном.

-Да. Мне ужасно стыдно за то, что я пишу, но не могу одолеть свою слабость.

-Как и я. Тут мы квиты. Любовь графоманов, - сказал Степан Васильевич.

-Мы все-таки пишем по-разному: ты, когда творишь, очень горд собой, язвишь и смеешься над миром, - а я пишу об африканских страстях, каких в жизни не бывает. Их не бывает, а я, дура, всё равно о них мечтаю. Хоть кол на голове теши.

В детстве больше всего мне нравились две строчки Пушкина:

Перстами легкими, как сон,

Моих зениц коснулся он.

Мама мне объясняла, что это и к чему, но мне казалось, она всё придумывает: объясняет, чтоб было как можно скучнее. Мне-то, девочке, чудилось, это мужчина тонкими пальцами касается моего лица, моих губ, моих глаз, и – я люблю! Я верила, первая любовь будет именно такой: он придет и – коснется меня, и – оживит.

-Так и было?

-Было совсем не так, а стихи все равно люблю. Ты думал, как хорошо высказать несуществующее «легкими перстами»? У нас – только пальцы, а не персты. Персты – это мечта пальцев! Этого не понимала самая милая на свете учительница русской литературы: моя мама. Я думала, первая любовь – это когда ангел вот так нежно коснется тебя! 

-Здорово. А меня божественность ни в чем не коснулась. Что стоит за желанием такой нежности? Может, это следствие того, что ты росла без папы, и поэтому тебе очень хотелось стать сильной. Вот ты и стала такой!

-Степа, мне это не нравится: всем хочется меня побеждать.

-Конечно. Ведь сила соблазняет.

-Неужели моя сила делает меня привлекательной?

-Конечно. Ты сильнее, чем ты думаешь. Наверно, ты, как все такие девочки, мечтала стать мужчиной и жениться на маме. Признайся.

-Нет, об этом я не мечтала. Мне хотелось необыкновенной нежности – вот и всё.

-Представляю, как тебе досталось с такими мыслями!

-Досталось? По-моему, всё слишком банально. У меня очень интересная жизнь, но продолжать ее больше не могу, потому что люблю тебя.

-Я понимаю, Светка! Тебе сорок, и ты не можешь жить, будто тебе только двадцать. Сколько тебе еще носиться по сцене?

-Почему ты ничего не сказал о нашей любви? И по сцене не обязательно «носиться»! Дело в другом. В нашей близости был момент, когда в твоих руках я подумала: Нет! Только он! Почему таких моментов с другими мужчинами у меня не было?! Я не знаю. Мне не хотелось ни от кого иметь детей, не хотелось подпускать кого-то близко, но вот это случилось, потому что первый раз в жизни в близости появилось что-то надежное. Откуда взялось это ощущение надежности? Только ты смог его дать!

-Но это и есть любовь, Света! Только она смывает все разочарования и учит верить заново. Знаешь, как мне было страшно в первом браке? Ужасно понять, что человек, которого ты любишь, не может быть тебе верным, не дает ни радости, ни надежды, ни силы.

-По-моему, твоя жена всем говорит, будто ты ее любишь! Я даже не знаю, а чувствую это. Я не хочу этой борьбы, но она мне навязывается.

-Да, это так. Она через знакомых узнаёт номер моего мобильника и начинает названивать.

-Я хорошо это помню, - сказала Светлана Юрьевна. – Хватит об этом! Было время, мне носили много букетов, а теперь пик моей известности прошел. Каждый цветочек в радость. Что потом буду делать, не знаю. Может, буду голосить романсы в Домах отдыха. Бывают и такие бабушки. По-моему, нельзя загадывать. Даже на год вперед! Я приучаю себя к мысли, что будет мир без меня, без моей нежности, без моего голоса. Пишу, чтоб заранее привыкнуть к смерти, к забвению, к отсутствию любви. Иногда записываю, что крутится в душе, а прочту - не нравится. И себя не узнаю. Получается какая-то странная девица: она целиком погружена в свои трепыханья, - но кому они интересны?  Другое дело, когда пою. И на сцене создаю образы, но - для других: они ласкают душу, ласково скользят, не раня. А литература - это другое: ты всегда пишешь о себе что-то такое, что потом обязательно тебя ранит, открывает в тебе качества, которые надо тщательно скрывать от других. Мои записки следят за мной.

-Они следят, но они – не против тебя!

-Это потому, что ты так умен. Любой другой решил бы по этим интернетным записям, что я нимфоманка. Любой, но – не ты. Спасибо. Спасибо, Степан. Если б я их только написала, но нет! В душе опять их перечитываю - и это пугает. Я их выбрасываю, но они восстают из праха, они возвращаются. Я открываю в себе черты, которые мне неприятны, которые б предпочла не замечать.

-Степа! – закричала она. – Машина горит!

-Уходи скорей с балкона: она может взорваться. Может, позвонить в милицию?

-Какие-то люди пытаются ее открыть.

-Там сильно горит или немножко?

-Я не пойму, Степа. Представляешь? Я-то, дура, принесла на балкон стул, села и размечталась. Будто вижу не небо, но огромный, далекий город, куда-то спешат женщины в развесистых, роскошных шляпах. Почему чудятся именно они? Хоть бы одна остановилась и поговорила со мной. Слушай, машину уже тушат! Почему я не заметила, как ее зажгли?

-Только не волнуйся, Света: у тебя завтра работа. Как ты хорошо сейчас говорила о любви! Никогда не думал, что услышу такое. Не пропадай больше. Будем вместе, Света! Будем вместе! Ты слышишь меня?  Ты понимаешь, как это важно для нас? Я не решился сказать это в глаза.

-Спасибо. Я тебя знаю десять лет, я в тебя верю.  Я ждала, когда ты начнешь так говорить, когда ты захочешь от меня так много! Теперь мне не кажется: теперь я уверена, ты меня любишь.

-Почему ты только сейчас это сказала, Света? Давай проговорим всю ночь.

-Ты что! Ты ведь на работе.

-Я не знаю, что со мной произошло. Мне кажется, ты – самая нормальная. Ты себе не представляешь, как мне хорошо! Я помню каждое твое слово, я чувствую каждое мгновение, ты меня любишь! А ты меня любишь?

-Степчик, конечно! Мой милый, мой хороший Степчик, я люблю тебя. С репетиции я шла домой пешком и думала о тебе. Так хорошо жить и нести эту любовь в летний, обворожительный город. Знаешь, звонила мама.

-И что?

-Я ей всё сказала. Как и ты своей.

-И твоя в шоке?

-Наверно. Скорее всего. Не знаю, если честно сказать, что от мамы и ждать.

Света одна и звонит Саше

-Саша, ты не спишь?

-Нет. И даже не собираюсь. Что новенького? Признайся, ты ведь виделась с Викой?

-Откуда ты узнал? Ты что, и за мной следишь?

-Ты что, позвонила ей, Светка?

-Нет. Она сама заявилась как ни в чем ни бывало. Это Вика. Она такая. Сашка, прости, что я звоню, но я всегда так накручиваюсь перед концертом. Я тебе не помешала? Ты один?

-Да, уже один. Спасибо, дорогушечка, что позвонила: хочется поговорить.

-А Сереженька?

-Он уже уснул. Здоровый мальчик.

-Вообще-то, он у тебя на дурака не похож. Это ты в сердцах его костеришь! Уснул - так уснул! На многих так действует близость. Это твой мужчина, а мужчины любят спать после таких упражнений. Ты-то почему одна? Где твой Степан?

-На работе. Саша, ты пробиваешь мой концерт на двадцать седьмое?  Учти, я тоже хочу выступить. И не в какой-нибудь захудалой ДКашке.

-Да не бойся ты, Светка! Ты ведь в форме и любишь вкалывать.

-Я-то работать готова; только б ты меня не прокатил, как получилось с гастролями во Владимир.

-Ну, ладно! - недовольно промычал он. – Ты знаешь: я был с Викой. Я уже раскаялся и думал, ты меня уже простила.

-Хорошо, хорошо! Я простила. Как ты: в духе? Отработаем хорошо сегодня?

-Конечно, Светка. Здорово говорить в ночи, да? Ты ведь знаешь: я - неразговорчив. Я могу говорить только с тобой. Ближе у меня друзей нет. Мой бесценный Сереженька для души подходит мало: уснул - да и всё.

-Вот ты, бедненький мой, и в тревоге.

-Да. Ты это знаешь наизусть. Представь, я не уверен в себе! Причем, среди ночи эта неуверенность разрастается аж до истерии.

-Как обычно.

-Да. К прискорбию, как обычно. Роман с Викой опять заставил думать о вашем брате. Казалось бы, ваш женский мир - огромный, блестящий, - но я навсегда его потерял.

-Навсегда? Саша, может, до очередного романа? Я уже знаю: он длится от трех до пятнадцати дней, и заканчивается сокрушительными угрызениями совести.

-После Вики просто не могу смотреть на женщин: так противно. Словно б в близости с ней узнал о женщинах такое, чего не должен был узнавать. Она разрушила во мне что-то бесценное. Словно б у меня на столе стояла ваза с прекрасными цветами, а я своими руками грохнул ее об пол! Разве я знал, что во мне есть святая хрупкость, которую нельзя отдавать в чужие руки? Я отдал ее Вике - зачем? Сегодня стоял в церкви - и так стыдно было! Наверно, правильно говорят «не согрешишь - не покаешься», - но я не хочу больше грешить. Я устал, Светланчик! Я чудовищно устал. Такая маленькая, эта Вика, а заберется - весит тонну. Заберется - и мучает, и мучает! Правда, мучает приятно. В этом ей не откажешь. Очень похоже на добросовестную работу. Сначала она нравится, потому что угадывает желания, сделает все, что ни попросишь, но потом начинает казаться, что она проститутка и работает за деньги. Она не грезит в постели, а просто добросовестно работает. Она делает мне очень хорошо, но потом, когда прихожу в себя и вспоминаю, она кажется слишком за работой, слишком знающей, что нужно делать, чтобы мне понравиться. Это плохо, это отравляет воспоминание об удовольствии, я уже не понимаю, что же я помню. Это мне трудно. Если она все же останется в Москве, станет дорогой девушкой по вызову. Так и вижу ее в роскошном лимузине, несется куда-то с накрашенными губами, а день яркий, солнечный, августовский.

-Кстати! - встрепенулся он. - Что с Викой? Она скоро исчезнет?

-Уже сегодня.

-Да что ты, Светочка! Неужели? - Александр Ефимович аж зашелся от радости. - Какое счастье!

-Я тебе говорю.

-Вот уж бальзам на душу! Боже мой! Светунчик! Как ты меня порадовала! Ни в сказке сказать, ни пером описать.

-Можешь радоваться, грубый мужик.

-Как ты думаешь: я ее не увижу или заявится с этим своим хахалем на наш концерт?

-Очень может быть. Я ей сказала, чем они рискуют, если останутся.

-Спасибо, душенька! Огромное спасибо.

-Я думаю, у них роман, - игриво добавил он.

-А я уверена, Вика выходит за него замуж.

-Светка, да ты что!! Неужели?! Вот это девчатка! Я те дам!

-Я тебе говорю.

-Ты и не представляешь, как я рад, что ее больше никогда не увижу.

-Ты не был корректен с ней!

-Я не был «корректен» со многими, но меня никто так не унижал, как она. Что-то ужасное, низкое в ее фантазиях! Она была уверена, мы - «тройка»!

-Не выдумывай.

-Светик, она прямо мне об этом говорила. Представляешь, какой кошмар. Что мы с тобой наделали, приблизив ее! Мы ведь себя унизили близостью с этой грубой девкой. Я даже не могу сказать, нежная ли она, даже не уверен, что помню именно ее. Я вдруг забыл, что она - Вика, я только целовал ее грудь, - и мне было на самом деле хорошо.  Но как только она заговорила, - волосы дыбом! Самое ужасное - ее уверенность, что мы с тобой - любовники. Это мне никак не переварить. Прочее меня обижает меньше.

-Вот это да! - Александр Ефимович опять вернулся в свое искреннее восхищение. - Значит, за нее можно не бояться: девушка - не промах. Есть разные типы людей. Одни несут в саму жизнь свои сны, свои желания, - это ты и я.  А Вика, та мечтает, твердо зная, что ее мечты останутся только мечтами. Поэтому она так агрессивна. Таковы все бескрылые люди. Когда фантазия не работает, только и остается, что быть жестоким. У меня есть свой итог в отношениях с женщинами. Все, что мне снилось о женщинах, - все это пришло на самом деле, - но наполнило меня  не радостью, а боязнью и отвращением к ним.  Почему? Разве они не нежны со мной? Мужчины  снились иначе, я не знал, что от них и ждать. Может, эта огромность ожидания и сделала меня таким? Для России это проклятие: я навсегда осужден скрывать эту слабость, не могу себе позволить выйти за самый узкий круг общения. Тем ты и бесценна, что всё понимаешь, - но при этом ты умеешь удержать дружбу.   Кажется, так легко провести ночь в одной постели!  Но это разрушило бы навсегда наши бесценные отношения, мы оба оказались бы в пустыне. Мы и так уже в ней. Ты слышишь меня?

-Да, Саша.

-В моих снах мужчины неласковы со мной: они меня мучают, - чтобы наяву явиться совсем другими. В нежности мужчины обязательно есть ужас противостояния внешнему, всегда равнодушному, всегда безжалостному миру.  Я и Сережа спасаемся в любовь, а поэтому в жизни особенно осторожны. Вот общество! В нем запрещено быть нежным! То, что я сделал с Викой, - нормально,  - но сделай я это с каким-нибудь моим поклонником, мог бы налететь на ужасный скандал. Россия - это тебе не Франция: ты не можешь жить открыто с кем хочешь. Это Ив Сен Лоран мог заявиться со своим «мужем», но никто не осмеливается сделать это в России. Как это больно, и не сказать. Не общество, а толпа лицемеров. Ты можешь иметь недостатки, но только те, что общеприняты.

-Как твой Серега пережил твою очередную измену?

-Плохо. У нас одни и те же чувства, он мне как брат, но именно брат по духу.  Это особенно ценно: между нами не стоит плоть  женщины. Даже если его больше не встречу, буду думать о нем всегда. Он мне нравится, я люблю его, даже когда долго его не вижу. Такой сдержанный, когда мы встречаемся на тусовке. И правильно! Опять какой-нибудь журналюга выследит, кто с кем.

