На главную страницуБиографияПроизведенияФотогалерея |
* * * * * *
Гул самолёта, постояв, исчез, зашелестел, зашевелился лес. Танцуют величавый полонез вдоль берега растрёпанные сосны. В костре предлетней, маленькой луны сгорает воздух, сучья, тени, сны.
Павловск 1976
* * * * * *
И снова ты в слезах и в горе изнемогаешь от любви. Не излечиться и простором от глаз сияющих твоих. Огромен мир, но нам в нём тесно - и вот мы избегаем встреч;
предпочитая неизвестность, мы молча выбираем Вечность, отсутствие любви и встреч.
* * * * * *
Весеннее меню влюблённого
Мокрая курица в дожде и в листьях, кислая капуста с рыжиками и рябчиками, свежий лёд с раками и ручейками, мягко взбитые мухи с перчиком и помидорами, фигушки в масле.
1978
* * * * * *
М А М Е
Настанет день – и встретятся глаза, И первое, что ты увидишь – слёзы.
…..
Куда же дальше? Ринуться в «морозы»? Но перед мамой стыдно и – нельзя.
Настанет день – и встретятся глаза. Их не любить, не обожать нельзя. Всё смотрят на меня огромной далью, Полны разлуки, грусти и печали. Вот только что и скажешь тихо: Мама, мама! Да что с тобой?
Молчит, не говорит. И только сердце тоненько стучит.
* * * * * *
На смерть матери
какая страшная истома гнетет тебя, когда
когда стоишь ты у родного дома и над тобою провода шевелятся в косматой дымке,
и голос матери звучит, и лес застывший невидимкой над бездной и судьбой стоит.
1978
* * * * * *
Кто не растеряется, когда ночь южная обнимет? Прикосновенье нежных, хрупких пальцев, туман ласкающий, легчайший лунный иней приподнимают сердце над землёй - и открывается такая тишь и небыль, что кажется, что это не земля, а мягкое серебряное небо.
Тбилиси, 1978
* * * * * *
В начале зимы.
Под снегом закипают слёзы в скромной, влюбчивой берёзе: ей завораживает сны тепло надежды и весны. Мраморное небо стынет, ярок мёртво-синий иней, тишина чутка до боли, - но в застывшей, жуткой голи теплятся чуть слышно сны до надежды, до весны.
1979
* * * * * *
Из тумана выйдут горы, Упадут на спящий город. Деревце во мне растёт, И Кура стремглав течёт.
Тбилиси, 1980
* * * * * *
И тает снег, и убывают дни. Всё тише, всё доверчивей они. Тайком уходит эта осень: не молит, не советует, не просит. Пришла пора доверчивого сна: в него уводит дальняя весна.
* * * * * *
Стихи сквозь утренний сон.
Останься, легкий полумрак! Тобою созданные тени живей ночных и откровенней. Останься, сладкий полумрак.
Пока с тобой, я не проснусь, я в дымке легкой грез невнятных. Скажи, волшебный, непонятный, куда я из тебя вернусь?
Все только кажется и снится, все в забытьи и все не в счет, и ничему не воплотиться, и все свет утренний убьет.
Мой полумрак, пока твой шелест не стаял, не затих в oгне, живая ласковая прелесть, любимый мой, иди ко мне.
1981
* * * * * *
Стансы («программное»)
Мой поэтический дар весь изошёл на го-но: Мучаюсь прозой, худо ли, бедно ль, пишу. Всяко бывает: то ли с утра подопрёт, то ль ввечеру карякаешь слева направо, заедая селёдкой тихие мысли. Строчки ползут потихоньку, ночь подступает. Полно, - себе говорю, - полно бумагу марать! Дрыхай!! И точно: жирнеющим боком на супругу опрусь и усну.
* * * * * *
Они
Смотри: не разлучаются, не разнимают рук, не любят волшебства измен, тревог, разлук; верны, как встарь, своей звезде, они вдвоём всегда, везде.