-Поэтому, - Саша продолжал свой бессвязный монолог, - я хочу только нежности, а не страсти.  Разве просто смотреть телевизор с Серегой рука в руке менее приятно, чем распластаться под ним? Да ты об этом знаешь лучше меня! Сколько мы с тобой проговорили, сколько нежности в наших словах!  Сегодня с утра стали с Викой пререкаться, наорала на меня и пожаловалась, что гоню ее после  «моря откровенности»! Какие уж там «моря»! Может, это мое предубеждение, но она кажется ведьмой, этакой злой агрессивной бабой. Все женщины при знакомстве дают понять мужчине, что им трудно решиться на близость, - но не Вика! Я-то думал, будто это я ее соблазнил: я это воображал до первой бурной сцены.  Для нее всё игра, она делает вид, будто всему верит, - а на самом деле заранее лжет: ради обладания.  Она меня домогалась! Представляешь, как это неприятно?

-Всё твои фантазии. Не совсем безобидные.

-Света, ты меня осуждаешь, да? Захотеть Вику - это все равно, что захотеть змею. Она удрала,  а я - ужасно рад. Она наверняка опять попросится к тебе. Не пускай ее!

-Зачем ты так, Саша?

-Это просто тварь. Представь: спать со змеей!

-Прекрати, Саша! - Светлана Юрьевна не выдержала и закричала. - Ты не должен говорить плохо о людях, с которыми был близок.

-Но я страдаю, мне страшно! Меня соблазнило как раз то, что она - тварь! Ты меня не соблазняешь - и за это я тебя уважаю. Больше: я тебя люблю. Как друга. Мне страшно, когда меня хотят женщины. Как ты не понимаешь! Вика так много разрушила во мне! Я ничего не чувствую, кроме опустошения. Ничего!

-Может, это из-за Сережи?

-Может быть. Ну да, он хорошенький, - а дальше-то что? С ним душевно не поговоришь. У него слабости, оплачивать которые приходится мне. Всё та же песня! Как их ни меняй, как не тасуй все ту же колоду карт, как ни цивилизуй других, как ни приспосабливай, ты все равно один. Раз ты - художник, ты все равно всегда в тупике, тебе хорошо, только когда ты поешь. Но я должен реализоваться и по-человечески! Мне нужны люди, а не коллеги. Слушай, Светка, ты знаешь, сколько мы уже с тобой проговорили?  Сорок минут. Мне уже лучше, а будет совсем хорошо.  У нас с тобой каждый телефонный разговор - как  половой акт. Знаешь, кто-то кончает быстро, а другому никак не кончить, хоть он и старается.

-Опять ты в своем мужицком репертуаре.

-Слушай, Светка: еще не легче: объявилась моя бывшая жена. Пока не пойму, что ей нужно, но, скорее всего, попросит денег. Представляешь? Вечером позвонила.  «Саша, я тебя помню». Откуда она узнала телефон?  Зачем она всплыла? Что ей нужно? Не понимаю. Эта зараза претендует на мою свободу.

-Только покушается. Для нас свобода - часть профессии…

-Вот именно! Светка, извини, что я тебя перебиваю. Ты-то хоть свободна, решаясь выходить замуж?

-Да, я свободна. Ты не знаешь, Сашка, как это много: нормальный мужик. Мне нужно именно это. С Викой иногда было хорошо, но меня мучил ужас. Я забывалась только в начале. Потом мне стало страшно в ее руках, я обрадовалась, когда меня стал шантажировать ее «Сёма»: я ее выгнала - и это стало настоящим освобождением. Вернулись и свобода и воодушевление.

-Позволь коварный вопрос: почему ты свободна в постели только с женщиной?

-Сашка, ты – чокнутый! Кто тебе это сказал?

-Дай сердцу высказать себя! Почему я свободен - только с мужчиной? Я не скажу, что с Викой мне было плохо. Но в этом ощущении редкой радости есть и ясное сознание того, что меня изнасиловали! Мне это не приносит удовлетворения: мне, чтоб стать удовлетворенным, не надо быть изнасилованным.  Света, меня не бьют кулаком по лицу, со мной делают только все то, что обычно делается в постели, - но в этом - ясный привкус насилия. Потому и изгнал женщин из своей жизни: чтоб избавиться от запаха насилия. Я раньше думал, пусть бы меня даже и изнасиловали, но так, чтоб это было приятно! Но нет! Мне это неприятно. Неприятно. Бури юности уже улеглись, но лава еще не затвердела, мне еще больно понимать, что такой любви, как я хочу, нет. Я научился справляться с болью, но как научиться жить без любви? И вот я  говорю себе: Сашик, научись жить без любви! Иначе ты не сможешь работать. Уже приучаю себя к мужским чувствам. Меня пугает другое:  вдруг выясняется, что я должен решать все сережины проблемы, что он ждет их решения именно от меня; ждет потому, что мы были вместе. Получил своё - теперь плати! Ой, как я устал. Как тебе завидую: сидишь себе дома, - а я вкалывай. Слушай, чего ты так красива сегодня?  Я всё не могу тебя забыть. Какая-то огромная гордость во взгляде, чуть не до отчаяния. Что с тобой?

-А ты не знаешь?  Я в первый раз влюбилась.

-В тысячный!

-Я не б-ь, Сашенька. Я не только решила, что люблю: я люблю на самом деле. Прежде и я, как ты,  не могла, не умела видеть главного: что любовь больше любых частностей. Я не хочу ничего скрывать, потому что это любовь, потому что этого слишком много! Я не смею скрывать так много.

-На самом деле что-то новое! Что если скоро тебе покажется, что это не так много?

-Не покажется, - строго ответила Света.

-Ты уверена?

-Уверена. 

-А через десять лет?

-Через десять я вовсе откажусь от чувственной любви и уйду в монастырь. Если во мне ничего не останется от певицы. Совсем ничего. Саша, от меня ушло ощущение, что я талантлива. Что во мне «раскручивать»? Мой голос? Но я в него не верю. Я до звезды давно не дотягиваю! И в другом - то же: я - черненькая, - но до брюнетки не дотягиваю. Брюнеточка; не больше. Ни пышных форм, ни красивого лица. Это ты можешь петь до семидесяти, а я доживаю на сцене последние годочки.

-Это зависит от тебя! Ты перестала бороться - вот в чем дело. А голос стал лучше.

-У меня?! Да ты врешь, Сашка!

-Нет, я не вру. Только борись, только побеждай свой страх. Ты мне как-то рассказывала, он, этот страх других, начался с пятнадцати лет. Один парень тебе слишком прямо объяснил, что тебя хочет - и вот тебе до сих пор не опомниться.

-Спасибо! - рассмеялась Светлана Юрьевна. - Он долго объяснял, что я красива, но я не верила.

Вот-вот! Именно так. Ну что, будем спать?

-До завтра, Сашка. Пока.

-Пока.

Воскресенье

Приехала мама Светы

-Я уже звоню полчаса!

-Мама, это ты!!

Светлана Юрьевна не верила своим глазам: ее мать Людмила Викентьевна стояла перед ней с легким чемоданчиком в руках.

-Здравствуй, мама! Ты, может, поставишь чемодан?

-Здравствуй. Уже десять утра.

-Вот именно, мамочка! Еще только десять утра. Всё хорошо?

-Всё очень хорошо, - подчеркнуто спокойно подтвердила Людмила Викентьевна.

-Здравствуй, мамочка! – приветливо улыбаясь, сказала Светлана Юрьевна.

Она очень старалась улыбнуться, ведь внезапное появление матери вызвало у нее самые сложные чувства. Увы, эта была обычная манера Людмилы Викентьевны: вечно обуреваемая чем-то необычайным, она умела превращать в кошмар жизнь своих близких. Кроме Светы, у нее в Москве жил брат и два дяди.

-Как что плохого? Ты посмотри, какая ты бледная и что у тебя на голове. Перья какие-то.

-Да что ты, мама! -  Светлана Юрьевна кисло улыбнулась.

-Иди, посмотри в зеркало!  Кто тебя так постриг? Волосы разноцветные. К тебе приличный человек и подойти-то не решится! Мне кажется, ты больна. Тебе нужны витамины. Что сказал врач?

-Мама, что он может сказать? Сказал, уже семь недель.

-Светочка, как хорошо, что у тебя будет ребенок, как я за тебя рада!  Может, у тебя сильный токсикоз? Когда я была тобой беременна, первые три месяца ела квашеную капусту. Вот я тебе привезла облепиху.

-Нет, мама, я ничего такого есть не буду. Ты меня уже с детства этим  пихала.

-А где твой избранник?

-Мой избранник на работе.

-Он и в выходные работает?

-Конечно. Ты его увидишь.

-Признайся, это он тебя толкает на ремонт!

-Мама, как раз и нет! Я сама больше не могу жить в таком сарае.

-Деточка, ты живешь, как королева!

-Это только тебе так кажется, мама. Только тебе.

-Тебе нельзя поднимать тяжелое, нельзя ничего двигать. Представь, как плохо будет пахнуть краской.

-Он всё берет на  себя. Жить будем у него. Откуда у тебя эти сумки?

-Ты же знаешь, Светочка!  Я тебе такой приборчик привезла: просто чудо.

-Я хорошо помню! Дуриган.

-Да не дуриган, а дурагон!

-Какая разница?

-Разница – огромная! Я тебе еще раз говорю: это не что-нибудь, не шарашка какая, где я работаю, - а Академия альтернативной медицины. Лекарство дуриган, применяется во всех сферах.

-Применяется? – недоверчиво спросила Света. – А как?!

-Надо приложить к больной части тела. Буквально всё может вылечить.

-Не верю.

-Ты вообще непробиваемая! Сколько я тебе говорила: воду в холодильнике надо сначала заморозить,  а потом разморозить. Иначе не избавиться от бактерий. Я тебе что только не советовала, а ты у меня – такая глупая, такая упрямая!

-У тебя одни бактерии на уме! Мама, да что с тобой случилось? Ты же тонкий, образованный человек. Опять ты с какими-то авантюристами связалась! Забыла, как погорела на «МММ»? Ты там всё потеряла, что у нас было, просто всё! И опять бросилась в какую-то авантюру. Я не смогу тебе помочь! Ты понимаешь это или нет?

-Да что ты сердишься! Тебе неприятно, что я приехала?! Так и скажи.

-Мама, спасибо, что приехала, но ты могла бы и предупредить.

-Послушай меня, Света. Только ты сообщила радостную весть, что выходишь замуж неизвестно, за кого, как я позвонила Ольге Федоровне, нет ли какой оказии в Москву - и она всё устроила. Видишь, какой хороший человек!

-А то, мама, я не знаю, как это вы устраиваете! Надо  было лететь ей, а попросилась ты. Вы с этими приборами точно, что все в тюрягу попадете. И меня под такой монастырь подведете! Слушай, я ужасно хочу спать. Давай     немножко поспим,  а уж потом поговорим.

Людмила Викентьевна вернулась из ванны испуганной.

-Что у тебя в ванне, Света?

-Как что? Все хорошо.

-Но я же вижу, что все перевернуто. Опять водопроводчики были?

-Да. Ты себе не представляешь, как это теперь дорого! Стал меня объяснять, что я должна заказывать его работу официально: ходить по каким-то там инстанциям, кому-то доказывать, что мне на самом деле надо починить ванну. Я, говорит, сделаю вам неофициально, только вы мне сверху сотню подкинете. На том и порешили! Представляешь, как мне было страшно? Я – одна с этим мужиком. Это был новенький. Тот худенький, что ты знала, был Василием Федоровичем, а этот жирный Виталий Николаевич.  Москвичей на такую работу не затащишь, вот и катается каждый день из Подольска. С ума сойти: так далеко.

-Ничего! Пусть ездит: меньше водку пить будет.

-Мама, прости, но я так устала, так хочу спать! Ты ведь знаешь, я не просыпаюсь так рано.

Что значит «просыпаюсь так рано»?

-Какое там «рано»! Решается твоя судьба, и будь добра говорит со мной серьезно.

-Мама, я не могу говорить серьезно, когда я хочу спать. Ты ведь только что с самолета! Отдохни.

-Как я могу отдыхать, если ты выходишь замуж?! Ты сама сказала: «Его зовут Степан, он сделает ремонт».

-Мама, я так не говорила! Семен - не маляр и не строитель! Он поможет сделать ремонт, он всё проконтролирует, чтоб не получилось, как прошлый год: мордой об стол.

-Ремонт мы уже делали! И почему «морда»? Тебе непременно надо сказать какую-нибудь гадость! Без этого ты не можешь.

-Извини, но это твои любимые рассказы! Что ты мне говорила в мои пять лет? Ты ведь не помнишь. А я помню этот блокадный анекдот! Блокадное меню: битки в дверях, гуляш по коридору, заливное мордой об стол. Разве я смогу забыть такое? Я слышала это тридцать пять лет тому назад, а мне до сих пор страшно.

-Кто он, твой Степан? Откуда ты его знаешь? С чего ты взяла, что он способен помочь?  Но твоя квартира, Света, на самом деле выглядит неприлично.  Да нет: не неприлично, а просто ужасно. Просто ужасно. Будто никакого ремонта и близко не было! Хорошо, об этом позже. Рассказывай, кто твой Степа. Очередной возлюбленный? С чего ты вдруг решила увековечить ваши отношения?

-У нас «случился» затяжной роман.

-Так это он! Это тот самый, у кого ты подолгу жила последнее время. Думаешь, я не догадалась? Я всё чувствую, деточка. Сколько раз я тебе звонила, а тебя не было дома. Вот я и догадалась, ты крутишь долгий роман с каким-то мужчиной, но не могла понять, кто он. Вот он и объявился! Я прилетела с тобой поговорить. Часто ты делаешь что-то такое, что тебе самой потом не нравится. Света, я так хочу, чтоб у тебя всё      получилось? А если это не тот человек? Я боюсь, это твое замужество – не очередная ли авантюра?!

-Почему авантюра, мама?   Ты хоть разденешься или нет! Сними плащ, одень тапочки. 

-У тебя никогда нет тапочек для меня. Никогда!  Смотри, какие твердые! Прямо каменные!

-Слушай, пойдем на кухню, - примирительно сказала Света. – Кофе будешь? Смотри, не всё было плохо в ремонте: кухонька получилась. Я люблю такое: нечто среднее между русской и обычным баром. Здорово, да?

-По-моему, очень неудобно. Чувствуешь себя, как курица на насесте. Стол не вытерт! И рюмка! Вы что, тут ночью пировали?

-Немножко хватили вермута. Еще вчера вечером.

-Если ты беременная, что ж ты пьешь как лошадь? Где ты вчера весь вечер прошлялась? Это у него это первый брак?

-Второй.

-Вот видишь! Второй! Может, второй только потому, что плохо его знаешь! А если поскрести, так там еще какой брачик покажется.

-Что за фантазии! Что за слово: «брачик»?! Ну, я выхожу замуж! Что тут такого, мамочка? Никакого криминала я тут не вижу. Вечером увидишь моего Степу и будешь приятно удивлена. Кстати, у меня концерт! Ты не хочешь меня послушать?