А мы?
Но теплится надеждой луны осколок нежный: мол, ты, узнав об их любви ко мне вернёшься - и тогда от нас отступится беда, прозреем мы, поверив вновь: то - не разлука, то - любовь.
(написано за пять часов до наступления нового 1993 года)
* * * * * *
Ненадёванное платье в вашем шкафчике висит. Как признанье, как объятье, мою душу ворожит: мне всё чудится, танцуешь в нём, простом, неотразимом,
будто в нём есть волшебство, будто в нём таится милый взгляд, оброненный когда-то, - взор твой, так и не забытый, взор сердечный, просто милый.
* * * * * *
Уподобляясь звонкому листу, в твой сон осенний я стремглав лечу. Я падаю с высокой, шумной кроны, что давеча была ещё зелёной.
* * * * * *
Слёзы с утра.
Славлю весомость утренних грёз, Чистое небо, первый мороз. Странно, что сладко плакать с утра. Счастье вприглядку, хлада пора. Здравствуй, весомость утренних слёз, Чистое небо, первый мороз.
(22 октября 2000 год)
* * * * * *
Как тают голоса В пустынной тихой дали! Над озером дрожит Предутренний туман. Вершины сосен показались, Раскрыв зеленый свой обман.
Прощаемся на долгую разлуку. Банальный, но всесильный ход. Жизнь пересиливает муку. С утра так светел небосвод!
Ни радости, ни мук, ни горя Не надо в ясном свете дня. Простимся, ни о чем не споря. Прошу, не забывай меня.
* * * * * *
У окна
Ушел бы, да убьет разлука, Придет зима, завалит снег. И что за медленная мука Смотреть в окно на белый свет! Зачем там кружится и тает? Зачем тебя мне не хватает?
* * * * * *
Поднимется холодный ветер – И я увижу дальний брег. Кружится, замирает снег, Садится медленно на плечи.
А мы – идем. Куда, не знаем. Над нами – яблони в цвету. Они и кружатся, и тают, И замирают на лету.
Так мир осыпан чудесами, Мы зримо прорастаем в них, Мы кружимся, несемся, таем –
Всё, - если чудо на двоих.
2 января 2004 года
* * * * * *
Когда немотствует мечта, Даль и спокойна и чиста. Гляжу весь день в твои глаза –
А за окном нежнеет день, Летят невозмутимо птицы – И столь ветра в веренице, Что лезет в сердце дребедень:
Опять, опять тебя люблю! Опять волнуюсь и надеюсь, Но брякнуть про любовь не смею. Шепчу зачем-то: Добрый день!
* * * * * *
Эти огромные, пылающие города! Они никогда не обманывали моих ожиданий:
и в воображении, и во снах они представали факелами Вечности! Кажется,
всего-то огни столбов, - но в них трепещет юношеская мечта о какой-то
особой возвышенной жизни. Когда обыденной, скучной жизни не хватает
мечты, она приходит из этих огней. Огромные трепетные факелы горят в
моем сознании. О, эти души! Я знаю их нежность. Когда идешь в эти
улочки, ужас уже не сковывают душу: ты приобщен к тысячам существований.
* * * * * *
Ужас столь зримо предстал передо мной,
что мне захотелось с ним поговорить.
Ух!
* * * * * *
Дурацкой кажется мечта, Да уж другой и не бывает. С утра поманит теплый снег, А к вечеру уже растает –
Так и любовь зовет меня Далекой золотою птицей. Мелькнет волшебною зарницей И спрячется в заботах дня.
И обольщенье, и страданье – Все в радость, если встречи ждешь. К мечте приходишь на свиданье, Пред ней трепещешь и живешь.
Январь 2006
* * * * * *
Ахматова в Павловске.
Немотствует лесная тень. Сидит себе в прохладе грустной. А лист, прямой и безыскусный, Летит в меня. Ему – не лень.