-Нет уж, Светочка! Уволь. У меня от этих сотен децибел голова пухнет. Что это запело?

-Мама, подожди! Меня кто-то достает по мобильнику.

-Это Светлана Юрьевна?

-Я. Кто у телефона?

-Клара Ивановна. Это от Виталия Николаевича по поводу ремонта. Он мне поведал о ваших грандиозных планах, так что заходите прямо ко мне в офис, чтобы все обсудить, - и Клара Ивановна продиктовала адрес.

-Кто это позвонил? Что за Виталий Николаевич? – строго спросила Людмила Викентьевна.

-Водопроводчик. Приходил вчера.

-Какой-то там водопроводчик! ЖЭКовский работник. Мы ведь все знаем, как они плохо работают. Только ты и твой Степа не знают.

-Мама, в этой конторе он работает только для стажа.  Это его официальная работа! А на самом деле, он мастер на все руки.

-Если уж он такой мастер, что ему делать в каком-то ЖЭКе!

-Что ты знаешь! Там он только числится, чтоб стаж шел. Ты разве не знаешь, сколько там платят?

-Я знаю, в чем тут дело: этот Виталий Николаевич пообещал тебе сделать закатать потолок, а потом сделать на нем розочки! Откуда у тебя такие деньги? Ты уже сделала один такой ремонт, со мной не посоветовавшись, – и что получилось?

-Как это «не посоветовавшись»? Разве ремонт был не при тебе? При тебе, мамочка, при тебе!  И ограбили нас какие-то молодчики – тоже при тебе! Я тебе скажу: этого не повторится! Степчик, кому надо, башку оторвет!

-Смотри! - и она широким жестом показала на отвалившиеся обои. – Это всё, что осталось от того ремонта. И знаешь, кто это всё отмочил?! Твой большой приятель генерал Степанычев. Да, да! Он! Эта скотина! Это он - мой сосед сверху! Он и  залил мою квартиру. Сколько я ходила и в суд, и в ЖЭК, и куда угодно – ему всё до лампочки!

-Ты подала в суд? – растерянно спросила Людмила Викентьевна.

-Да! И что, мамочка? Ухнула уйму денег, а ни финна не добилась.  Ни фига! Теперь иди к нему, своему закадычному другу, и поблагодари его за все хорошее!

-Это мой друг и интересный человек, но, если надо, я ему выскажу всё. Он из какой квартиры? Из тридцать шестой?

-Из тридцать пятой.

-Я вот сейчас пойду к нему! Что же тут у вас происходит? Подхожу к дому – обгорелая машина. Как же его имя-отчество?

-Михаил Топтыгин. Савостьянов Змей Горынович!

-Что тут смешного, Света? Это будет неприятный разговор. Очень неприятный.

-Конечно, неприятный, - поддразнила Светлана Юрьевна. – У тебя были виды на этого благоразумного старичка. Генеральская пенсия – это, конечно, неплохо!

-Что ты такое говоришь, Света? Он пригласил меня в гости на день рождения; вот и всё. Там без меня тридцать человек было. Пригласил не на свидание, а как бывшую блокадницу: он стоял тогда под Ленинградом.

-Ну, и что? Мало ли кто «сражался» под Ленинградом? Почему-то он пригласил именно тебя. Слушай, отдохни хоть немного. Ты ведь всю ночь провела в аэропорту и в самолете. Могла бы, кстати сказать, не тратить сотню баксов: я б сама тебя пригласила. Нешто не понимашь?

Эта условная фраза их обеих развеселила. «Нешто» просто обязано было прозвучать: первый Света услышала это слово еще в три годика от бабушки, приносившей молоко. Это было в 1967 году. «Понимашь» вместо «понимаешь» у окрестных крестьян и соседки по коммуналке забавляло их в Светином детстве.

-Так чаю или кофе?

-Кофе. Как ты меня напугала! «Выхожу замуж»!

-Что тут такого, мамочка? Дитятко у тебя взрослое! Попей чаю, и еще поспим, а? Смотри, еще нет одиннадцати. Ты слишком рано.

Людмила Викентьевна сходила в прихожую и принесла сверток. Она бережно развернула старые газеты, и Света ахнула:

-Ты привезла ложки? Зачем они нам, мама? Еще какие-то допотопные. Ты где их откопала? Я что-то их не помню.

-Света, их любил твой отец! Тут ничего смешного нет.

-Все равно они неудобны.

-Ты говори о главном! Что ты делаешь? Раньше ты не выходила замуж за своих кавалеров. Что случилось? Я всегда узнаю последней о твоих решениях.

-Я более благоразумна, чем ты думаешь.

-Хотелось бы верить, доченька, да не получается. Я приехала тебя спасти, и я тебя спасу, даже если ты этого не хочешь. Потом, через много лет, ты опять будешь благодарить меня. То ты удрала в Париж. Один раз ты чуть было не вышла замуж – и он оказался наркоманом. И тогда, как ты говорила, у тебя была «большая любовь», а сейчас, наверно, еще больше. С тобой, знаешь ли, происходят странные вещи. Ты случайно не употребляешь наркотики?

-С чего ты взяла?

-Ты живешь среди наркоманов!

-Мама, почему ты так решила?

-Помнишь, в августе девяносто восьмого я все потеряла во время кризиса?

-Сколько можно это вспоминать? Я-то тут причем?!

-Тогда я жила две недели у тебя. Когда я вошла к тебе – помнишь? У тебя на окне цвела марихуана.

-Да ты что, мама?! С чего ты взяла?

-Я помню эти бледненькие цветочки. Хорошо помню.

-Тебе показалось!

-Нет, Светочка! Мне не показалось! Тут у тебя жил какой-то лохмач, его уши были в сережках. Это я запомнила на всю жизнь! Он назвался твоим мужем!

-Мама, да я уже и забыла об этом! Что же ты такая злопамятная? Что ты наговариваешь на Степана? Он обязательно приедет и с тобой поговорит.  Ты его увидишь и перестанешь бояться. 

-Где он?

-Сейчас он на работе. Хотя нет! Он уже вернулся домой.

-Так он работает? Это уже приятно. Где?

-Таможенник в аэропорту. Сейчас он спит после смены.

-Здесь?

-Почему здесь? У себя дома. Главное, меня любит. Согласись, это – главное.

-Конечно, Света: только б ты была счастлива. Но ведь ты у меня такая глупенькая! Представь, Светочка, мне было 17 лет, когда кончилась война. Я была счастлива вместе со всеми. Представь, как мне было хорошо! Я поступила в Московский университет, закончила его и по распределению поехала в Сибирь. Самое счастливое время моей жизни! Мы жили в коммуналке, дружно и весело.

-Мама, но почему ты обрекла себя на ссылку? Почему ты не вернулась в Питер, где у тебя была квартира?

-В той квартире уже жила семья!

-Ну, и что? Могла бы их выселить через суд.

-Я не так жестокосердна, Света! Потом, твой папа был сибиряк. А комнату в московской коммуналке я оставила сестре.

-И что? Ты была счастлива? В какой-то там коммуналке?! Мама, да это все равно, что ночевать на вокзале.

-Да, Света: я – была счастлива. Молодая, здоровая, люблю мужа, люблю работу – почему мне не радоваться? А теперь у меня украли все! Просто все! Так что за тебя буду биться. Я еще что-то привезла.

Людмила Викентьевна сходила в прихожую.

-Только не кактус, мама! Только не кактус. Это слишком.

-Ты никогда со мной не считалась. Мы же договорились прошлый раз, что я его привезу! Как же ты забываешь свои обещания! Как тебе не стыдно?! Я привезла мой любимый кактус, а он тебе не нравится!!

-Да, мамочка, он мне не нравится и я не хочу терпеть то, что мне не нравится! Это ты терпела запои отца, ты смотрела на брак как на работу. «Надо потерпеть ради дочери». Со мной такого не будет. Я не буду терпеть! И еще я хочу тебе сказать: я – пишу.

-Это удивила! Ты в детстве каждый день по стихотворению писала.

-А теперь я пишу прозу. И это очень серьезно.

-Света, да ты мне давала почитать свои опусы! Ужасная глупость.

-Почему ты так говоришь, мама? Ты разве читала?

-Читала и внимательней, чем ты думаешь. Это безответственно! И что ты думаешь делать с тем, что ты «написала», так сказать?

-Не знаю. Степа советует издавать.

-А! Так он еще и потакает твоим слабостям. Скажите, пожалуйста! Вы на самом деле спелись, что надо! Ты что, опубликуешь свой опус под именем Петровой?! Может, ты хотя бы меня пожалеешь?

-Он предложил мне псевдоним «Наталья Нарышкина».

-Не мало, не много! Ты всё делаешь с размахом. Непременно царская семья! Почему он тебе предложил такой псевдоним? Он, случайно, сам не пишет?

-Пишет.

-Что?! - Людмила Викентьевна схватилась за голову. – И он?! Два идиота! Вот это парочка: баран да ярочка!

-Мы – не идиоты, мама! Мы – нормальные! Совсем нормальные.

-Да какая же ты «нормальная»: в одних трусах бегаешь по сцене! Что же тут нормального?

-Мама, это платье – за три тыщи долларов! Мне его дают только на эту песню. Ты разве не заметила, что фирма поставила свой знак? Это бизнес, мама! Тут ничего нельзя изменить. У тебя совсем нет вкуса к дорогим вещам! Я сколько тебе дарила, а ты всё выбрасываешь!

-Но это же всё – ношеное!!

-Ну и что, что ношеное? Зато как смотрится! Ходишь в каком-то столетнем драпазоне! Где мой зипунишко? Нет, мама, с этим надо кончать!

Едва удалось уложить Людмилу Викентьевну, Света позвонила Степану:

-Слушай, Степчик! Прилетела мама.

-Твоя?

-Конечно, моя. Какая же еще? Ты вот приехал бы сейчас, увез меня к себе, - а где-то в четыре можно опять к ней заехать: познакомишься.

-Такие волнения перед концертом! – вздохнул Степан Васильевич. – Это помешает тебе работать!

-Мама есть мама. Тут уж ничего не поделаешь. Она всегда в своем репертуаре. Я бы осталась здесь, ты бы приехал, как мы договаривались, - но нельзя: мама проснется и меня заговорит.

-Слушай, я знаю, как нейтрализовать твою Людмилу Викентьевну! Во-первых, я с ней по-человечески поговорю. Во-вторых, уговорю мою маму с ней встретиться. Давай устроим это!

-Что ты, Степа! Сводить мою Людмилу Викентьевну и твою Елену Васильевну слишком опасно. Моя отказалась идти на мой концерт.

-Моя тоже.

-Вот так! Степа, приезжай скорее. Я жду.

Роман Степана. Кусочек, написанный в ночи.

-Валечка, ты что там стаканами стучишь?

-Хочу тебя порадовать, Аполлинарьюшка! У тебя что лучше проходит: мартини или вермут?

-Валя, не надо меня баловать! Сколько раз бывало: напьюсь до зюзиков, - а утром не хочется идти на работу.

-Сегодня суббота, так что можем и гульнуть. Знаешь, что я тебя скажу? Чем больше у меня мужчин, чем больше люблю, тем я ненасытнее, тем дальше от любви. Что мне делать, Аполлинария? И тебя вот люблю из жажды любви! Может, именно ты до конца насытишь меня и примиришь с жизнью?

-Господи, какая умница, а заведует магазином. Тебе бы в министры, Валька! Скажи, тебе хорошо со мной?

-Безусловно. Но даже в твоих объятиях спрашиваю себя: почему ничто не дает настоящего счастья? Когда я люблю, я разрушаю себя.

-Да ты что, Валька? Ты что? Зачем ты себя разрушаешь? Мы еще не напились. Не разрушай ты нашу любовь излишними сомнениями! Как мне тогда любить? Может, мне не любить вовсе? Мне кажется, все мои страсти – не настоящие, а потому не дают экстаза. Вот я рассказываю детям о Тургеневе, а сама о тебе мечтаю. Только ты можешь успокоить мою раненую душу! Уже давно близость с мужчиной будит во мне лишь гражданские чувства.

-Ты права! В постель к мужчине и я иду, как на выборы.

-Неужели ты не видишь, любимая, что творится в моей душе, когда ты обнимаешь меня? Доверься моим поцелуям и перестань так жестоко играть со мной! Ну! Сделай же хоть что-то, чтоб я поняла, что ты меня любишь! Мне так нужна твоя любовь, Валечка ты моя Дурыкина! Я вот не боюсь любить тебя до конца, всей душой, не боюсь быть с тобой слабой!  С мужиком боюсь, а с тобой – нет. На работе у меня совсем другая репутация: в школе я рациональная, строгая, рачительная.

-Какая ж ты рачительная, если Витя – твой третий муж?

-Да хоть третий, хоть десятый! Что с них толку? Я теперь не понимаю, почему в моей жизни было столько мужчин. Еще более странно, что все они мне нравились. Брошусь в любовь с головой как в омут! Но вот неизбежно приходит ужасный момент, когда - ни с того, ни с сего - мужчина теряет свою привлекательность. Тогда я его забываю. Приходит другой мужчина. Мне кажется, что я его люблю. История повторяется, но уже не с такой радостью. А с тобой я открываю мир.

-Спасибо тебе, Валечка, за такое открытие! Ты первый раз сама набросилась на меня – и, если б не твоя настойчивость, я бы так и осталась робкой девой.

-Я могу сказать, что до тебя еще не любила. Я только озорничала в сексе, а все понимали это как слабость и старались ее использовать. Ты одна, Аполлинарьюшка, заговорила со мной о любви. Знаешь, как часто просто хочется провести ночь интересно, а потом связь превращается в чреду тяжких испытаний.

Мне обидно, что ты опять вернешься к мужу.

-Ничего не поделаешь, Валечка! Вот держу тебя в объятьях, а сама наверняка знаю, что в последний раз.

-Нет, совсем не в последний! Я с тобой узнала так много о настоящей, светлой любви! Теперь я понимаю: любить мужчин - это ужасная, порочная слабость, а любить женщин – это слабость простительная, это слабость, благодаря которой мы вырастем духовно, мы станем лучше. Такие слабости всем нужны! Теперь я совсем не боюсь мужиков. Они меня считают фригидной, а я их – недоделанными. Ну и пусть! Знаешь, я вот возьму и просто откажусь от близости с ними: она несет больше разочарований.  Чем больше пробуешь, тем грустнее на душе. А мы? Смотри! Мы просто лежим животик к животику, ничего не делаем - и нам хорошо. Аполлинарьюшка, попроси сделать что-нибудь особенное, сладенькое! Я тебе по дружбе сразу сделаю. Ты случайно не знаешь Витю?

-Знаю. Вчера вместе пиво пили. Какой интересный человек и особенный мужчина. Он – из света и тени, в нем нет плоти, как во всех мужиках. А ты его давно знаешь, Валечка?

-Лет десять.

-Да что ты говоришь! Расскажи о нем поподробнее.

-Сейчас. Как-то, года три назад мы сидели вот также вдвоем, и он, ничего не сказав, положил руку мне на грудь. И что ты думаешь? Это было так приятно, что я не смогла его оттолкнуть. 

-Валечка ты моя Дурыкина! Так он и тебя любил.

-Немножко. Это не мужик, а огромный сказочный зверюга! Такой обнимет – как подарит. Да, он заставит кричать от ужаса и боли, но зато и наслаждение столь велико, что не найдется женщины, которая б сумела от него отказаться. Ты отдаешься с мыслью, что потом, когда-нибудь, с благодарностью непременно вспомнишь этого интересного человека.

-Невероятно!

-Да, Аполлинарьюшка. Знаешь сама, каков обычный мужик: будто неразличимый, огромный кусок земли. Не мужчина, а кусок природы, почвы, солнечного света. Пахнущая землей глыба. Такой перепахает тебя, как трактор. А Витька – он не такой: он тебя переедет, как велосипед. Чуешь, какая разница? С ним нет исступления близости, зато и матом не шарахнет. У всех, знаешь, свои преимущества и прибабахи. Он легкий, зато и после него на душе легко, будто после долгожданного дождя. Словно б вместе со мной отдалась и природа. Такой вот интересный мужчина.

-Валька! Ты вот рассказала – и мне тоже его захотелось. И я бы хотела не простого, как с тобой, а душераздирающего экстаза любви. Я не проститутка, мне не хочется это делать с первым встречным. А вот после твоей рекомендации – тянет, ну, невозможно, как.

-Да, мы не так просты, как иным хотелось бы. Иные проститутки по призванию, а нам душу подавай. Да, Аполлинарьюшка! Я отдаюсь, но из скромности. Пусть порой мне и попадаются мужчины, с которыми нелегко, - зато с ними интересно! Это для нас главное. Сама знаешь нашу историю любви. Она – настоящий роман! Полгода скромно зыркали друг на друга, не смели заговорить, а потом всё понеслось как с высокой горы!

-Валя, я тебе признаюсь: сначала я испугалась, когда ты первый раз пожала мне руку, силой раздела и бросила на кровать. А потом это повторилось много раз и стало нормой. Я спрашиваю себя: как это возможно?! Я в твоих руках, совсем голая,  я вся в твоей нежности! Какое упоение страсти! О, эти жгучие ласки! Поверь, Валюшик: когда-то это казалось мне невероятным развратом. При этом мы не делаем ничего такого, что могло бы кого-то обидеть. Ты знаешь, к примеру, этот страшный козырь проституток: оральный секс!  Мы не такие: мы не используем это страшное оружие. Мужики слишком любят, когда им такое делают, - но ведь мы не такие!

-Правильно! Давай не делать этого никогда!  Это как наркотик: если хоть раз мужчине такое сделаешь, - он уже не сможет отказаться. Как они коварны! Просто и словами-то не высказать! Конечно, я читала в книжках, что мужики плохие, но действительность превзошла все мои ожидания. Вот я лежу под ним,

вижу, что он хочет нежно, - но у него ничего, просто ничего не получается. Поэтому с мужчинами мечтаю о любви, а получаю только похоть. Давай убежим от мужиков. Убежим навсегда.

-Это ложный пафос, Аполлинарьюшка. Не стоит этого делать. Вчера вот как хорошо намял тебя твой Василий Петрович! Да, это твой муж, но что ж тут плохого? Между вами давно ничего нет.

-Пожалуй, я не против. А вот скажи: кто из нас двоих не помнит себя, кто целиком, с головой, погружается в море любви? Ты или он?

-Я думаю, оба. Ведь мы хватили по стакану водки! Потом добавили мартини. А дальше – уж то, что было.

-Валечка, это уже не любовь, а просто пьянство. Бери моего Василия Петровича хоть насовсем! Я только рада буду. Все-таки, мне кажется, я еще не до конца реализовалась с мужчинами.  Что могу с собой поделать? Только увижу мужчину, мне кажется, он меня сладостно терзает. Какие мы все-таки заложники нашей плоти! Будь ты грубее - и мне не пришло б в голову любить женщин. Но что бы я тогда делала? Я б, наверно, скучала. Вот иду домой, а сама мечтаю: пусть он, как тигр, набросится и  сделает со мной всё, что хочет. Скажи, как мой Василий в постели? Со мной он сразу засыпает.

-А со мной, мой Аполлинарчик, необычайно изобретателен.  Честно тебе скажу. Если и дальше так, то, по-моему, он еще долго продержится в любовниках.

-Он тебя не заберет совсем, этот противный мужик?

-Это не кто-нибудь, а твой муж.

-Я боюсь потерять тебя! Или ты подзабыла, как я только что зубами впилась в твою грудь, мучила тебя, довела до крика, до экстаза, до умопомрачения! И что? Едва всё это закончилось, ты уже мысленно с ним! Что он тебе? Он ляжет на тебя как большой кот, укроет белыми лапами, пригреет – и этого тебе хватит? С тобой я узнала страсть и теперь так боюсь рутины сексуальной жизни! Я ее не выдерживаю. Нет ничего страшнее, чем делать одно и то же; притом каждое движение знаешь наперед. Сначала я всегда хотела Васю, но он меня – лишь изредка. Скажи, а ты на самом деле меня любишь? Ты не снисходишь до меня?

-С чего ты взяла, Аполлинарьюшка?

-Да так. Ты – зав маг, а я – простая учительница. Между нами социальная бездна.

-Зачем ты так говоришь? Разве ты не знаешь, что в любви нет преград? Во-первых, только с тобой  я прихожу в чувство. Потом, мне не нравится, что мужики вечно куда-то спешат. Куда, спрашивается? К другим бабам? Ты не бойся! Да, твой муж меня любит, Но, с другой стороны, у нас будет много страстных ночей.

-Ты обещаешь, Валечка?

-Я клянусь. Действительно, твой Василий Петрович немножко вскружил мне голову, но не придавай этому значения: вовсе от женщин я не откажусь никогда. Клянусь тебе: никогда! Даже страшно об этом подумать. Если вдруг ты захочешь меня, приходи.  Какие тут проблемы? Я не уйду к твоему мужу никогда! Это было бы ужасное предательство! Я бы себе такого никогда не простила.  Да, так я люблю! Порой моя любовь шокирует, а, кажется, и унижает меня. Аполлинария ты моя Сергеевна!   Если откровенно, я не могу сказать, почему я всю жизнь мысленно в объятиях мужчин, а в действительности живу с любимыми женщинами. Что это: слабость или развращенность? Я думаю, это только слабость, но она повергает меня в невероятный раздрай.  Чего ты пригорюнилась? Разве я тебе изменила с твоим мужем? Наоборот, я только укрепила ваш брачный союз.  Да, в чем-то я тебя обманула, но это сильнее меня. Куда сильнее, чем хотелось бы. Прости меня! Давай надеяться, что моя бисексуальность - только дань молодости и моде, - но ведь уходит и то, и другое, а ты, Аполлинарьюшка, останешься навсегда. Знаешь, что? Я так тебя люблю, что открою страшную тайну. Я уверена, ты содрогнешься от ужаса.

-Валечка, что такое? Пожалуйста, скажи.

-Василий Петрович любит меня, это правда, но еще больше он любит Витю.

-Какое коварство! Как мне страшно это слышать! Просто кровь леденеет в жилах.

-Да. Таковы мужчины! Так что не стоит воспринимать всерьез этих тварей.

-Скажи, Валя, а кто там кого: Витя – моего, или мой – Витю? Мне очень интересно.

-Конечно, Витя – Василия! Витюня активен.

-И моему мужу это нравится?!

-Еще как.

-Чудеса! Мне это обидно, Валя! Почему Витя поверил, что мой муж - женщина? Разве это справедливо? Мне вот за то, что я женщина, придется родить, нянчить ребеночка, а этот хмырь просто объявил себя женщиной – и уже все, кто надо, поверил! Ты бы знала, как трудно моей дочери: ей не повезло с мужем, жить негде, - а Василий отказывается пустить ее в нашу квартиру. Разве это справедливо? Поговори ты с ним! Слушай, а, можно, я тебе задам один страшный вопрос?

-Что за вопрос? Говори.

-Валечка, а ты пробовала Витю?

-Да. Я не сумела ему отказать. Очень хотела отказать, но так и не сумела. Как он меня поразил! У него врожденная мягкость: девическая, инфантильная. Он под бабой тает – и всё. Будто не человек, а мороженое. Видишь! А с мужчинами он – мужик! Чудеса, да и только. Его иметь – скучно, я его просто ела – и это, впрямь, было очень сладко. Банка сгущенки, а не мужик! Я ведь не ребенок! Я – баба! Мне нужна и горчинка! Я зря ждала, что он преобразится в мужика, сделает мне хоть чуточку больно.  Нет! Он всё таял, таял и таял. Будто не с мужиком, а в облаке, на небесах.

-А мне он показался мужественным мужчиной.

-Аполлинария Сергеевна, как хорошо, что вы успели его попробовать! Наверняка, в твоей жизни стало больше любви, покоя, тишины, сладких грез. Где-то в глубине души все мы побаиваемся всех этих безумств любви. Мне вот чудится, я развратна. Я  хочу тебя, хочу наших диких постельных сцен, хочу этого растления и ужаса, хочу невероятного оргазма – и мне так стыдно!

-И я такая же! И я тебе вот что скажу: в моей душе есть зверь. Почему мне, женщине, учительнице прекрасной русской литературы, такое вложено в душу?

-Прижмись ко мне, козочка моя. Я знаю, что с тобой: ты люто ненавидишь мужиков, ты хочешь их убивать. Но пойми, заинька моя, разве они виноваты, что ты такая, что они будят в тебе зверя, что тебе хочется терзать их тела?

Очухайся в моих объятьях, дорогая! По сути, и я такая же. Появление на моем горизонте интересного мужчины рождает во мне лавину чувств; я, чудится, не в силах справиться с приступами нежности. Как не дать волю чувствам? Давай, к примеру, проследим развитие моего чувства к твоему мужу Василию.  Как это получается? Обычно в магазине много работы. Конечно, грузчики в штате числятся, но их часто не бывает – вот и приходится таскать товары самой. Устану как собака, а как отдохнуть? Я - мечтаю! Смотрю, мужичок хорошенький бродит. Я его приманю и водочкой, и закуской, как твоего муженька, я в объятиях другого уже мечтаю о нем. А он, скотина, не замечает! Как вот твой Василий. Ему до лампочки, хоть ты тресни. Я всегда в волнах любви, в сердце много желаний, часто не совсем пристойных – и думаешь: эх, хоть бы кто вошел в волны моих чувств! И вот три дня назад  к вечеру твой Васюшка опять приходит! Мы опять закусываем, я уж ему икорки подложила – и тут, вижу, он начинает догадываться, что не всё так просто. Когда мы чокались, он заглянул в мои глаза  и всё, голубчик, понял.

-Прочел твои потаенные мысли!

-Да.  Тут он и заговорил про любовь.   Я чувствую, говорит, я не буду первым мужчиной в твоей жизни, но мне главное, что в душе ты девушка.  Говорил он тебе такое?

-Говорил и не раз.

-Во мне все бурлит! Я падаю в его объятья. Сладкая, опрокидывающая волна подхватывает меня! Зажмурюсь от счастья, а сама думаю: зачем мне так много нежности? Случайная, с небес, как благодать, эта нежность спасает меня. Даже  не она сама, а память о ней.

-Вот он какой! Я, бывает, после проверки тридцати контрольных работ валюсь с ног, я его зову: Васенька, где ты? Ау! А Вася уже спит! Как мне сейчас хорошо! Где я еще могу побыть слабой, как не на твоей груди? Ты только подумай: я – под тобой, а мой Василий Петрович – под Витей.

-Действительно, есть о чем подумать. Аполлинария, сделай мне немножко больно! Пожалуйста. Я привыкла к более острым удовольствиям.

-Не могу: это уголовщина.  

-А мне вот нравится, когда немножко больно.  Но чтоб только немножко.

Вика и Сеня

Они встали поздно.

-Будешь что-то готовить? – весело и насмешливо спрп речи. Зачем та енной оторвы вроде меня. осил он.

-Конечно. Ты что, не веришь в мои способности?! Я все могу, - сразу ответила она. – Я просто не знаю, что у нас есть в холодильнике.

-А ты посмотри. Не завянешь. Ну, посмотрела?

-Курица! Как я раньше не заметила?

-Пришла поздно.

Семен Геннадьевич вернулся в кухню с приятной коробочкой:

-Смотри.

-Это что? – удивленно спросила она.

-Я купил тебе кольцо. Обручальное. Надеюсь, я не превысил свои полномочия.

Он надел ей кольцо на палец и торжественно сказал:

-Смотрится чудесно.

-Конечно. Просто чудесно. А себе ты купил такое кольцо?

-Купил, - он осторожно протянул ей руку.

-Ничего себе! – восхищенно сказала Вика. - Вернулся домой в полночь с кольцами и курицей! Настоящий хозяин.

-А ты как думала? Ничего, ничего, – примирительно сказал он. – И ты станешь такой настоящей хозяйкой. Еще развернешься. И прости меня, если вчера чуть не послал тебя подальше!  Я рассердился.

-Не сердись. У тебя нет повода ревновать.

-Я тебе благодарна, - сказала она, - но почему ты купил эти кольца, даже не спросив у меня? Лучше б сначала встретиться с моей мамой.

-Тебе не нравится? – удивленно спросил он.

-Нет, мне нравится, Сеня. Мне нравится. Только лучше, если б ты спросил меня.

-Разве ты думал когда-нибудь, о чем я мечтаю? – растерянно спросила она. – Почему ты всё про меня решил? Я знаю, это тебе небезразлично, но, пожалуйста, впредь не торопи события.

-Ну вот! – Семен Геннадьевич виновато посмотрел на Вику. – Обиделась! Можешь сейчас не готовить.

-Почему, Сеня? Я сделаю это с радостью. Я не белоручка. Я просто прошу тебя быть поделикатней. События несутся так стремительно!

-Пока ты не моя жена, я не хочу тебя заставлять готовить и мыть пол. А вообще, без этого никак. Как ты себе представляешь семейную жизнь?

-Никак! – призналась Вика. – Ты ведь знаешь, я не была замужем. Я, во всяком случае, буду стараться.

-А ты, ты будешь меня строго контролировать, – с улыбкой добавила она.