Реки торжественный извив Зовет нас в нежности излиться. И открывается страница, И горечь, и надежда снится, И стих воистину красив.
Толкутся, млеют, жмутся пары, На солнце нежится народ. И чудится, форейтор старый К подъезду тройку подает.
А лес ахматится и злится. Ему бы всё пустить вразнос! Летит, вздохнув, трудяга-птица, И с дуру разворчался пес.
Но так бывает среди бала, Что боль разлуки сводит рот: Кто ж, как не ты, родная Анна, Нас оправдает и поймет?
Нам ничего уже не снится. Бессмысленно сияет день. Туман Славянкою клубится, И лезет в сердце дребедень.
2006
* * * * * *
Уходящий, убывающий век! Я едва нахожу в нём себя. Помню только вёсны, одну за другой. Они проходят, как красивые женщины, их любишь только за то, что ни есть - и хорошо понимать, что эта странная чужая жизнь - моя, и стоит радоваться странности, раз она несёт так много.
* * * * * *
Не знаешь обо мне, Не слышишь голос мой. Кто объяснит мне мир, торжественный и скрытный?
Лишь отблеск на изгибе перламутра, Лишь поворот излучины простой Мне остаются как напоминанье Об образе, что был со мной всегда, о нашем неудавшемся свиданьи.
Тебе не вспомнить, не узнать меня. От нас останутся сухие эти строки. Как нежно шелестит трава в закате дня, Как горьки не-свиданья и глубоки.
* * * * * *
Когда мороз хватает грубо твои изнеженные пальцы, твои запястья, брови, губы - я бережно тебя целую. Тебя готов я защитить от повседневных, злых распятий: нехватки денег, злых обид, что тянут горестную нить невстреч и скучных искушений: туда зовёт нас пьяный гений.
Чтоб эту боль преодолеть, я и хочу тебя согреть.
* * * * * *
2 апреля 2007
Весенняя греза в бессонницу
Когда тебя касаются уста, Далекого и забыто'го друга, Даль смотрится, спокойна и пуста, Не в силах вновь очнуться от недуга Припоминания.
Весенних, ярких дней Пустое кружево Внезапно цепенеет. Оглянешься - уж поздно. Ночь темнеет, И ужаса немое торжество В закате медленно и неизбежно тлеет.
Чужое торжество пространства, Чуждого всем выспренним утехам! Такая боль вдруг обернется - смехом.
Но - не узнать себя. Не вспомнить - ни о чем. Не разбудить кольца воспоминаний.
Глухая ночь на голове - венцом. Глухая ночь, и - слезы заклинаний.
* * * * * *
К О Т И А Н А
Я вас люблю, я вас кормлю, я ваши ушки тереблю.
* * * * * *
Весомость вашего существования в самой вашей сути. Вы торжественно восседаете в моём сознании, сладко урча - и ваше братство чем-то напоминает человеческое. Вы заставляете себя любить!
* * * * * *
Зевнёт, ну, как дракон и - замолчит. И в рожу мне глядит истомными очами. А небо ширится, и облака над нами
несутся вдаль.
* * * * * *
Визжат, милуются, когтятся, озорничают и дурят. То на древах рассидятся, то в траве лежат.
Дружатся, воют и поют. А присмотреться – водку пьют.
* * * * * *
Башочки нежные дремотно наклонив, несёте близость трепета и чуда. О, кто вы, други? Кто вы и откуда?
* * * * * *
Визжат. Чуть ночь, визжат. Визжанье пенится, восходит и сгорает. Луна, задумавшись, и кружится, и тает.
* * * * * *
«Ну, как живёте вы? Лоснится ль шерсть? Кусают ль блохи?»
Вы мрачно смотрите в прицел смарагдных глаз.
«Не то, чтоб слишком плохо дела шли наши, но сейчас нам хотца закусить».