-Буду. Обязательно буду.

-Как?

-Сама увидишь. Торжок – город маленький. У меня не побалуешь.

-Я вспомнила! Ты как-то рассказал моей маме, что твой идеал – дедушка, который, чуть что, бил своих жен вожжами.

-Поэтому ты меня и не подождала: из-за дедушки? – улыбнулся он.

-Конечно! Из-за кого же еще? Сенька, мне что, курицу приготовить?

-Давай.

-А чистенькая кухня, - подумала она, оставшись одна. - Какой-нибудь москвич сдал квартиру в центре, а сам живет у черта на куличках.

-Сенька, я поставила курицу.  Иди сюда.

-Зачем?

-Поговорить.

-Извини, мне надо расчет готовить. Приедем домой рано утром, там уже будет некогда считать.

-Закончишь – приходи.

Вика - любовница Сашки? Это глупо. Теперь мне неприятно за собственную глупость и ложь: я все равно никогда не докажу Поспелову, что он не обойдется без моей любви. Сене это и доказывать не надо, а Сашку не увижу никогда.  Разве я вру Сене? Нет.  Он первый, с кем я уверена в себе; первый, кто на самом деле мне желает добра.  Зачем я целый год билась за этот статус любовницы известного человека?  На две недели я получила этот титул. Правда, не в торжественной обстановке, не как орден, но все-таки.

-Иду! – крикнул Сеня.

Они так долго молчали, что он не выдержал и спросил:

-Чего ты молчишь? Обиделась?

-Совсем нет. Я люблю молчать. О чем говорить? Сам видишь, как красиво.

За окном приятно шелестел дворик, утонувший в затянувшемся дожде.

-Тебе хорошо сейчас, Вика? Все прошло?

-Что? – удивилась она.

-Как что?! Слезы. Я вижу, что прошло. На меня тоже находит. Ты меня так вчера испугала! Стала плакать без причины. Я боюсь тебя обидеть.  Я хотел тебя спросить: мы на самом деле избавились от них?

-Да про кого ты?

-Про Незабудку и Поспелова.

-Забудь про них. Пожалуйста. Ты отомстил за меня, ты меня вернул. Хватит. Помнишь, какое ты прислал письмо Незабудке? «Я тебя убью, сука…», и всё такое. Понимаешь, «убью» - это уже статья: угроза. Пожалуйста, больше не напоминай мне прошлого. Я отказываюсь от него. Навсегда. С этого мгновения и - навсегда.

И сколько можно говорить одно и тоже! Я никогда их больше не увижу. Никогда. Это разрыв. Ты видишь, они мне не звонят, они меня не ищут. Это свобода. Я уже забываю их. 

-Я им угрожал. Теперь у меня что-то вроде мук совести. Почему на мое зло они не ответили злом? Решили, что я - скотина, но безобидная?

-Это уже всё равно, что они там решили. Я всё устроила, как надо. Ни о чем не беспокойся.

-Вика, выпьем что-нибудь? Как у тебя настроение?

-Нормальное. У тебя, наверно, ничего и нет, кроме Фраскати.

-Скажешь тоже! Это уж совсем для трепетных дамчаток, - усмехнулся он. - Я не такой. Можно коньяку. 

-Что, любишь меня? – неожиданно спросил он.

-Люблю.

-Скажи еще: ты меня ждала.

-Так и есть! Я всегда тебя ждала. И тут, «в столицах», я глупо старалась устроиться, но я не могла себе представить, что возможна иная жизнь, кроме замужества. Да, немножко я изображала девушку «свободных нравов». Ну и что?  Только ты появился, я всё это забыла! Я ждала тебя. Ты мне веришь?

-Сон какой-то. Я боялся, ты меня забыла! Я начал битву за тебя, не веря, что хоть что-то получится.

-Вот видишь! Всё получилось.

-Да. У нас всё получилось.

Света  у Степы. Заезжают к маме

-Светка, да ты что! Привет.

-Привет. Я так устала! Ну, Степа, держись! Приехал мой дракон: мама. Надо быть готовыми ко всему, буря неизбежна.

-Что мы будем делать? – смеясь, спросил Степан. – Неужели спасения нет?

-Я знаю маму: с ней надо бороться и – побеждать. Это нелегко, но это возможно. Тебе надо ей понравиться, моей маме. Это куда сложнее.

-Так ты удрала от мамы?

-Да. Людмила Викентьевна очередной раз меня сразила. Приехала строгая, сердитая, и то не так, и сё не сяк. Ты обязательно должен ее увидеть.  Я представляю, что обо мне наговорила твоя мать, - но и моя явно не отстает! Ты скоро ее увидишь: заедем к ней перед концертом. Слушай, мне удастся тут поспать пару часов?

-Попробуй. Хоть немножко-то поспала?

-Мало. Я-то думала, подрыхаю до полудня. Приезжает: туча тучей! Я уж, как зайчик, оробела, не знаю, что и ждать от моей дорогой Людмилы Викентьевны. Только сейчас заметила, что она ходит с прямой спиной! Она всю жизнь остается для меня учительницей. Как ей не надоест?  Для нее весь мир – ее ученики.  Она входит и говорит: «Ты что-то отмочила, Светочка. Очередной раз». Это моя мама.

-Тебе все равно повезло!

-Это в чем, Степа?

-Тебя все-таки воспитывали, всё-таки не забывали. Ты увидишь мою маму! Вот это будет потрясение! Кстати, ты можешь уже ее увидеть.

Он протянул газету.

-Степа, ну и что?

-Смотри.

Степан указал на пожилую женщину, со всем возможным азартом держащую, видимо, тяжелый плакат в поднятых, причудливо изогнутых  руках. На плакате было написано «Долой», но не было видно, к чему именно адресовалось слово «долой».

-Вот это да! – изумилась Света. - А  против чего они протестуют?

-Да откуда я знаю? Против всего. Мама до сих пор так и уверена, что Горбачев «загубил» ее жизнь. Она спросит, за кого ты голосовала, так скажи, что за Явлинского.

-Этот Явлинский, хоть и красив, просто ничего не хочет делать. Сидит на печи и ест калачи.

-Нет, Светка, тут ты не права! Явлинский бьётся, как рыба об лед, - но у него нет союзников cреди демократов. Да это и не демократы вовсе, а непонятно, кто!

-А ты-то сам, никак, демократ, Степан? Как тебя угораздило. Хотя, если правду сказать, я тоже в душе за полную свободу. Понимаешь, певцу нужна полная свобода.  А если б я стояла на конвейере да закручивала гайки, - так зачем она мне?

-Мама тебя может спросить, знаешь, о чем? Как вы вообще оказались в Кемерово?

-Мама приехала туда по распределению, потом началась война, потом с папой она оказалась в этом шахтерском центре, потому что мой папа – инженер.

-Она что-то заканчивала?

-Педагогический.

-Москву любит?

-Нет. Степа, я, честно говоря, не знаю, что она любит. Просто не знаю. Она жизнь положила на мое воспитание, - но что же дальше? Я сто раз благодарна, но что же еще? Моя жизнь ей кажется верхом вычурности и глупости. Сколько раз мы хотели жить вместе, но всё заканчивается скандалом.  Как ей в детстве не нравилось, что я не люблю ни манную кашу, ни рыбий жир, так теперь она не понимает, с чего это я так запросто «рванула» в Москву!

-Я хочу тебе что-то показать.

-Что?

-Твое фото. Эта девочка со скромной косичкой смотрит строго!

-Откуда ты взял эту фотографию?

-Из твоего альбома.

-Даже не попросил!

-Это копия! Не беспокойтесь, Светлана Юрьевна. У меня целое собрание твоих фотографий. Так-то вот мужиков в дом пускать!

-Да уж ладно! Мужик мужику рознь. Представь, я сказала маме, что иду в магазин, а сама пропала. У тебя нет сгущенки? Она любит кофе со сгущенкой. 

-Сгущенка есть. Давай я позвоню моей Елене Васильевне. Может, удастся ее затащить на твой концерт? Хоть посмотришь на нее.

-Звони. Она не захочет.

-Мама, это ты? Как здоровье?

-Хорошо, Степочка. Здравствуй. Ты почему позвонил? Хорошо отработал?

-Да. Ты не хочешь прийти сегодня вечером на концерт Светы?

-Нет, не хочу.

-По моей просьбе. Я прошу тебя, мама.

-Я не могу выходить из дома: слишком жарко.

-Приехала мама Светы. Может, вам встретиться, а?

-Ты и ее уговаривал сходить на концерт?

-Конечно. Она тоже отказалась. Ну, ничего! Лучше б все мы встретились.

-Это тебе самому пришло в голову?

-Конечно, мама. Давай завтра, в понедельник. Сможешь? А то мама Светы может вернуться в Кемерово.

-Степа, мне не нравится мне этот проект!

-Мама, это необходимо сделать! Я тебя умоляю. Первый раз в жизни.

-Ну! Если так!

-В принципе ты согласна?

-Да.

Днем они заехали к маме, но прежде Света ей позвонила:

-Мама, привет! Проснулась?

-Только что. Собралась к соседу выяснять отношения.

-Ты уж очень-то с ним не ругайся. Все-таки попробуй его урезонить. У меня ничего не получилось. Я еду к тебе со Степой. Сейчас его увидишь.

-Явление Христа народу! Приезжайте.

-Вот такие наши мамы, Светунчик! Поговорил с моей, теперь едем к твоей.

-Осторожно. Пожалуйста, осторожно.

-Держись. Что ты боишься, Светка?

-Ух, какие повороты. Даже не верится, что это Москва! Ты с виду, вроде, совсем нормальный, а несешься как сумасшедший.

-Так ты не любишь быстрой езды?

-Конечно, не люблю. Я тебя прошу: не лихачь! А то придется выступать с разбитой мордой. Конечно, гримом замажу, но всё равно неприятно. Вот так! Не надо быстрее. Спасибо.

-Что у тебя за привычка? Ни с того, ни с сего ты говоришь «спасибо».

-Ты всё-таки сбавил скорость после моих   умолений. Сейчас бы я ехала в метро. Без тебя. Меня кто-то б толкнул, а кто-то б положил ладонь на спину.

-Много ты ездишь в метро! Ты, слава богу, не очень знаменита, так что тебя не представят обнаженной на развороте желтой газетенки, не напишут, что меняешь любовников. Правда, один раз такое было.

-Ты заметил?

-Да. Крупным планом показали твою обнаженную грудь. Можешь себе представить, как это было приятно!

-Ну, не совсем обнаженную, Степчик.

-То-то и обидно, что не совсем! Про твоего Поспелова постоянный поток несусветных гадостей. Конечно, я не мог не знать, что он гомик, но его-то представляли как бисексуала!  Еще лет десять назад, в девяностые, это было модно, а в начале третьего тысячелетия это уже опасно. Так быстро меняются вкусы! Где у тебя машина?

-Как где? В гараже. Обычная ракушка.

-Это ненадежно. Плохо без тачки?

-не то слово.

-Потерпи, Светланчик! Не навсегда ж тебя лишили прав! Только на год. Девушка лихачила!

-Вот именно, что лихачила. Не хватало, чтоб еще и у тебя отобрали права.

-«Оказавшись в безвыходной ситуации, она не растерялась: вышла замуж, - и уже ее муж везде ее подвозил». Вот твоя история. Я постараюсь произвести на маму благоприятное впечатление.

-Разговор с мамой полчаса, не больше, и едем на концерт. После концерта пойдешь со мной в ресторан. Там будет Поспелов, а может, еще кто-то из знакомых. Засветишься.

-Это надо?

-Конечно. Пусть наш брак не выглядит прощанием, пусть ребята не думают, будто я исчезаю с горизонта. Ты писал ночью?

-Да. Обычно сил нет, а тут – откуда что взялось! Почему только тебе могу рассказать, что пишу? Мне кажется, наша любовь к литературе сближает нас куда больше, чем наша обычная жизнь: всё-таки в литературе нам ничто не мешает: никакая социальность. Это мой наркотик, как и твой.

-Это наша слабость! У всех есть слабости – и у нас. Но я не люблю то, что пишу. Не понимаю, почему я так подвержена этой слабости. Я часто спрашиваю себя, что же я люблю.

-Случайно, не меня? Скажи, что меня, а то обижусь.

-Тебя, тебя. Только отвяжись! Не думаю, что люблю себя вообще: в природе, в человечестве, что ли; скорее всего, люблю себя в том маленьком мире, что вокруг меня: в тебе, в моих слушателях. Что мне космические дали? Кто в космосе услышит мое пение? Я зациклена на то, что близко. Такова я, и мир таков, и не могу ни жить, ни любить иначе.

-Вот это да! Где твоя Людмила Викентьевна?

-Наверно, еще у соседа. Степочка, только не забудь, что я и мама уже час скандалили на кухне. Будь дипломатом, заинька! Совсем переругаться нельзя! Постарайся, деточка.

-Что?! Это я – «деточка»? Это я – «заинька»?

-Всё верно: это ты – «деточка», это ты – «заинька».  Тебе не нравится? Прости. Я это от волнения. Со страху. Я боюсь моей мамы. Она хороший человек, но любит скандалить. Очень любит. Вот и она. Мама, ты легка на помине!

-Здравствуйте. Людмила Викентьевна.

-Степан Васильевич. Вот и мы со Светой.

-Светочка, оказывается, соседа-генерала звать Данила! Он как узнал, что ты выходишь замуж, весь расцвел!

-Зачем ты ему и это рассказала?

Я увидела его и сразу подумала  о Меньшикове: они чем-то похожи. Видишь, какие исторические встречи: ты – Наталья Нарышкина, он – Данила Меньшиков. Живёте совсем рядом, только что на разных этажах. Скажите, Степан Васильевич, это не вы ей подсказали такой псевдоним? Сама бы она не додумалась.

-Вообще-то, я.

-Наталья Нарышкина! Верх легкомыслия.

-Она не легкомысленная, Людмила Викентьевна! – не согласился Степан. - Я, знаете, десять лет за ней ухаживал, пока она не согласилась!

-Десять?! Я, знаете, тоже почитываю детективы. Может быть, несколько меньше? Света только десять лет в Москве. Вы хотите сказать, что познакомились с ней в первые дни ее прибытия?

-На одном из ее первых концертов.

-Прямо на концерте? Что-то не верится.

-Но почему? Она мне очень понравилась, я подарил ей цветы, мы сказали несколько слов. Почему вы не верите, что всё это могло быть? Я люблю вашу дочь.

-Вы в этом уверены?

-Да. Уверен, - настаивал Степан Васильевич. - Она давно рассказывала о вас, так что все эти десять лет я мечтал с вами познакомиться. Вы можете это себе представить?

-Нет, не могу.

-Но почему?

-Не хватает воображения. Я ведь знаю Свету. И знаю лучше, чем вы.

-Тем не менее, это правда, - настаивал Степан Васильевич. - Ваша дочь – редкое, трогательное создание. Это сущий бриллиант! Вы, кажется, мне не верите?

-Скорее, уж коралл какой-то, но никак не бриллиант. Не верю.

-Почему?

-Хочу верить, Степан Васильевич, и не могу. По-моему, это не наивное создание, но девушка с большими слабостями.

-Как вы сказали? С большими слабостями?!

-Да! С большими слабостями и редкой придурью.

-Так вы не хотите ее идеализировать? – рассмеялся Степан.

-Не хочу.

-Но почему? Вы же – мама! Если не вы, то кто же?

Все трое хохотали.

-Вы себе не представляете, Степан Васильевич, как мне сложно понять всё это! Я Светочку не понимаю. Признаюсь, не понимаю и вас: почему вы так торопитесь с браком?

-Мы знакомы давно. Я разведен. Так почему надо медлить? Разве мало десяти лет? Что вы предлагаете? Подождать еще двадцать?

-Степан Васильевич, вы побудьте здесь, а я должна со Светой посекретничать.

-Степа тебе не кажется солидным?

-Нет. Почему? Просто ты торопишься.

-Правильно. Я тороплюсь: у меня скоро концерт.

-Но когда мы поговорим серьезно? Ты всё время куда-то бежишь. Утром говорить я не могла: слишком устала, - а теперь ты просто в странном состоянии.

-Почему странном? Я просто перед работой.

-Ты не нализалась наркотика? Посмотри на себя: глаза блестят, а шерсть дыбом!

-Чего ты придумываешь? Что ты мне хотела сказать?

-Так вот я была у соседа! Ты не представляешь, что он о тебе порассказал! Если хоть сотая часть правда, то уже хоть беги со стыда на край света!

-Мама, это старый дурак! Когда я его вижу, он грозится меня выселить из дома.

-Серьезно?

-Да. Такой это человек, мамочка. Подонок. Динозавр в погонах.

-Нет, Света! Вы должны найти общий язык. Не говори плохо о пожилых людях. К тебе, правда, ходит какая-то девушка?

-У меня много друзей.

-Нет, сказку про друзей ты оставь. Этой ночью к тебе приходила девушка, вы провели вместе три часа, а потом она ушла. Как ее звать?

-Какое твое дело! Это такая же певица, как я. Пришла поболтать.

-Это с ней на кухне ты пила вермут?

-Да, с ней. А что тут такого? Я взрослая.

-Данила Семенович сказал, она жила у тебя целый год.

-Дурак он, твой Данила, идиот он, твой Семенович!  Толстый, пузатый, противный! Он еще с какими-то видами на меня.  С ним надо судиться, а не по-дружески болтать! Я послала тебя выяснить отношения, а ты опять вернулась ни с чем! Я, родная дочь, для тебя наркоманка, а этот мужик – сердечный друг.

-Ну, что ты сердишься, Света? Это интересный человек.

-Пусть этот «интересный» человек оплатит мой ремонт!

-Он не может.

-Почему?

-Он бедный. Что ты думаешь? Время такое: генералы – и те бедные. Это хороший дядечка. Зря ты с ним ругаешься.

-Он за мной следит. Он не имеет права этого делать. Какое ему дело, чем я занимаюсь у себя дома, кто ко мне ходит? Какое его собачье дело? Ненавижу этого гада.

-Это уже слишком, Света.

Она сбегала в комнату и принесла из шкафа лист бумаги.

-Мама, вот акт ЖЭКовской комиссии. Пусть он платит! Какое мне дело, есть у него деньги, или нет. Это его проблемы, а не мои. С ним надо бороться, а не со мной!

-Я желаю тебе добра, Света. Если я что-то и говорю тебе неприятное, то из лучших чувств. Из лучших.

-Мама, я не верю тебе, не верю! Я тебя ценю, но тебе не верю. Зря ты думаешь, что я плохо к тебе отношусь. Но теперь не надо твоего стоицизма, не надо! Не надо твоего «потерпи» и «подожди». Я за все тебя благодарю, - но сколько можно? Ты сама разве не чувствуешь, что так больше нельзя? Не борись со мной и Степаном! Пожалуйста. Ни из лучших чувств, ни их худших. Тебе уже шестьдесят пять, ты можешь забыть о своей боевой, комсомольской молодости.

-Для чего забывать свою молодость?

-Чтобы со всем примириться. Давай помиримся. Навсегда. Мне так хочется этого именно сейчас, перед концертом.

-Он, твой Степа, - хороший человек, но всё равно ты губишь себя.

-Что?! Мама, ты против моего брака?

-Да. Я не уверена, что ты сделала правильный выбор. Он же глуповат для тебя. Валенок какой-то. Ты десять лет искала мужа – и кого ты, спрашивается, нашла?! Вся твоя жизнь в Москве – бесконечное падение. Это одна большая наклонная плоскость!

-Ты серьезно, мама? Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?

-Я очень серьезно.

-Что ты скандалишь, скажи пожалуйста? Помнишь, как ты поссорилась с папой? Вы разбили об пол весь дорогой сервиз, - а всё почему? Потому что ты никогда не могла уступить. Никогда. Мама, уступи сейчас! Первый раз в жизни. Конечно, это нелегко, но это необходимо! Так больше жить нельзя: в постоянной борьбе. Нельзя. Отдохни хоть раз в жизни! Всё! Я еду на концерт.

В гримерной перед выходом на сцену

Невозможно добиться, чтоб за кулисами были только «свои», - думала Светлана Юрьевна, разыскивая гримерную друга. - Обычно за кулисами толчется кому не лень - и надо быть особенно осторожной, чтоб не влипнуть в неприятную историю. Вот и нужна своя свита! Хотя бы из одного человека. Необходимо не создавать себе врагов, а это почти невозможно.

Полно самоуверенных мужиков, претендующих на твое внимание.  Они так думают так только потому, что у них есть деньги! На любой тусовке они просто подходят к тебе и объясняют, что тебе стоит быть с ними повнимательнее. И таких людей много. В результате, я закована в условности, из которых даже не стоит надеяться выбираться: если не эти условности, так другие - и те могут быть еще хуже. Закована в условности, как в это платье.

Что бы ни было в душе, улыбаюсь. Изображать улыбку перед сотнями людей - это всегда работа. Даже если тебе весело на самом деле. Невыносимо думать, что все, что ты делаешь, - только работа.

-Сашка, привет!

-Привет, золотцо. Да ты, никак, вся в слезах? Зачем волнуешь перед концертом? Я, знаешь ли, не рекомендую.

Он шутливо толкнул ее в плечо:

-Проснись. Выход на сцену минут через тридцать.

-Ты когда выходишь?

-Чуть раньше тебя. За два номера. Света, она ночевала у тебя?

-Вика?! Да что ты! Нет. Убежала.

-Ну! – облегченно вздохнул он. – Отлегло от сердца. Я боялся, она опять у тебя поселится. Тебе противопоказана эта близость! Она разрушает наши души, эта Вика! Что с тобой сейчас? Помнишь, было время, когда ты, со страха, что ли, впадала в странное состояние. Ты буквально засыпала от невыносимой усталости. Неужели это опять возвращается?

-У меня на самом деле был такой период. Долго эта усталость мучила именно перед концертом, а на сцене я просто сбрасывала ее. А после концерта она опять возвращалась. Это моя молодость, Сашка: тогда мне казалось, живу только на сцене. Будто что-то меня хранит! А теперь меня хранит земное: мой будущий ребенок. Сумеешь ты понять эту мою радость, простить ее?

-Сумею. Нормальные чувства я понимаю. Я их не очень люблю и ценю – это другое дело. Если б Вику встретил на улице, просто б не заметил, - но она пришла из твоих объятий. Это меня и соблазнило. Не ты сама, а твои объятия. Сможешь ли ты понять это и простить? Она хотела меня соблазнить, и я не стал сопротивляться. Ты как бы мне ее поручила - и я справился с поставленной задачей. С ней ничего плохого не случится: вернется в свой Торжок, будет жить спокойной, добропорядочной жизнью. Еще и похвалит нас, что мы ее выгнали. Ну, надоела она мне! На-до-е-ла. Можешь не поверить: бывали моменты, когда я ее на самом деле хотел. Но что дальше, Светик? Я не хочу быть ее папой. Любовница мне тоже противопоказана. Я еще раз тебе говорю, Светланчик: я взял ее из доверия к тебе.

-И ночи с ней проводил тоже только из доверия ко мне?

-А почему нет? Что, так уж я плох как мужик? И меня хотят бабы, и мне это  приятно.

-Ты что, не понял, почему она к тебе пришла? Ей некуда было деться.

-Что ты все о пустяках! Это чуть ли первая женщина в моей жизни. Представляешь, как интересно?

-Представляю. Сашка, сколько нам еще ждать?

-Не меньше часа. Заходи! Что застряла в проходе? Ну! Что, Незабудка? Допрыгалась?! «Мне уж замуж невтерпеж»?

Это школьное выражение пришлось кстати, и рассмешило их обоих.

-Ты знаешь ведь, я не люблю это имя. Просто ненавижу, - она поправила пояс. -   И до чего такого я «допрыгалась»? Ты говоришь, как моя мама.

-Это не смешно?

-Ничего смешного. Она только что приехала, успела закатить мне скандал, помирилась с соседом, который меня залил. Это не мама, а недоразумение.

-Приехала?! Ничего себе. Еще вчера ее не было!

-Ты не знаешь мою маму? Хвост трубой – и вперед.

-Ну, мама плоха. А Степан? Думай о нем. Ты должна развеселиться, иначе споешь плохо! На сцену не должны попадать твои неприятности. Думай, к примеру, о своей квартире. Она у тебя роскошная.  Министр бы позавидовал!

-Это у меня-то роскошная?! – удивилась Светлана. – Ты что, Сашка, издеваешься? Неужели мои скромные три комнаты еще могут кого-то удивить? У тебя – восемь комнат! Саша, ты чего сегодня в какой-то женской шапочке?

-Света, это, между прочим, берет! И очень дорогой. Испанский. Ты сегодня, вроде, не в духе.

-Может быть. Сейчас мне кажется, я слабая, нежная, но и - страстная. Или для тебя вообще не бывает страстных женщин?

-Почему ты – и вдруг не страстная? А это роскошное декольте? Этот случайный бриллиантик? Ты больше похожа на богиню, чем на женщину в этом золотом одеянии. Чудится, у тебя – золотые крылья, и ты вот-вот улетишь? Но куда?! Неужели к Степану?

-Куда же мне еще, как не к мужу?

-Можно улететь и к другу! Чем я хуже? Мне интересно с женщинами общаться, а не быть с ними страстным. Ты это хорошо знаешь. Сколько у нас было возможностей согрешить? Сотни! А нам так и не пришло в голову это сделать. Так что я первый готов согласиться с тем, что ты – страстная. Если тебе это приятно.

-Мне это приятно.

-Тогда так и думай. Смотри, какая приятная гримерная! Соответствует моему уровню. Коньяк?

-Немножко можно. У меня в юности от коньяка кружилась голова. Я тебе рассказывала, как по неосторожности напилась с какими-то мужиками коньяка, а потом едва от них удрала?

-Это твое хобби, Светка: удирать от мужчин. Наверно, ты страстная только иногда и быстро устаешь от бурных сцен. Впрочем, как и я. Что Вика, что Серёга мне надоели. Как ты изменилась за этот месяц! Конечно! У тебя уже все мысли о ребенке.   Как это странно: видеть, как ты сам меняешься, как меняются твои друзья, - и не мочь ничего в этом изменить! Мне тоже захотелось тишины и покоя. Даже в постели. Что у тебя за мысли перед замужеством, хотел бы я знать. Всего тебе доброго, Светик! Только позволь напомнить твои же слова: «Во всем, что я делаю, должна быть игра, легкость, ведь мне вне работы противопоказана тяжесть». Надеюсь, о браке ты так не думаешь. Знаешь, зачем он тебе нужен, этот брак? Ты хочешь стать честной и - как бы еще сказать? - «добропорядочной» женщиной.

-А что? Бывают и такие желания. На самом деле это элементарное желание с приятной оберткой. Как конфетке нужна красивая обертка, так и мне. Как ты похож на падишаха, что заявился в свой собственный гарем. Этот странный тюрбан, огромные, наведенные глазищи!

-Я тебе еще раз говорю: это – берет! Слушай, а ты всё расскажешь избраннику о наших отношениях?

-Тут рассказывать-то нечего! Зачем это Степе? Я не хочу перегружать мои отношения с мужем сомнениями. Сначала выпьем за нашу дружбу. Смотри, Сашка: нам почти одновременно стало скучно в сексе.

-Что тут странного? Ты ведь не из этих девушек, что работают ночи напролет. Не похоже, что ты находишь в этом занятии много удовольствия. Я бы не сказал, что ты чувственная. Представь себе, я долго думал, почему мужчины сначала тебя оттолкнули: они доказывали, причем не где-нибудь, а в постели, что ты - девушка с самыми свободными взглядами. Еще год назад ты разделяла такой «романтизм»: ты им порывисто отдавалась, а они в награду объявляли тебя «свободной». Но вот ты повзрослела. Теперь такие отношения с мужчинами кажутся тебе только слабостью. Отказавшись от «романтизма», ты отказалась не только от мужчин, но и от женщин! Ради одного мужика. Я думаю: не Вика ли толкнула тебя в брак? Почему была только она? Таких Вик могло быть больше. Тебе легко было разорвать с ней?

-Саша, мне всё это осточертело! Поэтому я ее и вытурила. Меня все ранит. Если секса слишком много, это уже не в удовольствие, мне больно. Если я совсем одна, мне тоже больно. Я уже отчаялась найти середину. Еще рюмашечку. За мой счастливый брак.

-Давай. Слушай, как хорошо, что ты перешла на коньяк! – признался он. - Хочешь ухватить эту середину в браке!

-Да, Сашенька, - призналась она. – Правда, я не уверена, что это получится. Но я очень постараюсь.

-Постарайся, Светик. Чем черт не шутит.

-Сколько раз ты говорил это – и каждый раз мне приятно. Но ты не станешь жертвой моей проницательности! Мне нравится говорить про секс, когда это безобидно.

-Тебе нужен отдых, Светка. Прежде всего, в интимном. Теряется острота восприятия – и это угнетает. С одной стороны, тебе нельзя заниматься сексом, раз ты скоро станешь мамой, а с другой, ты сознательно «выбываешь» из секса, потому что в нем для тебя появилось ощущение повторяемости, рутины, даже скуки.

-Сашка, я старею, да? – она внимательно посмотрела на друга.