* * * * * *
Вчерась накостылял я другу. В сомненья тяжки погружён, зову я на совет супругу: доколь срать в ванной будет он?
* * * * * *
С утра разбелется вовсю, а подойдёшь с нежностями - мрачно зыркнет и усата свои вытопорщит. Чуть его забудь, сразу забелеется сбоку, пройдётся по душе, помнёт её белыми лапками и попросит закусить. Тут он серьёзен. Башочку нагнёт и этак всё прядает ею. Беляшечка ты наш.
* * * * * *
Коту, которого вижу на помойке всяк день.
Сереешь и урчишь, усами шевеля. И не сказать, мой друг, как я люблю тебя.
Ты мощной шеею мой взор заворожил, и облик светел твой, помоек старожил.
О, жри, урчи, живи, товарищ верный мой. До завтра. Не грусти. Пока. Бегу домой.
* * * * * *
О, вас любить, кормить вас рыбой за ваши тёплые бочка, за ваше тихое спасибо - могу ли я иначе жить?
* * * * * *
Котов пленительная стая со мною поутру летает. Летим себе над синевой чредой задумчивой, усатой.
Спасибо вам за всё, ребята.
* * * * * *
С утра урчу на непогоду, Хоть весел я и не гневлив. Хозяин рыбы дал отведать, А водку он берёт в разлив.
* * * * * *
Новогоднее.
Блистательных орава усачей торжественно на люках восседает. Тяжёлый снег и кружится, и тает, запутавшись в навалах из теней.
Я всё люблю, я мордой в снег лежу, я - тот же кот, пригревшийся на люке. Светает. Поднимается тепло. О, усачи брадатые! О, скука!
* * * * * *
Другим котлеты, свежий корм, А я, я, что же, мордою не вышел? Чего ни попроси, один ответ: Мол, для тебя гуляют мыши.
Я гневен, я ропщу, я лапки к небу грозно воздымаю. О, кабы закусить! Хоть корма, хоть мясца, хотя б чего-нибудь! А то как завизжу, и когти выпущу и всех вас затерзаю!
Закусывать - вот мирный наш удел. В жратве для нас и счастье, и отрада. Вы жрётё колбасу? Так дайте хоть чуть-чуть. А боле ничего мне и не надо.
* * * * * *
Он мрачен и урчит, и шевелит ушами,
но чаще, мирно развалясь, мигает хитрыми глазами, как с водки очумевший князь.
* * * * * *
Опять фекалий ваш в углу. О, как же вы неосторожны!
И снова на сердце тревожно.
* * * * * *
Вас, усачей потёртых, тихий строй я нынче заведу к себе домой. Пожухших ваших жопок серый ряд и радует, и веселит наш взгляд.
Возрадуйтесь, ребята: вот минтай, души доверчивой надёжная отрада.
Всё жрите: я ведь больше и на дам.
Счастливые: вам больше и не надо.
* * * * * *
Покуда зимы сыпят серебро, покуда солнце корчится в зените, живите всласть, друзья: гуляйте, пейте, жрите.
* * * * * *
Розовым, блещущим мылом шкуру я мою твою. Друг мой любезный, отрада очей, верный товарищ в ненастье.
* * * * * *
Как факелы, глаза у них горят. Куриным жиром морды блещут. Шерсть дыбится - ну, прямо страх! И рябчики в когтях трепещут.
* * * * * *
Блистают изумрудны очи. Лоснятся дивные бока. Зачем томит вас ближе к ночи?
Вы дрыхнете, мой друг, пока Не взвизгнет милая в подъезде –
И вот несётесь вы туда Навстречу ветреной надежде!!
* * * * * *
Ты - закусил!!! Ты горд и величав. Ты знаешь, что любим и сытой мордой водишь. И - ёжится улыбка на усах.
* * * * * *
Бывалоча, стою в гостиной, роскошной трубкою дымя, а вы лежите, друг мой, чинно.