-Нет. Ты взрослеешь. Ты вообще не любишь всю эту сутолоку искусства. Просто не понимаю, как ты вообще поёшь.

-По-твоему, я пою плохо? Да?! Хоть раз скажи это прямо! Я просто не умею работать, да?

-Как раз нет. Поешь ты все лучше, - по-дружески и смело соврал он,  – но ты мало себя пробиваешь. Ты ничего не делаешь, чтоб укорениться в среде. Все борются, а ты нет.

-Какой август! – Поспелов постарался изменить тему. - Еще в начале началась вся эта катавасия с угрозами, потом ушла Вика, потом я исчез…

-И вот я выхожу замуж! Слишком много событий. Причем всё с Викой рухнуло в один день: я залезла в чат и увидела, что он прочитан. Многие мысли, высказанные Вике, только ей, стали явными, и, возможно, кем-то смаковались! Тут же звонить с ужасными угрозами Семен. Знаешь, что он мне говорил? «Что ты сделала с Викой, курва? Я тебя убью, сука!». Я ужасно разозлилась. Такое унижение! Этот Семен рассчитал точно: унижение заставило меня почувствовать всю непрочность моей связи с Викой. Я испугалась! Представь, в Интернете появляется файл с названием вроде «Вот что сообщает наша дорогая Незабудка своей интимной подружке».

-Ты бы сразу мне пожаловалась!

-Я побоялась!

-Светка! Да что с тобой? Он и мне позвонил! Вдвоем мы б быстро его скрутили. Он воспользовался твоей робостью.

-Сначала я отмахнулась от этой неприятности как от мухи. Мне стыдно жаловаться. Как ты не понимаешь!

-Но почему стыдно? Мы – друзья.

-Саша, может, мы и друзья, но мы на разных социальных уровнях.

-Мы?! Да ты что, Светик?

-Мне стыдно! Ведь я не всегда делала по-дружески. Ты получил наше письмо?

-Что бы ты писала мне письма? До сих пор такого не было.

-Так ты не получал?

-От тебя? Нет.

-Удивительно. Ты не представляешь, что мы в июле с Викой отмочили. Зашли в интернетный бар и послали тебе дурацкое письмо.  Как я об этом жалела, ты себе не представляешь! Я думала, именно – предлог для шантажа. Знаешь, какую гадость мы накарябали? Якобы от имени мужика. «Жора!  Я вчера изменила свою сексуальную ориентацию, так что мы можем встретиться. Я знаю, ты ждал этого двадцать лет. Поверь, я сделала это только для тебя».

-Ты не могла такого сделать! Это на тебя не похоже. Это стиль Вики. Ты пошла у нее на поводу. Это плохо. Потом, ты нас невольно сблизила. Знаешь ли, ты сама проложила дорогу моему бурному роману с Викой, этой жалкой дурочкой. Я хорошо представляю, как она по-приятельски тебе подмигнула мне, посылая письмо: «Ну,  как?». Две любительницы шуток. Мне приятно, что ты сказала правду. Честно тебе скажу, я не придал значения этому розыгрышу. Подумаешь, еще раз изменил адрес «Емели» - да и всё.

-Ты прощаешь меня, Саша?

-Конечно.

-В тот вечер мы в шутку подклеили двух мужиков, выпили с ними шампанского, наобещали переспать - и вдруг исчезли. Потом сидели на скамейке и целый час ржали без остановки. Как же, ждите! Сейчас нас получите! Я так устала от откровенности, но всё равно с тобой хочется откровенничать. Я отказываюсь от прошлого! Еще недавно оно не казалась ложным, а сегодня просто стыдно за себя. У нас будет еще много нежных встреч, Сашенька! Тебе можно говорить мне всё, можно меня нежно поцеловать, можно положить руку мне на плечо, погладить мои волосы. Я буду только благодарна. Будь моей тенью, будь моей радостью! Степа всегда в моей душе, его можно достать, потрогать, пощекотать, его можно любить, как нравится, - а ты будешь моей тенью. Хорошо?

-Люби меня, как нравится. Если хочешь, всерьез.

-Сашечка, ты же не настоящий! Ты – мужчина процентов на тридцать, не больше.

-Согласен.

-О тебе приятно думать, а Степу я хочу видеть. Для меня это достижение.  Это мой первый невиртуальный мужчина.

-Невиртуальный? Это какой?!

-Интернетный. Столько было связей по Интернету и других, но они все рассыпались.

-Я еще раз тебя спрашиваю: ты не передумаешь? Неужели больше не будет юной прекрасной Светки, но передо мной предстанет почтенная мать семейства? – с легкой насмешкой спросил он.

-Хватит тебе, Сашка! Хватит. Я больше не могу так жить! Хватит бросаться на кого попало якобы «по любви». Моя «юность» явно затянулась и уже грозит разрушить всю мою жизнь. Тебе сколько до выхода?

-Минут десять.

-Да? – ахнула она. – Гони меня! Тебе надо сосредоточиться.

-Еще секунду. Я тебе благодарен.

-Да за что?

-У меня приступы страха, и я ничего не могу с ними поделать. Вот Серега уснул  – и мне страшно. Я хочу поговорить, мне надо в кого-то выплеснуться, а он, скотина, спит. Что со мной, как ты думаешь? Это недостаток или болезнь?  Я готов на все, чтоб избавиться от такого одиночества. Вика и появилась в такой момент, я потому и набросился на нее. Понимаешь ты это или нет? В какой-то момент кажется, вокруг никого, а я подыхаю, как собака. Хоть кто-то бы вошел и сказал доброе слово. Я ждал этого от Вики, но она не поняла.

-Я тебе не мешаю моими наскоками перед номером? Как меня разбирает – и не высказать! Без тебя я бы озверела.

-Наоборот, заводишь. Я тебе благодарен. Я так люблю наши невероятные разговоры перед работой! Светка! Милая ты моя! Как я тебя люблю!

-Всегда пред номером ты мне объясняешь, как сильно ты меня любишь! Тебе не надоело?

-Надоело?! Да это мое любимое занятие. Я хочу тебя!

-Всегда перед концертом ты меня хочешь, и всегда об этом объявляешь! Ну, и скотина ты, Сашка! Правда, очень приятная скотина.

-Приятная, Светик?!

-Ну да. Каждой женщине приятно, когда ее хотят вслух. Тем более, сейчас. Когда это снимает напряжение. Господи, как я изменилась! Даже хочется плакать. Я ждала от мужиков каких-то необыкновенных чувств, а теперь мирно выхожу замуж.  По любви!!

-Осталось пять минут. Пока, Светик! До скорого. Я тебя найду.

Света и Степа в ресторане

После концерта Света и Степан сразу пошли в ресторан. Это могло бы показаться спешкой, не будь так принято. Первый раз они сидели вместе, ни от кого не скрываясь, равнодушно разглядывая посетителей.

-Ты, небось, есть хочешь, как волк?

-Вообще-то, да, Степчик. Просто до неприличия. Ужасный выброс энергии.

Смотри, он уже идет. Семилье.

-Что это за слово?

-Семилье? Человек, предлагающий вино. Надо решить, что будем есть  и какое к еде вино.

-Степа, мне не до вина. Смотри, да он и не к нам!

-Тебе что, совсем нельзя?

-А ты как думал? Я должна радоваться, а думаю о маме: начала с горболайфа, а кончила дурагоном.

-Звучит как анекдот.

-Да. Хочешь, я тебе скажу комплимент?

-Говори. Чего же.

-Мне нравится, Степа, что ты во всем такой правильный!

-В чем это - во всём? Например.

-Например, в сексе. Ты мне всегда делаешь хорошо. Как это у тебя получается? За столько лет ты стал просто не заменимым, и брак - это только констатация этой незаменимости. Слушай, себе-то что-нибудь закажи! Тебе же можно!

-Пить без тебя? Не хочу. Хочу потерпеть вместе с тобой. Тут всегда так людно?

-Всегда. Зато не очень дорого, и тут все свои. Это важно.

Подошел официант.  Он заказал два бефстроганов и чай.

-Солидный мужчина!

-Тебе надо поесть серьезно. Мне тоже.

-Я так тебе благодарна!

-Это за что?

-Ты просидел весь концерт!

-Как и тыщи других людей.

-Я им тоже благодарна, но тебе – прежде всего.

-Сначала, когда ты вышла, я едва тебя узнал: ты казалась совсем тонкой, утонувшей в залитой светом сцене. Я еще подумал: Неужели на сцене – близкий мне человек?  Как всё меняет сцена! У тебя в шкафу твоё платье казалось громоздкой, топорщившейся броней, а на сцене оно чудесно: оно засияло, как солнце! Еще мне почудилось, что это концерт под синим, ясным небом, несметные тыщи зрителей, - и все они не просто тебя слушают, но читают твою душу.  Казалось, тебе очень хорошо поется, - но что было на самом деле?

-На самом деле? – переспросила она. - Настоящее блаженство. Красота моего голоса была настоящей, хоть микрофон и искажал мой тембр. Я была в таком приступе нежности!  Это случается только на сцене.

-Слово-то какое: блаженство! Из русских романсов 19 века,  – улыбнулся Степан Васильевич. – Ты, случайно, их не поешь?

-Нет.

И тут она шаловливо пропела:

Блаженство знать,

К нему лететь душой, -

Но пропасть зреть

Меж ним и меж собой.

-Такое оно, наше блаженство, Степа!

-А со мной? – шутливо спросил он. - Со мной ты испытаешь блаженство?

-С тобой? Обязательно, Степа. Обязательно. Ни с чем не сравнимое. Но наслаждения в жизни и на сцене такие разные! Ты ведь тоже знаешь, что такое творчество. Так ведь? Кстати, как идет твой сверхсексуальный роман?

-Идет. Куда ему деться? Я всё равно остаюсь писателем.

Она осторожно заглянула ему в глаза.

-Зачем ему эта ложь? - подумала она. – Неужели он верит в то, что говорит?

-Тебе так важен этот статус? Я вот пишу совсем из других чувств. Думала, напишу дамский роман, назову свою исповедь «Еще нежнее», - а потом эта тетрадь умрет вместе со мной.

-«Еще нежнее»?! Какое название! Представь только, как хорошо это звучит: «Еще нежнее». Произведение Натальи Нарышкиной. О чем?

-Я хотела написать, что всегда искала нежность и не находила ее. Теперь я нашла твою нежность, - осторожно, с дрожью в голосе сказала она, -  и не знаю, о чем писать.

И тут Светлана Юрьевна постаралась изменить тему:

-Мне-то каждый день пишут, бог знает, что на Емелю! Давно не могу читать этой дряни.  

-Я не могу писать, потому что не знаю, для кого пишу, - с отчаянием сказала она. - Зато знаю, для кого пою: только тебе.  Про нашу невероятную любовь.  Петь - это мечтать про тебя при всех. Мечтать так красиво, чтоб это понравилось другим, чтоб в этом была радость. Всё было прекрасно какие-то мгновения, но потом внутри этой искренней радости мне стало страшно!  Не потому ли, что на сцене ожила моя детская мечта: ожить в других, стать им другом. Сколько я говорю себе: Даже не надейся раствориться в других! – а мечта всё равно живет.

-Во мне – пожалуйста: растворяйся! – пошутил Степан Васильевич. -  Но во всех просто не надейся.  Тебе этого не дано: ты – творческий человек. Помнишь, как у Пушкина «Но непреложная черта меж нами есть»? Всегда между людьми есть эта дистанция, ее же не прейдеши. Чего ты боишься? Тебе же все хлопали. По-моему, твоя работа должна убеждать в собственных положительных качествах!  Сама работа, независимо от людей.  Обидно, что люди не могут наполнить тебя уверенностью в себе.

-Это ты понимаешь. Разве так плохи люди? Я им бесконечно благодарна. Когда они в зале, слушают меня и хлопают, я от них без ума. Но после спектакля это наваждение уходит.

-Наверно, тебя так намучили в молодости, что до сих пор боль не проходит. Ну, знаешь ли! Где деньги, там легко не бывает.

-Я это понимала, я была готова вкалывать. Мне везло. Степа, всё хорошо, прости меня. Просто после концерта я не знаю, куда деть это воодушевление, мне не хватает близких людей.

-Воодушевление? А может, что-то более ясное?! На сцене, Светочка, у тебя чувственный вид.

-Неужели? Я играю какой-то смутный, но желанный образ. Ты намекаешь, я играю непристойно?

-Нет, Светик! Ты – как все. Непристойно, но не больше, чем все!

-Тут ты прав! Мне приходится показывать грудь, хоть мне это мешает.

-Декольте роскошное! Сногсшибательная краса-девица.

-Тебе всё шуточки! Это роскошное, как ты сказал, декольте мне осточертело: очень неудобно. Всё-таки давит! Неприятно.

-Зато в нем ты можешь соблазнить, кого угодно!

-Степа, кого надо, я уже соблазнила!

-Надеюсь, ты имеешь в виду меня?

-Конечно. В моей работе есть много такого, чего приходится стыдиться. Мне стыдно, что у меня нет своего яркого стиля. Я пою как бог на душу положит, а этого мало.

-Не выдумывай! Ты выделяешься среди всех, как только появляешься. Не придумывай! Ты загоняешь себя в угол этими комплексами. Да ты что, в депрессии?  Но почему? Может, я должен тебе что-то сказать…

-Что?

-Что тебя мучает, Света? Муки совести? Но мне уже все равно, с кем ты была до меня. Давай простим друг другу все прегрешения молодости.

-Какой ты смешной! Это уже случилось. Что тебя еще мучает?

-То, что я некрасивый.

-Ну и что? Я ведь взрослая, Степа, я изменилась. В юности я, помню, увидела красивого мужчину и просто обмерла, коленки подкосились! Мне трудно было не остановиться и не повернуть вслед за ним. Но уже тогда сказала я себе: Нет! Это не таинство, не чистота! Я не должна будить в нем зверя.

-Так и сказала: Будить зверя?

-Так и сказала.

-Откуда у тебя такие мысли? – спросил он и тут же высказал предположение:

-Конечно, от мамы. В твоей душе везде – следы борьбы с самой собой. Ты долго боролась со своей впечатлительностью, со своим желанием любви: ты решила, они мешают жить, они разрушают твою душу. Это очень известная традиция: думать, что нежность разрушает.

-И нежность, и ее желание. Я помню, с какой нежностью ходила на свидания, пока мой первый же «возлюбленный» меня попросту не изнасиловал.

-Разве это не было нежностью: то, что он с тобой делал? – удивленно спросил Степан Васильевич.