* * * * * *
журчат шушукают шумятся
синеют ширятся листвятся
очакоруют озорчат
чичат фырячатся кричат
а после шамкают ж урчают
молчат форчикают скучают
* * * * * *
Жирны и выспренни на диво. Усаты и неотразимы.
* * * * * *
Зачем же, мой сердечный друг, Вы обосрали всё вокруг?
Зачем усаты вы и милы, Зачем вы так неотразимы?
* * * * * *
Песня
Весёлых и жирных Я очень люблю. Их холю и мою И мясом кормлю.
Жиреют, тучнеют они на глазах. И балуют душу, и радуют взгляд.
Весёлых и жирных Я очень люблю. Их холю и мою И мясом кормлю.
* * * * * *
Давно ль, беспечен, весел, молод, своим хвостом на кухне ты играл? Прошло пять лет - и жизни холод тебя едва не доконал:
ты грустен, ты забыл про кошек, лежишь, зеваешь день деньской,
но как приятно, что лежишь на моей груди! Это законное место для твоих мечтаний.
* * * * * *
Будь я котом, я б больше нравился женщинам: что-то откровенно хвостатое куда ближе их душам, чем нечто бритое в галстуке. Хвоста себе не заведу, а вот бриться уже перестал. Эх, и нагоню же себе роскошные усищи!
* * * * * *
Пока, беспечен, молод, весел, Ты блещешь дивною красой, Пока усы ты не повесил, Не замутнился облик твой, -
Цвети, Барсятушка, на диво, Белей на сердце у меня. Нет, красота неотразима, Уже я не могу и дня
Жить без тебя, проказник милый.
* * * * * *
Спешат, ликуют, веселятся, на ветках трепетных гнездятся,
шипят, скрипят и озоруют, дурят, мурлыкают, чаруют.
* * * * * *
Идеальный портрет Барсика
Что лоснится? Ягодица!
Морда - тоже вся лоснится.
* * * * * *
Вновь ты могучею лапой гладишь нежную выю мою.
* * * * * *
Придёт угрюмо закусить властитель дум моих - и уж слагается в душе какой-то чудный стих.
* * * * * *
Барсик на восьмом году жизни
Огромен в мыслях и в мечтаньях В жратве силен В красе неотразим
А главное, в каждом его движении появилась значительность. Теперь-то он знает наверняка, что любим, что наши общие чувства проверены временем.
* * * * * *
Ты пахнешь снегом и говном, Ты дивной прелестью смущаешь! Снежком залетным Нежно таешь, Домашний, тихий херувим.
Засранец! Как ты мной любим!
* * * * * *
и весел, и жирен необычайно, он знает, что роскошен и хорош, но, если рыбки не нажрется, то лучше ты его не трожь: шипит и пенится! Ярится! Рычит, кобенится, дурит, И - в рожу двинуть норовит.
* * * * * *
Не трогайте его, Пока он не нажрется! Се хищник, се злодей, Каких не видел свет.
Что в этом сердце отзовется?
* * * * * *
Но как ни хороша его душа, Он все же кот, Веселый обормот.
* * * * * *
белеет на рыжем диване
обнял котяру я нежно
прижался к груди белоснежной
* * * * * *
Оставь кошатушек и – помни обо мне.
* * * * * *
Жирко Василий Григорьевич грелся на солнышке и не думал ни о чем. Он знал, что его хорошо накормят, и, хоть в его жизни были свои проблемы, в целом он считал, что он счастлив.
* * * * * *
Жирный котятко Лежит себе, нежась, На грязных перчатках, Рыбки отведав.
Работает солнце, работают люди, а он себе дрыхнет, как нечто на блюде.
* * * * * *
Василий Семеныч Жирко Не думат о жизни и смерти. Он нынче уснул у мольберта, Василий Семеныч Жирко.
Когтищи его сколь востры! А взгляды гневливо-суровы. И знает он жизни основы, Василий Семеныч Жирко. |