-Степа, да какая там нежность? Я ничего не почувствовала! Я только лихорадочно думала, что же происходит, мне ничего не оставалось, как смотреть, что он со мной делает. В моей душе был лед, и ты его растопил. Я опять сказала себе: мне надо любить самой, быть очень активной в любви. Забавно, да? Я глупа для творчества, глупа для жизни, вижу в себе много омерзительного. Как из этой мешанины рождается творчество? Не пойму. Значит, моя жизнь не принадлежит мне. Все, что могу - это удержаться на поверхности.

-Зачем тебе эти страшные сомнения? Ты – замечательная: красивая, умная. Света, мне не нравится, что ты так себя уродуешь сомнениями! Я плохо себя чувствую, когда ты плохо выглядишь или в плохом настроении. Знаешь, как мне приятно, если я хоть что-то могу для тебя сделать! Ты - самая красивая, самая талантливая. Раньше я не понимал, что с тобой происходит, почему ты каждый раз убегаешь от меня. Как здорово, что ты все же возвращалась! Оцени свой дар! Это так чудесно, что ты поешь. О такой, как ты, можно только мечтать! Светка! Да что с тобой? Часто у тебя такое? Ты чего плачешь?

-С чего ты взял?

-Ну, как же! Слезы на лице.

-Пока поешь, такое счастье! Но подумай: еще каких-то лет тридцать - и меня не будет! Будут другие люди – и они не услышат мой голос.  Как это страшно, что публика любит голоса только живых артистов. Словно б твой голос умирает вместе с тобой. Чем я взрослее, Степа, тем больше сомневаюсь в себе. Эта болезнь растет как снежный ком! Я не знаю, откуда эти сомнения. Зачем они?  Я вчера сидела в ночи у зеркала, говорила с тобой и так хотела, чтоб ты был рядом. На меня почему-то хлынули бабушкины запахи.  Они словно б сговорились проснуться! Их оказалось так много, словно б сама бабуля сидела рядом. Она очень любила легкий запах «Красной Москвы» или «Серебристого ландыша». А шаль в шкафа, а платок – все они рядом со мной, словно б бабушка и не умирала. Запахов стало так много, словно б сама бабуля сидела рядом. Я даже оглянулась по сторонам, но никого не было. Потом достала из ящика ее старое фото, едва различимое в темноте. Бабушка предстала гордой, но очень недовольной своей гордостью. Чудилось, она стесняется своей гордости. Может, то же происходит и со мной?! Может, из какой-то ложной гордости я не сказала тебе раньше, что люблю тебя? Ты говорил это каждый раз, я и без слов это чувствовала, но мне самой так трудно решиться произнести то, что и так ясно! Потом я не могла уснуть, потому что была в каком-то восторге, счастье, покое! Сейчас этого нет, и могу спокойно об этом говорить.

-Ты пела чудесно!

-Степа! Я не хочу, чтоб ты говорил, что я – хорошая певица. Лучше скажи, что мой дар – просто жить. Вот это будет похвала! Иногда, как сегодня, моя жизнь истончается до перламутра, а иногда грубеет до крика. Мне так трудно удержаться где-то в спасительной середине! Ты понимаешь, чего я жду от тебя?

-Я понял, Света: покоя.

-Покоя и понимания. Когда я возвращаюсь на землю, мне не по себе.  Я боюсь, ты  видишь только прекрасный антураж моей работы: надежду, блеск, красоту.

-Да, я ясно вижу это, и тут тебе завидую. Хоть в какие-то моменты ты поднимаешься над миром!  Помни их. Человеку, познавшему высоту, уже ничего не страшно.

-Как раз очень даже страшно: не удержаться на этой головокружительной высоте.

Ты боишься другого: родов! Не бойся: теперь они совсем безопасны. Ляжешь в дорогую настоящую клинику.

-«Настоящей» не получится: у нас нет лишних пяти тысяч баксов. Я не очень люблю деньги, но когда их нет! Я что, герцогиня? Обойдусь больницей. Знаешь, я люблю их зарабатывать, но все-таки свожу концы с концами.  Люблю деньги не ради их самих, а из-за той уверенности, что они даруют. В реальной жизни другого дара у меня нет! Кроме, как деньгоделание, ничто мне не доказывает, что меня надо уважать.

-Это мужская логика! Тебе не стоит видеть мир в столь мрачных тонах: это странно. Такой ты никогда не была прежде! Я вижу, ты любишь свою мрачность, ты ей слишком доверяешься.

-Зато ты не знаешь, сколько в моей работе дурацкой рутины! Я завишу от сотни людей, и эта зависимость тоже входит в работу.

-А микрофон? Разве он не помогает?

-Да, я меньше завишу от состояния моего голоса, чем оперные певцы, но они-то поют для избранных, а мы – для толпы.  Трудно поддерживать голос в форме, а потом, ты должна не просто работать, но и доказывать другим, что работаешь. Для этого надо работать очень хорошо. Работать твердо и жестко, чтоб пробивать зал своим напором.

-Страшная картина! Светка, если ты хотела меня напугать, то это получилось.

Слушай, не думай ты ни о чем! Просто живи. У тебя это так хорошо получается! Мне первому было б обидно, будь ты какой-нибудь канцелярской крысой или, вроде меня, наемной ищейкой.  Да еще всего-то за пару сотен баксов в месяц.

-Зачем ты так говоришь?

-Я не знаю, чем утешить тебя. Тебе так не хватает воодушевления! Потерпи. Не все же нестись в облаках любви! Просто походи по земле.

К их столику подошел Поспелов:

-Как дела, Светлана Юрьевна?

И он повернулся к Степану:

-Здравствуйте. Светлана много о вас рассказывала.

-Здравствуйте. Степан.

-Александр. Что, уже нализались?

-Это мартини, Саша, а не водка.

-Я всегда предпочту стопарик.

Он заказал водку подошедшему официанту и сказал Светлане:

-Ты пела замечательно. Главное, тебя любит публика.

-Мне еще всё чудится, что я пою, что моя публика после концерта пришла сюда, чтоб только посмотреть на меня!

И она весело захохотала:

-Представляете, какие глупости в моей башке!

-Зал был очень теплым, - сказал Степан.

-Да! – подхватил Поспелов. – Почему одни залы создают это ощущение прикосновения к вечности, а в других хочется не петь, а пообедать?

Он уже знал, что Света не умела «трепаться»: в общих разговорах она становилась неприятно возвышенной и выбирала только темы искусства. Теперь он понял, что не вписывается в их интимный разговор, и решил уйти при первой же возможности.

-Ко мне, - сказал Степан, - это странное ощущение вечности приходит в самых неподходящих местах.  На работе, к примеру!

-Мой Степан Васильевич – таможенник. Может при случае рассказать, как негритянская мафия перевозит наркотики в желудках.

-Не обязательно о такой прозе! – вежливо возразил Степан. – Совсем не обязательно.

-Вам понравилось пение Светы? – спросил он Поспелова.

-Я слушал только начало, потом пришлось идти в гримерную. Обычно смотрю за работой Светланы Юрьевны, но тут появился мой менеджер. Думаете, почему я так опоздал? Мы проговорили битый час.

-А мне, признаться, очень нравится ее пение. Правда, я не знаю, что о нем сказать: в пении чаще всего не доходит дело до концепции. Тут все на экзистенции: на проникновении, на глубине.

-Серьезно? – Поспелов постарался спросить как можно серьезнее.

-Конечно. На работе у меня только служба. Там не может быть ничего доброго, только служба. Это и утомляет, и ожесточает. Что ни день, кому-то по долгу службы наступаешь на хвост - начинается выясняловка. Что об этом говорить!

-Правильно, - подтвердил Поспелов.

Ему показалось неприличным, что жених так много рассказывает о себе ему, незнакомому человеку, и он, чтоб спасти Светлану, постарался изменить тему:

- Вы себе не представляете, Степан Васильевич, что за суровая это девушка - наш Светланчик. В этом смысле мы очень надеемся, что брак ее подправит. Вы уж там подверните ей, где надо!

-У вас шутки водопроводчика, - не растерялся Степан.

-Да? - захохотал Сашка.

Он был шокирован откровенностью Степана, но не подал вида:

-Что тут удивительного? Мой папа работал на пилораме. Простым работягой. Потом он просто исчез. Извините, если я вас как-то задел. Я очень давно знаком со Светой, и, может быть, поэтому имею право на фамильярность. Уже пятнадцать лет! Даже помню, как ее первый раз пригласили спеть на одной вечеринке.  Она понравилась; пригласили на другую. Потом  стали приглашать в ДКшки, - а в 87 году она выползла на всесоюзный конкурс, попала в призеры. Уже и Союз рухнул, а ей хоть бы что!

-Надо же! – искренне удивился Степан Васильевич. – Я не знал этого.

-Что вы! – сказал Поспелов. – Это девушка с талантами.

-Я должен сделать звонок, - кивнул Степан и встал из-за столика.

Он посчитал некорректным говорить с матерью при других.

-Саша! – сказала Светлана Юрьевна, когда они остались одни. - Ты заметил? Эти в ресторане.

-Точно! Вика и ее Семен. Чего ты беспокоишься, Светик? Посидят и уйдут.

Уже одиннадцать! Значит, этот с усиками – ее любовник? Довольно красивый.

Зачем ему было нас шантажировать? – усмехнулся Поспелов. - И так бы произошло, что произошло. Он сам не понимает, как он рисковал!

Вернувшийся Степан Васильевич сказал:

-С мамой всё хорошо.

Он еще раз посмотрел на Свету и Сашу и весело сказал:

-Господа, уже двенадцатый час! Пора расходиться.

-Это точно, - согласился Поспелов. – Рад нашему знакомству. Пока.

Он насмешливо раскланялся и ушел.

Они остались одни, и Степан предложил:

-Пойдем. Ты опять выглядишь грустной. Ничто ее не веселит!

-Не говори. Степа, я не проработаю долго. Ты видел Сашку? Вот каким надо быть. А мне не хватает пробивной силы.

-Поспелов не может помочь?

-Сашка хорошо ко мне относится, но как он может помочь?

-По-моему, все они – одна шайка – лейка! Захватили всю эстраду, а другим хоть умирай. Как ни включишь телик, кто-то из них поет. А как другим? Как тебе? Да как хочешь. Тебе не дают петь в настоящих залах!

-Опять ты со своими обвинениями! Степчик, ты ведь знаешь, как это мне неприятно!

-Прости.

-Хороший ты мой! Никому, кроме тебя, уже не приходит в голову, что я «знаменита».  Пока что пою среди знаменитостей - так это мое достижение. Я бы хотела петь больше. Если не пою, кажется, и не живу. Поэтому пою, что попало и где удастся.

-Ну и ладно! Я же с тобой.

-Спасибо тебе. Ты вернул меня к жизни.

-Скажешь тоже!

Она поцеловала Степу и сказала:

-Спасибо. Мне на самом деле хорошо.

-Светунчик, так я тебя развеселил?

-Да. Что мы делали эти дни? Мы поболтали, читали наши дурацкие опусы – вот и стало смешно и легко. Слушай, я теперь понимаю, почему мы пишем такую дребедень! Как нам еще развеселиться? Пойдем?

-Пошли.

Эпилог

Сеня всё той же компьютерной фирме.

А что же Вика? Сначала она работала на деревообрабатывающей фабрике, а потом устроилась в магазин. Стала, было, попивать, пошли скандалы. Сеня всё терпит, но поколачивает супругу. Как, впрочем, принято. Не более того.

Поспелов Александр Ефимович стареет, но всё так же поет и знаменит. Иногда он встречается со «Светиком».

Что Степан? Он опубликовал только один свой роман, так и оставшийся незамеченным. Работает всё там же, любит детей (мальчик Витя и девочка Таня) и много с ними возится. Он всё ещё пишет, но уже без надежды прославиться. Его псевдоним – Добрыня Никитич.

Петрова Светлана Юрьевна родила, бросила сцену и стала  известной писательницей Нарышкиной. Ее богатый душевный опыт лег в основу  многочисленных дамских романов.

О! Немало женских тайн рассказала она читателям. В ее романах непременно говорится о жестокости любви и о несостоятельности мужчин. Начало романа сводится к двум вариантам. Первый:

Дунечка родилась в хорошей семье. Вот она гуляет с  няней в заросшем  городском саду, а зимой катается с горки   в дорогой цигейковой шубке. Всё идет хорошо, но она встречает замечательно красивого мужчину, влюбляется в него без памяти, верит в него до конца, самозабвенно ему отдается - и тут-то он подло ее бросает!

Бывает в  ее романах и так: 

Леночка растет в очень бедной семье, у нее нет денег на книжки и тетрадки, отец пропивает всё, что есть, - и девочка вынуждена сама пробиваться в жизни. Она попадает в объятья легкомысленному молодому человеку, впоследствии оказавшемуся гнусным подлецом. Особенно всем читательницам нравится бурная любовная сцена, написанная более-менее натуралистически. Героиня невинно страдает, попадает в тюрьму по несправедливому обвинению, она оказывается  одинокой, лишенной средств и жилплощади. Но благодаря уму, красоте и смекалке она выходит из трудного положения,  заканчивает компьютерные курсы, становится владелицей крупной фирмы и, наконец, выбирает себе в мужья застенчивого интеллектуала. Вот и конец романа: она выходит из белого Мерседеса, вежливо улыбаясь симпатичному охраннику.

Романы пользовались большим успехом, Светлана получала много писем, особенно из женских колоний. Девушки писали, как ее замечательные книги помогли преодолеть жизненные невзгоды и поверить в себя. 

-Ваши книги - учебник жизни, - написала ей одна юная арестантка.

По иным ее романам уже снимают заранее всенародно любимый телесериал.

Света неожиданно для нее самой прослыла необычайно умной женщиной. Ее приглашали на круглые столы и ток-шоу. Обычно она приходила в длинном темном платье или строгом брючном костюме. Теперь мама довольна ее внешним видом.

Вопросы обсуждались самые неожиданные: что, если жена намного старше мужа, когда можно начинать сексуальную жизнь, влияют ли художественные пристрастия на выбор собаки. Света старалась отвечать на вопросы искренне и старательно, но если она не знала, что сказать, то и тут она не терялась: она воздевала глаза к небу и проникновенно произносила:

-Самое главное - быть добрым.

Обычно после этого аудитория разражалась аплодисментами.

И мы спрашиваем себя: почему Нарышкина столь известна? Ее описания тонкостей сомнений современной женщины, на самом деле, превзошли все ожидания читающей публики. По своим стилистическим особенностям они более всего подходят для общественного транспорта. Для метро – в первую очередь.

Как раньше монастырь, так теперь литература: всех-то она, голубушка, приютит!

Теперь, проезжая инкогнито в метро, она везде видела свою книгу. Это сразу ее изменило: она стала завсегдатаем всевозможных круглых столов, диспутов, чуть ли не депутатом. Нам всё же важнее, что она счастлива со Степаном.

2004